Роберт Грин - 33 стратегии войны

Во время церемонии выдвижения республиканцы поставили целый спектакль – это был настоящий вестерн, с ковбоями, девушками – наездницами и фургонами под парусиновым верхом (в таких путешествовали первопоселенцы). В своей речи Ландон не касался конкретных планов или будущей политики, а говорил лишь о себе и американских ценностях, важных для него. Если Рузвельт вызывал неприятные, тревожные ассоциации, то Ландон выглядел воплощением стабильности.

Республиканцы ждали, что теперь Рузвельт сделает ответный ход. Как и предполагалось, он поддерживал президентский имидж, изображал человека над схваткой, свел к минимуму появления на публике. Он говорил лишь на общие темы, придерживаясь оптимистической тональности. После съезда Демократической партии он отправился в долгосрочный отпуск, предоставив свободно действовать республиканцам, которые были этому только рады и действовали активно: они отправили Ландона в предвыборное турне, где тот произносил стандартные речи о том, как он собирается проводить реформы, – взвешенно и разумно. Контраст между Ландоном и Рузвельтом впечатлял – темпераменты, характеры были диаметрально противоположными, и, казалось, это приносит свои плоды: согласно опросам общественного мнения, Ландон выходил в лидеры.

Понимая, что выборы уже совсем близко, и надеясь, что настает их звездный час, республиканцы усилили свои нападки на Рузвельта, обвиняя его в классовых предрассудках и черными красками рисуя перспективы его второго президентского срока. Антирузвельтовсгае газеты опубликовали целую серию статей с персональными нападками. Хор критики усиливался, республиканцы потирали руки, наблюдая, как в лагере Рузвельта начинается паника. Один из опросов выявил Ландона как несомненного лидера.

Что до Рузвельта, то он не начинал свою кампанию до конца сентября – до выборов оставалось каких – нибудь шесть недель, – и тут, ко всеобщему изумлению, он сбросил маску беспристрастности, которая ему так идеально подходила. Недвусмысленно обозначив свою позицию как более левую по отношению к Ландону, он подчеркнул контраст между собой и кандидатом от республиканцев. С едким сарказмом цитировал он речи Ландона, в которых тот одобрительно высказывался о «Новом курсе», но заявлял, что может провести его лучше. Однако зачем голосовать за нового кандидата, если у него практически те же взгляды и идеи, но при этом совсем нет опыта для их реализации? С каждым днем голос Рузвельта становился все громче и увереннее, его действия – все более решительными, а тон его речей заставлял припомнить библейские мотивы: это был Давид, вышедший на бой с Голиафом от большого бизнеса, который стремился повернуть страну вспять, в эру монополий и гангстеров.

Республиканцы в ужасе взирали на толпы, собиравшиеся на выступления Рузвельта. Все те, кому «Новый курс» помог хоть в чем – то, сейчас обнаружили себя – их были тысячи, десяти! тысяч. Они поддерживали Рузвельта с почти религиозным пылом. В одной особенно яркой речи Рузвельт обличил финансовые круги, настроенные против него. «Никогда еще в истории нашей страны, – говорил он, – эти силы не выступали так сплоченно против одного кандидата, как они делают это сегодня. Они единодушны в своей ненависти ко мне – и я приветствую их ненависть… Я хотел бы, чтобы о втором моем президентском сроке можно было сказать, что в нем эти силы встретили своего укротителя, того, кто поставит их на место». Ландон, чувствуя, что наступают серьезные перемены в настроении электората, усилил свои напади! и постарался дистанцироваться от «Нового курса», о поддержке которого заявлял раньше, – но, казалось, от всех этих потуг пропасть, в которую он катился, лишь становится еще глубже. Слишком поздно он спохватился и изменил курс, было очевидно: его ставки падают.

В день выборов Рузвельт победил с преимуществом, невиданным доселе в истории выборов в США: он выиграл во всех штатах, за исключением двух, и количество представителей Республиканской партии в сенате сократилось до шестнадцати. Но самым удивительным в этой блестящей победе все – таки было то, как быстро удалось Рузвельту переломить ход событий.

Толкование

Рузвельт, разумеется, следил за тем, как проходил съезд республиканцев, и с самого начала ясно понимал, какую стратегию они избрали – сугубо центристскую линию, с упором на благоразумие и умеренность. Теперь он мог устроить им великолепную западню – для этого требовалось лишь уйти в тень, предоставив республиканцам полную свободу действий. Шли месяцы, у Ландона было предостаточно времени на то, чтобы умеренная позиция как следует закрепилась за ним и отпечаталась в умах избирателей. Тем временем республиканцы правого толка нападали на президента, доходя в своей критике до ядовитых личных выпадов. Рузвельт выжидал момента, когда популярность Ландона достигнет пика. В какой – то момент люди до предела насытятся его вялой и пресноватой умеренностью, равно как и ядовитыми атаками правых.

