Дитя цветов - Константин Анхель
– Разве вы видите, что я смеюсь? Мне интересен ваш рассказ. Скажите, разве возможно общение, пусть даже телепатического характера, между существами с разных планет? Ведь общих точек соприкосновения попросту не может быть: если и существуют иные цивилизации, то они настолько сильно отличаются от нас, что… это сравнимо разговору с…
– С камнем или рыбой? Знал, что вы спросите об этом. Конечно, грубо говоря, нет общих тем, ничего, о чем можно было бы общаться. Но за счёт того, что общение телепатического свойства, мы можем понимать друг друга, обмениваясь визуально-чувственной информацией. Это схоже со слиянием сознаний, мы передаем друг другу картинки из воспоминаний, подкрепленные чувствами, и этого достаточно, чтобы за совершенно короткое время достигнуть взаимопонимания с существом неизвестной, категорически другой формы жизни. Там оказываются существа достаточно развитые, чтобы осознавать такие простые вещи как, законы гармонии и хаоса, деструкцию и созидание, крайности, что соединены законами парадокса и взаимоперерастают друг в друга, и засчёт владения данного рода, общими знаниями общение – сущее наслаждение.
В этот момент врач, по-видимому что-то осознав, испытал сильнейшее чувство сострадания и жалости. Он хотел что-то сказать, но Михаил не позволил этого сделать, воскликнув:
– Что же, вы совсем ничего не понимаете!? Вы испытываете ко мне нелепое и неуместное чувство. Вашему скупому разуму даже не осознать того счастья и той возвышенности, которыми я обладаю. Вы меня считаете сумасшедшим, а я считаю, что человечество тонет в своём безумии. И ни у одного из вас нет того, что есть у меня. Это я, по праву, могу испытывать жалость к человечеству, гибнущему в собственной лжи и грязи. Лучше дослушайте мой рассказ. Я говорил вам о тяге к изобразительному искусству? Так вот, по большей части, я писал пейзажи иных планет и их жизни: то, чем со мной делились мои собеседники во сне. Я смог научится писать невероятные и в то же время реалистичные, содержащие чувства картины. Но этого мир не захотел, задавив мой талант своими обстоятельствами. Ну что ж, видно, суждено этой цивилизации погибнут позорной смертью, как и многим другим. На этой планете взаимопонимания не найти. Даже смешно: как-то ночью я общался с одним из наших жителей, до того, как он переродился, он был существом, не имеющим никаких органов чувств, кроме глаз, грубо говоря; и вот я начал «диалог», стал с ним обмениваться визуальными описаниями планеты Земля, потом поведал ему о музыке Баха… вы просто представить себе не можете, что это существо испытывало: оно осознавало и то чем является музыка, и величие автора, и меня понимало. Вот так вот, с глухим неизвестным существом могу добиться взаимопонимания, а с людьми – нет, хоть и многие слушают музыку, хоть и многие имеют немалые знания.
– У меня возник вопрос: вы сказали, что на вашей планете оказываются существа, окончившие свое существование, то есть умершие. Но почему вы можете существовать там и тут одновременно, меняя по ночам своё телесное вместилище на тело растения, своего, так сказать, аватара? Если я правильно вас понимаю, то никто из жителей вашей планеты не может существовать в то же время на другой.
– Вы мне нравитесь, – отвечал Михаил. – Слушаете меня внимательно, хоть и воспринимаете как сумасшедшего, почти всё время молчите, даже может показаться, что понимаете. Дело в том, что я сам не знаю, почему так произошло. Будто наша Вселенная или её создатель удостоили меня особой судьбы.
– Значит, – произнёс врач, записав что-то на бумаге и подчеркнув то предложение, – вы наблюдали эти сны всю жизнь, каждую ночь… так почему же вдруг решили окончить земной путь?
– До недавнего времени я сомневался в существовании того мира. Относительно недавно я совершенно отчаялся и осознал тщетность своей земной жизни, а спустя какое-то время, в мире снов зародилась ещё одна новая жизнь. До того никогда не существовало на той планете людей, кроме меня. И для меня было великим удивлением, когда я узнал, что бордово-бирюзовые лепестки, коронующие стройный стебель оттенка самого чистого моря, в прошлом были огненными прядями, спадающими на белоснежный лик. Она была девятнадцатилетней девушкой, когда её жизнь забрала корь. Жила в шестнадцатом веке в Лювене. Я сожалею, что не мог быть с ней знаком на земле, ведь мы с ней – родственные души, а её чистоте и невинности могли бы позавидовать очень многие. Её появление в том мире автоматически избавило меня от сомнений. Каждую ночь я засыпал в сладком предвкушении встречи, и уже через несколько ночей осознал, что совершенно не желаю просыпаться. В этом мире больше нечего и некого ловить, все катится в бездну, но там, за гранью моей смерти – она, и блаженное пребывание на счастливых просторах, тонущих в золотом, ослепительном и нежном свете нашей матери, где всё моё существо чувствует покой и свободу, где обычное дуновение ветра – великое наслаждение.
– Феноменально…– произнёс Николай в недоумении.
– Феноменальный бред?
– Нет, нет. Я с подобным никогда не сталкивался и…
– Хватит, док. Я прекрасно понимаю, что для вас я – просто псих. Давайте без клоунады. Я, разумеется, не заставляю вас принимать на верну всё то, о чём поведал, и, конечно, понимаю, как это звучит для вас.
– Я не сказал, что не верю вам. Всё, что существует в человеческом воображении, существует и в реальности, так как реальность вмещает вас, и то, что создано вашим воображением, соответственно, тоже находится в реальности.
– Это ничего не меняет, – произнёс Михаил, подойдя к окну, защищённому решёткой.
Врач снял очки и спустя некоторое время безмолвия произнёс:
– Вы готовы призвать смерть, свято веря в то, что она позволит вам перенестись в мир, о котором мне поведали… А что, если всё это – игра разума, фантазии? Никогда не думали об этом?
– Думал. Я же сказал, что до знакомства с той девушкой вечно терзался сомнениями.
– Ну
