Гай Клакстон - Развитие интуиции. Как принимать верные решения без сомнений и стресса
Вывод следующий. Когда люди попадают в ситуации, где необходимо впитывать знания, они, по идее, должны познавать лучше, если бросят попытки осознать это. Если вы оставите в стороне р-состояние, оно не сможет вам помешать. Недавно Марк Каулсон из Мидлсекского университета провел эксперимент и пришел к выводу, что так оно и есть{24}. Он использовал два варианта игры «в фабрику». В первом из них связь между ответами участников и работой системы была довольно логичной, а во втором – нет. Во второй, или нелогичной, версии система была запрограммирована так, чтобы срабатывать, исходя из ответов участника в первой или второй попытках до этого, а не в текущей игре. И это никак не помогало интуитивно понять ситуацию. (Очень похоже на игру, где водящий, задавая закрытые вопросы, должен восстановить историю, которую все остальные сочинили до этого. При этом ему неизвестно, что участники игры отвечают «да» или «нет» в зависимости от того, на какую букву – гласную или согласную – заканчиваются его вопросы. Самое смешное, что благодаря этому правилу водящий начинает получать все более странные и невероятные ответы. И чем настойчивее он пытается осмыслить эту информацию рационально, тем более странной становится история и тем меньше вероятность, что он поймет, в чем дело.) Подобные исследования показывают, что логичные задания поддаются решению с помощью р-состояния, а нелогичные – нет. Зависимость между вопросом и ответом в игре, где нужно восстановить историю, настолько завуалирована, что попытка следовать за развитием мысли и строить осмысленные теории вряд ли поможет прояснить ситуацию. Единственный эффективный способ догадаться – просто постараться понаблюдать за тем, что происходит, при этом как можно менее следовать заранее продуманным решениям. Значит, участники исследования должны лучше выполнять нелогичные задания, если каким-то образом до начала эксперимента их заставить не использовать р-состояние. Верно и обратное: если они не пользуются р-состоянием, у них должна хуже получаться логичная версия задания.
Участники эксперимента Каулсона участвовали только в одной версии игры – либо в логичной, либо в нелогичной. Их задача, как я говорил ранее, состояла в том, чтобы за несколько попыток научиться управлять «выпуском продукции на фабрике». При этом в каждой версии половине участников было дано предварительное тренировочное задание, в котором компьютер срабатывал абсолютно случайно. Такой опыт, по мнению Каулсона, должен был ослабить веру участников в р-состояние, поскольку никакое рациональное размышление не могло обнаружить схемы там, где их не было. В целом у участников исследования больше времени ушло на осознание нелогичной версии игры, чем логичной. Однако группа, которой сначала давали упражнение со случайными данными, делала нелогичное задание быстрее, чем та, что подобных заданий не получала. В то же время участники исследования, которые проделывали предварительное упражнение, понимали логичную версию медленнее, чем люди из противоположной группы. Каулсон доказывал, что первоначальный опыт, связанный со случайными данными, приводит к замешательству, поэтому, когда приходит время основного исследования, участники отказываются от р-состояния в пользу впитывания знаний. Если основное задание в таком случае нелогичное, это дает преимущество: разум не препятствует познанию методом впитывания. Но если в основном задании нужно делать вычисления, то тогда, пренебрегая р-состоянием, можно оказаться не в лучшем положении. Если мы вернемся к выбору между «зайцем» и «черепахой», то получается, все существенно зависит от ситуации. Если она сложна, незнакома или сопровождается непредсказуемым ходом событий, лучше выбрать «черепашью» скорость разума. Если это точная логическая задача, попробуйте решить ее с помощью быстроты «заячьего» ума.
На самом деле существует множество примеров, где побеждает «заяц», то есть где нужно применять р-состояние. Представьте себе, что у вас есть обычная шахматная доска 8×8 клеток, у которой вы отрезали по квадратику в двух противоположных углах (то есть оставили 62 клетки, как на рис. 3). Потом вы вырезаете из картона 31 прямоугольник в форме домино, каждый из которых по размеру должен быть как две клетки шахматной доски. Далее вы даете мне доску с вырезанными клетками и кусочки картона и спрашиваете меня, могу ли я накрыть все 62 клетки 31 прямоугольником, не пользуясь ножницами, не сгибая картонки и не накладывая их друг на друга. Что я в этом случае делаю?