В конце сентября он почувствовал, что момент наступил, вышел на сцену и четко обозначил свою позицию как более левую, нежели позиция Ландона. Это был абсолютно стратегический ход, идеологией здесь и не пахло. Такая позиция давала ему возможность провести резкое различие между собой и Ландоном. Во время серьезного кризиса – каким, вне всякого сомнения, была Великая депрессия, – необходимо выглядеть решительным и сильным, проявлять твердость, выступать против конкретного неприятеля. Наскоки и выходки правых услужливо предоставили Рузвельту такого неприятеля, а неуверенность и мягкотелость Ландона позволяли по контрасту выглядеть сильным и уверенным в себе. Все вместе принесло Рузвельту победу. Теперь перед Ландоном стояла дилемма. Продолжай он отстаивать свои центристские взгляды, это будет воспринято как слабость и не принесет популярности. Если же примкнуть к правому крылу – что он и сделал в итоге, – это выглядело бы непоследовательным и наводило бы на мысль, что кандидат доведен до отчаяния. Это была маневренная война в чистом виде: все начинается с того, чтобы занять сильную позицию – в случае с Рузвельтом это была его отстраненная, беспристрастная президентская поза, – которая давала бы свободу выбора и пространство для маневра.

Разумеется, эта прекрасная простота стратегического передвижения, со всей ее бесконечной гибкостью, чрезвычайно обманчива. Необходимость координировать и сообразовывать ежедневные перемещения десятка или более формирований, каждое из которых движется в своем направлении, следя за тем, чтобы все подразделения находились на расстоянии одного или, самое большее, двух дневных переходов от ближайших соседей, да еще одновременно заботясь, чтобы не случилось непредвиденного и плохо управляемого «разделения» крупных частей, с тем чтобы ввести в заблуждение противника, пытающегося оценить истинное положение дел, – это задача для математического ума незаурядного масштаба. По сути дела, такая безграничная работоспособность – признак истинного гения… Конечной целью всей этой тщательно продуманной деятельности было доставить как можно больше людей на место сражения, которое выбиралось подчас за месяцы до самого события. Известное свидетельство Бурьена… о Первом консуле, который в первые дни Итальянской кампании 1800 года лежал на полу и втыкал разноцветные булавки в карту, приговаривая: «Я поражу их здесь – на равнине Скривиа», говорит о сверхъестественном предвидении, хотя на самом деле оно было плодом напряженных раздумий и расчетов, по сложности сравнимых с работой компьютера. Просчитав все возможные варианты событий, Наполеон отбрасывал их один за другим, учитывая фактор случайности, и пришел к решению, верность которого и была подтверждена событиями 14 июня на поле Маренго, расположенном, как известно, именно на равнине между реками Бормида и Скривиа.

Дайте неприятелям возможность обнаружить себя, пусть покажут, в каком направлении они собираются вести атаку. Когда их позиция станет достаточно определенной, позвольте им хорошенько на ней закрепиться – пусть заявят о своей позиции во всеуслышание. Теперь, когда они привязаны, осуществляйте маневр – прижмите их так, чтобы им некуда было податься, оставляйте для них только плохие варианты. Выжидая, не приступая к активным действиям до последнего (когда до выборов оставалось шесть недель), Рузвельт, во – первых, совершенно не оставил республиканцам времени на то, чтобы сориентироваться и что – то предпринять, а во – вторых, добился того, что его собственные выступления прозвучали свежо, остро и не успели приесться избирателям.

В сегодняшнем мире все строится на расчете и политике, а политика всецело зависит от выбора позиции. В любой политической схватке лучший способ обозначить свою позицию – провести четкое различие с позицией противной стороны. Если для того, чтобы создать ощущение такого контраста, вам приходится прибегать к помощи речей, вы находитесь на зыбкой почве: люди не доверяют словам. Заявления о том, что вы сильны или компетентны, звучат как самовосхваление. Вместо этого предоставьте соперникам говорить, уступите им и возможность делать первые ходы. Когда они обозначат свою позицию и закрепят ее в представлении окружающих, наступает ваше время. Жатва созрела, пора браться за серп. Теперь вы начинаете создавать контраст, цитируя какие – то их высказывания и показывая, насколько сильно ваше отличие от них – в тоне, в отношении, в действии. Постарайтесь, чтобы контраст был режим. Если противники заняли радикальную позицию, не противопоставляйте им умеренность (она обычно ассоциируется со слабостью); нападайте на них, осуждайте за пропаганду нестабильности, представьте их как революционеров, рвущихся к власти. Если они отреагируют, смягчив тон своих выступлений, уличите их в непоследовательности. Если они продолжат следовать тем же курсом, вскоре их идеи приедятся, утратят прелесть новизны. Если же они займут агрессивную оборонительную позицию, вы получите все основания говорить об их неуравновешенности.