Чарльз Маккей - Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы
Курс Миссисипских, или, как их еще называли, Луизианских, акций очень резко упал, и на самом деле уже мало кто верил рассказам о несметных богатствах этого региона. Поэтому была предпринята последняя попытка вернуть доверие людей к Миссисипскому проекту. С этой целью в Париже указом правительства была объявлена всеобщая мобилизация бродяг. Как во время войны, было насильно завербовано свыше шести тысяч самых отвратительных отбросов общества, которым выдали одежду и инструменты, чтобы затем отправить их на кораблях в Новый Орлеан для разработки якобы имеющихся там в большом количестве месторождений золота. День за днем их с кирками и лопатами проводили строем по улицам города, а затем небольшими партиями отправляли во внешние порты для отплытия в Америку. Две трети из них так никогда и не прибыли в место назначения, а рассеялись по стране, продали свои инструменты за сколько смогли и вернулись к прежнему образу жизни. Менее чем через три недели половина из них вновь оказалась в Париже. Тем не менее этот маневр вызвал незначительное повышение курса Миссисипских акций. Многие чересчур доверчивые люди поверили, что их действительно ожидает новая Голконда[29] и что во Францию вновь потекут золотые и серебряные самородки.
В условиях конституционной монархии можно было найти более надежные средства возвращения народного доверия. В Англии, примерно в это же время, когда похожая мания привела к аналогичному бедствию, для искоренения зла применялись совсем другие меры, но во Франции, к несчастью, они принимались теми, кто это зло породил. Своеволие регента, пытавшегося вывести страну из кризиса, только еще больше затянуло ее в трясину. Было приказано осуществлять все платежи бумажными деньгами, и с 1 февраля до конца мая были напечатаны банкноты на сумму свыше 1 500 000 000 ливров (60 000 000 фунтов стерлингов). Но сигнал тревоги уже прозвучал, и никакие ухищрения не могли заставить людей хоть в малой степени доверять бумажным деньгам, не подлежащим обмену на металлические. Месье Аламбер, председатель парижского парламента, сказал регенту прямо в лицо, что он скорее хотел бы иметь сто тысяч ливров в золоте или серебре, чем пять миллионов в его банкнотах. Поскольку подобные настроения царили повсеместно, запуск в обращение огромной бумажной денежной массы только увеличил существующее зло, сделав большей и без того гигантскую несоразмерность между металлическими и бумажными деньгами. Монеты, которые регент стремился обесценить, росли в цене при каждой новой попытке это сделать. В феврале сочли целесообразным включить Королевский банк в состав Компании двух Индий. Парламент издал и ратифицировал соответствующий указ. Государство по-прежнему выступало гарантом банкнот банка, которые больше нельзя было печатать без указа на то Генеральных штатов. Все доходы банка с того момента, как он перестал быть собственностью Ло, став государственным учреждением, были переданы регентом Компании двух Индий. Эта мера возымела эффект кратковременного повышения курса Луизианских и других акций комцании, но она не смогла восстановить доверие народа.
В начале мая состоялось заседание Генеральных штатов, на котором присутствовали Ло, д'Аржансон (его коллега по управлению финансами) и все министры. Было подсчитано, что всего в обращении находится банкнот на сумму в 2,6 миллиарда ливров, в то время как суммарное достоинство всех монет в стране не составляло и половины этой цифры. Для большинства депутатов было очевидно, что для выравнивания денежного обращения нужно принять какой-нибудь план. Одни предлагали девальвировать банкноты до номинальной стоимости металлических денег, другие поднимать номинальную стоимость монет до тех пор, пока она не сравняется с номинальной стоимостью бумажных денег. Говорят, что Ло выступил против обоих проектов, но, поскольку других предложений не последовало, было решено обесценить банкноты наполовину. 21 мая вышел соответствующий указ, согласно которому акции Компании двух Индий и банкноты банка подлежали постепенной девальвации, пока к концу года их номинальная стоимость не снизится на половину. Парламент отказался ратифицировать данный указ, шумно опротестовав его, и состояние страны стало настолько тревожным, что в качестве единственного способа сохранить спокойствие регентскому совету пришлось аннулировать собственное решение: в течение семи дней был издан другой указ, возвращающий банкнотам их первоначальную номинальную стоимость.