Рис. 3. Доска без двух угловых клеток
Первая мысль, которая у меня появится, – да, смогу, у меня же 31 кусочек картона и каждым можно накрыть две клетки; 31×2 = 62; легче легкого. Однако по вашему насмешливому виду легко догадаться, что не все так просто. Поэтому я начинаю раскладывать картонки по доске… но каждый раз у меня не помещается одна половинка картонки, а на противоположной стороне доски остается одна незакрытая клетка. Поскольку я на сто процентов уверен, что это возможно, я с надеждой продолжаю перекладывать картонки. Но в конце концов, потратив кучу времени и душевных сил, вынужден признать, что, кажется, не могу найти решения.
И тут вы меня заставляете обратить внимание на… цвет клеток, в частности тех, которые были вырезаны. Мне бы и в голову не пришло это сделать, потому что я как-то не предполагал, что это может иметь отношение к задаче. Поэтому я задумываюсь над вашими словами. Затем до меня доходит, что две угловые клетки в противоположных концах доски одного цвета – либо они обе черные, либо белые. Если мы вырезали две белые клетки, значит, осталось 30 белых и 32 черных – неравное количество. Но каждым кусочком картонки можно накрыть только две соседние клетки, то есть одну белую и одну черную. Получается, чтобы можно было решить такую задачу, нужно не просто равное количество клеток, а равное количество черных и белых клеток. Теперь-то я до этого додумался, естественно, что я не смог бы этого сделать. (Представьте себе доску 2×2, в которой 4 клетки. Уберите 2 клетки по диагонали, и по аналогии ответ очевиден.) Если бы я сразу начал думать, я потратил бы меньше времени.
Группа Павла Левицкого из Университета Талсы изучила другой аспект связи между навыками и знаниями. Изменяются ли они всегда одновременно, или возможна ситуация, когда обучение влияет на одно, не изменяя другое? Исследователи сосредоточились на одном определенном наборе схем, которые развиваются у каждого из нас с рождения и в которых, как нам кажется, мы хорошо разбираемся. Я говорю о схемах, связывающих внешний вид человека с его настроением или характером. Особенно это относится к выражению лица. Большинство этих знаний получено бессознательно. Несмотря на это, у нас развиваются определенные сознательные представления о применяемых нами жизненных правилах, связанных с восприятием и оценкой людей. Например, те, кто носит очки, обычно много читают. Люди, избегающие зрительного контакта, либо застенчивые, либо хитрые. Люди с большими зрачками приветливее и душевнее тех, у кого зрачки маленькие. Люди, которые по-дурацки трясут головой, не могут быть профессорами Кембриджского университета. У каждого из нас есть некий набор характерных примет, по которому мы определяем характер человека. Нам кажется, мы знаем, как выглядят «грустные глаза», «деловые усы» или «жадный рот».
Сначала Левицкий попросил участников опроса дать ему как можно больше подобных ассоциаций, затем показал длинный ряд фотографий незнакомых людей и предложил определить особенности их характера. После каждой фотографии сообщалось, насколько точным было описание. Однако участникам опроса не было известно, что Левицкий «подтасовал карты». Он определил характер, который приписывал каждому из людей на фотографиях, на основе едва заметных комбинаций черт лица. Так же как и в эксперименте, описанном в главе 2, участники опроса постепенно все лучше и лучше давали описания, хотя у них не было никакого осознанного представления о связи между чертами лица и предполагаемым характером его обладателя. Однако здесь опять не все так просто.
Левицкий искусственно подобрал характерные признаки, чтобы каждый участник опроса видел связь между лицом и характером, при этом совсем не такую, на которую он полагается в обычной жизни. Поэтому, чтобы определить комбинации в ходе эксперимента, требовалось пойти против своих обычных суждений. Левицкий задавался вопросом, какое же воздействие это оказывало либо на скорость, с которой участники определяли экспериментальную комбинацию черт, либо на силу их убеждений. Должно ли несоответствие замедлять познание и / или немного менять то, что было выучено осознанно? Вроде бы так, если вы делаете разумное предположение, что знания людей о себе – это точное отражение того, как они подходят к делу.
