Сочинения - Жак Лакан
Оставим в стороне критику всех злоупотреблений cogito ergo sum и вспомним, что, по моему опыту, эго представляет собой центр всех сопротивлений лечению симптомов.
Было неизбежно, что анализ, сделав акцент на реинтеграции тенденций, исключенных эго, в той мере, в какой они примыкают к симптомам, с которыми он боролся в первую очередь, и которые в большинстве своем были связаны с неудачами эдиповой идентификации, должен был в конце концов обнаружить "моральное" измерение проблемы.
Параллельно с этим на первый план вышла роль агрессивных тенденций в структуре симптомов и личности, с одной стороны, и, с другой, всевозможные концепции, подчеркивающие ценность освобожденного либидо, одну из первых из которых можно отнести к французским психоаналитикам под рубрикой oblativity.
В сущности, ясно, что генитальное либидо действует как вытеснение, более того, слепое вытеснение, индивида в пользу вида, и что его сублимирующий эффект в эдиповом кризисе лежит в основе всего процесса культурного подчинения человека. Тем не менее, нельзя слишком сильно подчеркнуть неустранимый характер нарциссической структуры и двусмысленность понятия, которое склонно игнорировать постоянство агрессивного напряжения во всей моральной жизни, связанной с подчинением этой структуре: на самом деле никакое понятие забывчивости не может породить альтруизм в этой структуре.поэтому Ларошфуко смог сформулировать свою максиму, в которой его строгость соответствует фундаментальной теме этоймысли, о несовместимости брака и сексуальных удовольствий (délices).
Мы допустим, чтобы острота нашего опыта притупилась, если будем обманывать себя, а то и своих пациентов, веря в некую предустановленную гармонию, которая освободит субъекта от агрессивной индукции социального конформизма, ставшего возможным благодаря уменьшению симптомов.
А теоретики Средневековья демонстрировали другой тип проникновения, при котором проблема любви обсуждалась в терминах двух полюсов - "физической" теории и "экстатической" теории, каждая из которых предполагала повторное поглощение человеческого "я", будь то путем реинтеграции в универсальное благо или путем излияния субъекта в объект, лишенный альтерации.
Этот нарциссический момент в субъекте можно обнаружить во всех генетических фазах индивида, во всех степенях человеческих свершений в нем, на ранней стадии, когда он должен принять либидинальную фрустрацию, и на поздней стадии, когда он преодолевается в нормативной сублимации.
Эта концепция позволяет нам понять агрессивность, связанную с эффектами любого регресса, любого задержанного развития, любого отказа от типичного развития в субъекте, особенно в плоскости сексуальной реализации, и более конкретно с каждой из больших фаз, которые либидинальные трансформации определяют в человеческой жизни, решающая функция которых была продемонстрирована анализом: отлучение от груди, эдипова стадия, пубертат, зрелость, или материнство, даже климакс. И я часто говорил, что акцент, который поначалу делался в психоаналитической теории на агрессивном разворачивании Эдипова конфликта на собственном Я субъекта, объясняется тем, что последствия комплекса сначала воспринимались в неудачах по его разрешению.
Нет необходимости подчеркивать, что последовательная теория нарциссической фазы проясняет факт амбивалентности, свойственной "парциальным влечениям" скоптофилии, садомазохизма и гомосексуальности, а также стереотипный, церемониальный формализм проявляемой в них агрессивности: Мы имеем дело с часто очень мало "осознаваемым" аспектом постижения других в практике некоторых из этих перверсий, с их субъективной ценностью, в действительности сильно отличающейся от той, которая придается им в экзистенциальных реконструкциях, пусть и поразительных, Сартра.
Хочу также мимоходом отметить, что решающая функция, которую мы приписываем имаго собственного тела в определении нарциссической фазы, позволяет нам понять клиническую связь между врожденными аномалиями функциональной латерализации (леворукость) и всеми формами инверсии сексуальной и культурной нормализации. Это напоминает о роли, приписываемой гимнастике в "красивом и хорошем" идеале воспитания у древних греков, и подводит нас к социальному тезису, которым я закончу.
Диссертация V
Такое представление об агрессивности как одной из интенциональных координат человеческого "я", особенно относительно категории пространства, позволяет понять ее роль в современных неврозах и "недовольствах" цивилизации.
Все, что я хочу здесь сделать, - это открыть перспективу для вердиктов, которые позволяет нам вынести наш опыт в современном общественном устройстве. О преобладании агрессивности в нашей цивилизации достаточно говорит уже тот факт, что в "нормальной" морали ее обычно путают с добродетелью силы. Понимаемая, и вполне справедливо, как значимость развития эго, ее использование считается необходимым в обществе и настолько широко распространено в моральной практике, что для того, чтобы оценить ее культурную особенность, необходимо вникнуть в действенный смысл и достоинства такой практики, как ян, в общественной и частной морали китайцев.
Если бы это было необходимо, престиж идеи борьбы за жизнь был бы достаточно подтвержден успехом теории, которая могла бы заставить наше мышление принять отбор, основанный только на завоевании животным пространства, в качестве достоверного объяснения развития жизни. В самом деле, успех Дарвина, похоже, объясняется тем, что он спроецировал хищничество викторианского общества и экономическую эйфорию, которая санкционировала социальное опустошение, инициированное этим обществом в планетарном масштабе, и тем, что оно оправдало свое хищничество образом laissez-faire сильнейших хищников в конкуренции за их естественную добычу.
Однако еще до Дарвина Гегель дал окончательную теорию надлежащей функции агрессивности в человеческой онтологии, казалось, предсказав железный закон нашего времени. Из конфликта господина и раба он вывел весь субъективный и объективный прогресс нашей истории, открыв в этих кризисах синтезы, которые можно найти в высших формах статуса человека на Западе, от стоика до христианина и даже до будущего гражданина Вселенского государства.
Здесь природный индивид рассматривается как небытие, поскольку человеческий субъект - это небытие, по сути, перед абсолютным Хозяином, который дается ему в смерти. Удовлетворение человеческого желания возможно только при опосредовании желанием и трудом другого. Если в конфликте господина и раба речь идет о признании человека человеком, то он также провозглашается на основе радикального отрицания естественных ценностей, будь то выраженная в стерильной тирании господина или в производительной тирании труда.
Мы все знаем, какую арматуру эта глубокая доктрина дала конструктивному спартакизму рабов, воссозданному варварством дарвиновского века.
Релятивизация нашей социологии путем научного сбора культурных форм, которые мы уничтожаем в мире, а также анализы, носящие подлинно психоаналитические черты, в которых мудрость Платона показывает нам диалектику, общую для страстей души и города, могут прояснить нам причину этого варварства. Мы сталкиваемся, если использовать жаргон, соответствующий нашим подходам к субъективным потребностям человека, с растущим отсутствием всех тех насыщений идеала суперэго и эго, которые реализуются во всевозможных органических формах в традиционных обществах, формах, простирающихся от ритуалов повседневной близости до периодических праздников, в которых проявляет себя община. Мы