В тот же самый день (27 мая) банк приостановил платежи в металлических деньгах. Ло и д'Аржансон были уволены из министерства. Слабовольный, нерешительный и трусливый регент возложил всю вину за сложившуюся плачевную ситуацию на Л о, которому по прибытии в Пале Рояль было отказано в приеме. Однако с наступлением сумерек за ним послали и провели во дворец через потайную дверь[30]; регент попытался его утешить и всячески извинялся за ту суровость, с которой был вынужден обращаться с ним на людях. Его поведение было столь непостоянным, что два дня спустя он взял его с собой в оперу, где тот сидел в королевской ложе рядом с регентом, который на глазах у всех обращался с ним подчеркнуто предупредительно. Но ненависть к Ло была настолько сильна, что этот эксперимент оказался для него почти фатальным. Вооруженная камнями толпа напала на его карету, когда он въезжал на территорию своей резиденции, и если бы кучер сразу же не проехал во внутренний двор, а прислуга немедленно не закрыла ворота, его, по всей вероятности, вытащили бы из кареты и разорвали на куски.
На следующий день его жена и дочь были также атакованы толпой, когда возвращались в своей карете со скачек. Когда регенту сообщили об этих происшествиях, он послал Ло мощный отряд швейцарских гвардейцев, которые денно и нощно несли караульную службу во дворе его резиденции. Но в конце концов общественное негодование усилилось настолько, что Л о, посчитав свой дом, даже столь хорошо охраняемый, небезопасным, нашел убежище в Пале Рояль резиденции регента.
Канцлера д'Агессо, отправленного в отставку в 1718 г. за его противодействие проектам Ло, теперь призвали обратно, дабы он помог восстановить утраченную репутацию последних. Регент слишком поздно осознал, что он непростительно грубо и недоверчиво обошелся с одним из способнейших и, вероятно, единственным честным государственным деятелем того продажного времени. Сразу после своего позора тот уединился в своем помещичьем доме во Френе, где среди строгих, но милых его сердцу философских изысканий он позабыл об интригах презренного двора. Сам Ло и шевалье де Конфлан, дворянин из окружения регента, были отправлены на дилижансе с приказом доставить бывшего канцлера в Париж. д'Агессо согласился оказать посильное содействие вопреки совету своих друзей, полагавших, что ему не следует принимать никакие призывы вернуться в учреждение, посланником которого является Ло. По его прибытии в Париж пятерым членам парламента было решено присвоить звание интенданта финансов, а 1 июня вышло распоряжение об отмене закона, запрещающего накапливать монеты на сумму более пятисот ливров. Всем разрешили иметь столько металлических денег, сколько хочется. Чтобы изъять из обращения старые банкноты, было напечатано двадцать пять миллионов новыми, обеспеченными доходными статьями города Парижа. Старые банкноты принимали в среднем за двадцать пять процентов от номинала[31]. Изъятые банкноты были публично сожжены перед зданием мэрии. Большинство новых банкнот были десяти ливровыми, и 10 июня банк открылся вновь, имея в своем резерве серебряные монеты в количестве, достаточном для их обмена.
Эти меры существенно разрядили ситуацию. Все население Парижа устремилось в банк, чтобы обратить свои поскудневшие сбережения в монету, и, поскольку серебра не стало хватать, им платили медью. Очень немногие жаловались на то, что такая ноша слишком тяжела, несмотря на то, что можно было постоянно наблюдать, как эти бедняги с трудом тащатся, потея, по улицам, нагруженные сверх меры монетами, обменянными на пятьдесят ливров. Толпы, окружавшие банк, были столь огромными, что чуть ли не каждый день кто-нибудь оказывался задавленным насмерть. 9 июля толпа была такой густой и шумной, что гвардейцы, охранявшие вход в парк Мазарен, закрыли ворота и отказались впустить кого-либо. Толпа пришла в ярость и сквозь ограду забросала солдат камнями. Последние, разъярившись в свою очередь, пригрозили открыть огонь. В этот момент в одного из них попал камень, и он, вскинув ружье, выстрелил в толпу. Один человек был убит на месте, другой тяжело ранен. В любую секунду мог начаться штурм банка, но ворота в парк Мазарен были открыты, и толпа увидела целый отряд солдат со штыками, примкнутыми к ружьям, и довольствовалась тем, что выразила свое негодование стенаниями и свистом.
