Мои любимые триггеры: Что делать, когда вас задевают за живое - Даниэле Новара
Это и в самом деле очень своеобразное чувство, понять которое другим сложно. Я спросил ее, смогла ли она определить его причину.
Микела вспомнила, что ей приходилось быть маленькой помимо собственной воли: она появилась на свет поздно, и родители хотели в полной мере насладиться своим статусом:
Они упивались своим счастьем, бесконечно обнимая и лаская меня, называли меня «золотцем», «любимой», «малюткой», «сладенькой». Меня это сильно раздражало, но я не могла ничего поделать.
Она чувствовала, что хочет помочь взрослым насладиться этими особенными моментами, не разрушая их ожиданий, радости и восторга, оттого что у них есть маленькая дочурка.
Сегодня Микела несет бремя этой ситуации. Она хочет избавиться от него, но оно будто запечатлелось на ней в виде этой неувядающей юности, которая, кажется, возвращает ее в годы далекого детства.
Я не знаю, отчего именно, но у меня такое ощущение, что это не единственная фраза, которая беспокоит Микелу. Должно быть что-то еще. И действительно:
Делай что хочешь!
Делай как тебе угодно!
Мне эти формулировки кажутся максимально нейтральными, но для Микелы они имеют совершенно другое наполнение.
Эта фраза вызывает у меня ощущение, что меня хотят отстранить. Для меня она звучит примерно так: «Не мешай. Хватит. Прочь с дороги. Я не хочу иметь с тобой ничего общего». Если в детстве я страдала от желания родителей как можно дольше удержать меня в состоянии маленькой и хрупкой, словно я кукла, то эта фраза соответствует другой стороне медали: стоило мне осмелеть, тотчас возникало неприятие: мне напоминали о хороших манерах и воспитанности, и так происходило даже в школе. Эти две фразы напоминают мне о неприятных ощущениях детства: с одной стороны, я ощущала себя маленькой и драгоценной, как фарфоровая кукла, а с другой – была чем-то бесполезным и ненужным, как безделушка, без которой можно и обойтись.
А теперь перечитайте фразу, которую записали ранее, и ответьте на следующие вопросы:
Какие чувства вы испытываете, услышав эту фразу?
Какие картины детства встают у вас перед глазами?
Какой образ у вас связан с этой фразой?
Слова, которые причиняют нам боль, хотя и относятся к далеким воспоминаниям, дают подсказку, а значит, и возможность распознать болевую точку, активация которой провоцирует такую острую реакцию. Постепенно мы восстанавливаем путь, которым пришли в эту точку. Глядя в зеркало заднего вида, мы начинаем замечать не только заторы, но и возможность совершить долгожданный обгон.
Имя
Обширнейшее влияние болевых точек, возникающих в процессе взросления и воспитании, может распространяться и на наше имя. Фактически, когда родители дают сыну или дочери имя, они тем самым выполняют одну из самых первых воспитательных функций. Фамилия содержит информацию об истории человека и его предков, в то время как имя – непосредственный результат свободного выбора родителей или следования традициям семьи.
«Представляясь по фамилии, мы мысленно связываем себя со своими предками. Когда меня называют Джимом, я – Джим и всё, без всяких других особенностей», – говорит известный психоаналитик Джеймс Хиллман[26].
Чтобы дать вам стимул к работе в этой плоскости, которая вызывает сильный резонанс и таит в себе много возможностей и разгадок, я начну первым.
Давайте поиграем
Мое имя, Даниэле, никогда не встречалось в нашем роду ни по отцовской, ни по материнской линии. До меня в семье не было ни одного Даниэле на протяжении веков. Это имя выбрала моя мать. Оно ей просто нравилось, я так и не узнал почему. У меня не было возможности получить более подробную информацию. По традиции, будучи старшим сыном, я должен был взять имя деда по отцовской линии. В свидетельстве о крещении действительно записано Джузеппе Даниэле, но потом имя Джузеппе исчезло из метрической книги. Вот вам готовый сценарий для множества историй и догадок.
Имя Даниэле появилось по желанию матери, которая имела гораздо больший вес в моей жизни, чем отец.
За каждым именем стоит чье-то желание, о чем нам и говорят следующие истории.
Ценное наследство
Серафино – так звали моего деда по отцовской линии. Хотя это имя очень своеобразно, даже мать согласилась с предложением отца назвать меня в честь деда. Они хотели тем самым сохранить память о человеке с прекрасным характером, которого все любили; он очень много сделал для своей страны и основал дело, которым по сей день занимаются его наследники.
Для моей семьи дедушка всегда был прекрасным примером жизнелюбия. Это позволило мне принять такое своеобразное имя, несмотря на удивленные взгляды тех, кому я представлялась. С самого детства я была довольна своим именем: оно напоминает о моем происхождении и о том, что я занимаюсь делом, которое начал мой дед. Для меня это большая честь.
Однако Серафина добавляет:
То, что мне довелось носить имя такого сильного человека, возможно, стало причиной тревоги и страхов: я боюсь, что не смогу соответствовать масштабу его фигуры, не сумею стать настоящей продолжательницей его дела. Мне не всегда это удается. Я стараюсь не дать эмоциям захлестнуть меня или взять надо мной верх.
Болевая точка, которая здесь проявляет себя, – это страх не соответствовать масштабу, не соответствовать настолько значимому имени. В итоге необходимость гнаться за почти недостижимым идеалом порождает ощущение несвободы.
Вещий сон
Моя мать, по словам врачей, должна была меня родить в декабре. Это была ее первая беременность. Однажды ночью мой отец разбудил ее и сказал, что ему приснился его отец, который сообщил, что я должна родиться в тот же день и в то же время, что и мой отец, то есть в ноябре. Моя мама, естественно, не поверила и даже стала над ним подшучивать.
Но я и в самом деле родилась в воскресенье, 14 ноября 1965 г. в 10 утра. Недоношенную, по словам врачей, меня поместили в кувез. Мой отец в этот момент находился в часовне при клинике – это было совершенно не в его привычках. Когда ему сообщили новость, он сказал: «Я так и знал. Я знал, что будет девочка и что она родится в тот же день и час, что и я».
Мои родители уже обсуждали, какое имя мне дать, но окончательный выбор был за отцом. Он всегда говорил мне: «Имя Элизабетта напоминает мне о королеве». Возможно, он выбрал это имя, потому что я была первой дочерью, и он видел вещий сон о моем рождении.
Мой отец всегда подчеркивал свою глубокую связь с моим дедом, который, несмотря на раннюю смерть, продолжал «общаться» с сыном в снах.
В рассказе Элизабетты отчетливо доминирует фигура отца, чей сон обеспечивает полную преемственность по отцовской линии. Хотя имя, которое он выбирал, соответствует моде того времени, на первый план выступает ассоциация с королевской семьей, которую отец хочет передать дочери. Однако, на мой взгляд, здесь доминирует его убеждение в глубокой символической связи имени дочери с ним самим и его предками.
Диалектическое противоречие между осознанными и более или менее бессознательными желаниями в нашей жизни создает конфликт, способствующий существенным изменениям.
Из первых трех рассказов становится ясно, что на выбор имени влияют самые разнообразные мотивы.
Несколько десятилетий назад наиболее распространенной практикой была традиция имянаречения в рамках семейной родословной. Выбор имен был четко регламентирован: первенцу мужского пола давалось имя деда по отцовской линии, первенцу женского пола – бабушки по отцовской линии; следующих детей называли в честь дедушки и бабушки по материнской линии. Эта традиция глубоко связана с устоями патриархального общества.
Если запас имен внутри семьи исчерпывался, было принято ориентироваться на григорианский календарь, то есть на день памяти святого (в связи с этой практикой встречаются довольно эксцентричные имена, например Базилио, Приск, Публий, Леония).
В XX в. в результате движений за права детей эту традицию стали соблюдать все реже: подчеркивалась необходимость выбирать имена не по некой схеме,
