Александр Зимин - Слово о полку Игореве
В. П. Петрусь обратил внимание на несообразность замысла автора данного отрывка Слова: «Как же, — писал он, — объяснить тот факт, что, рисуя образ сокола, который „высоко бьет птиц“, образ мощи и силы, он приурочивает это к периоду временной слабости боевой птицы, ко времени, когда он „мытится“, т. е. болеет». Не будучи в состоянии ответить на этот вопрос, В. П. Петрусь предлагал переводить выражение «въ мытехъ бываетъ» — «берет дань (мыт) с птиц», т. е. охотится.[Петрусь В. П. Соколъ въ мытехъ//Учен. зап. Кировск. гос. пед. ин-та им. В. И. Ленина. 1957. Вып. 11. С. 103–107.] Но «мыт» в Киевской Руси — таможенная пошлина (ср. «мытник» в Русской Правде), а не дань. Первичнее будет текст Повести об Акире: когда сокол три раза линял (т. е. он уже трехлетний), то он не даст себя выбить из гнезда. Автор Слова создал поэтический образ сокола «въ мытехъ» (т. е. во время линьки), защищающего свое гнездо. Соколы действительно линяют, когда птенцы находятся в их гнездах.[Дементьев Г. П. Птицы нашей страны. М., 1949. С. 9.] Но они тогда никак не могут «высоко взбивать птиц». О неорганичности связи сентенции о соколе с основным текстом Слова мы уже говорили в главе II исследования (она помещена между двумя текстами, близкими к Задонщине, и не имеет достаточно прочной логической связи с ними).
Теперь обратим внимание на последний момент: приведенный текст о соколе «трех мытей» находится в списке ГБЛ, Унд., № 632, т. е. как раз в том, который содержит Задонщину Пространной редакции.[Этот мотив о соколе автор Слова варьирует ниже: «соколь на вѣтрехъ ширяяся, хотя птицю въ буйствѣ одолѣти» и выше: «соколь птиць бья къ морю», «аже соколь къ гнѣзду летитъ… почнуть наю птици бити».] Прямая перекличка Повести об Акире по списку Ундольского XVII в. со Словом является новым доказательством позднего происхождения Песни об Игоревом походе и связи ее с Задонщиной.[В Повести об Акире есть и редкое слово «опѣшати», встречающееся в Игоревой песни: «коня не имѣя, на чюжемь не ѣзди, аще бо опѣшаети, и посмѣеть ти ся» (Срезневский. Материалы. Т. 2. Стб. 702).] В обоих сборниках кроме Акира было еще Сказание об Индийском царстве, которое есть и в списке Солов., № 46 с Повестью об Акире.
К отмеченной нами параллели Слова с Повестью об Акире обратился О. В. Творогов. Он установил, что эта параллель есть только в третьей редакции Повести, списки которой восходят к середине XVII в. Наиболее близким чтением к архетипу редакции, по О. В. Творогову, является не слово «гнезда», а «злата гнезда». Следовательно, чтение списка Ундольского (более близкое к Слову) сложилось позже, чем архетип третьей редакции Повести об Акире! Как же объяснить этот феноменальный факт? О. В. Творогов ответа не дает, как не указывает, в каком текстологическом соотношении находится Слово с Повестью об Акире. Молчаливо он признает большую логичность чтения Повести. Он даже склонен заменить выражение «въ мытехъ» (Слово) текстом «3 мытей» (как в Повести), объясняя текст Игоревой песни «искажением».[Творогов О. В. «Сокол трех мытей»… С. 114.] Позднее он писал, что текст Слова был известен составителю одной из поздних редакций Повести об Акире.[Творогов О. В. К новым открытиям//Литературная газета. 1975. 22 окт.] О. Сулейменов считает, что в рукописи Слова первоначально стояло «в мытей» (т. е. двух мытей), а если следовать глаголице, то З.[Сулейменов О. Аз и я. Алма-Ата, 1975. С. 38–44.] Сложность и нереалистичность этого построения нам очевидна.
В Повести об Акире по древнейшему списку герой просит позвать «1000 дивиц целяди моея, иже мужа не знают, одевша айв бебер и в бранину да мя опаачють».[Григорьев А. Д. Повесть об Акире… С. 133. В Хлудовском списке XVII–XVIII вв.: «в черныя ризы да мя плачют». В списке XVI в.: «одну ищеляди, иже мужа не знает, одевши бьбобром и паволоками» (Дурново Н. Материалы и исследования… С. 30). Этому тексту в подлиннике соответствует «платье печали».] В Повести и Слове «бебер» — «бебрян» называется в одном контексте — для обозначения скорбной одежды женщины. Это также наводит на мысль о том, что Повесть об Акире могла быть источником Слова о полку Игореве.[К выражению «изрони слово» в Повести об Акире есть также параллель («человек… изронить слово». Григорьев А. Д. Повесть об Акире… С. 37).]
«Бебрянъ рукавъ» долгое время относился к числу «гапаксов». Н. А. Мещерский показал, что это слово встречается в списках XV–XVI вв. «Истории Иудейской войны» («в ризах бъбрянах»).[В Волоколамском списке «бебрянях» (Мещерский Н. А. История Иудейской войны Иосифа Флавия в древнерусском переводе. М.; Л., 1958. С. 445).] По его мнению, это прилагательное могло означать не бобровый мех, а драгоценную шелковую ткань, ведь одним и тем же словом («хаз») у хазар назывались бобровый мех и шелк.[Мещерский Н. А. К вопросу о территориальном приурочении первоначального текста «Слова о полку Игореве» по данным лексики//Учен. зап. Карельск. пед. ин-та. Петрозаводск, 1956. Т. 3, вып. 1. С. 78.] Однако это построение нам кажется не единственно возможным. В Азбуковниках встречается определение: «бебрь есть зверь нарицаемый мъскус, мало животно, зовут же его домашнии своим языком бобр».[Барсов. Слово. Т. 3. С. 14.] В живом литовском языке бобр называется ѣеbrus. И. И. Срезневский пишет, что бебром «до сих пор… называется бобр в Галиц. — рус. наречии в Коломийск. уезде и в Мармороме».[Срезневский. Материалы. Т. 1. Стб. 47; Словарь-справочник. Вып. 1. С. 42–43. «Шесть бьборко{в}» (бобров) упоминается в берестяной грамоте XII в. (Арциховский А. В., Тихомиров М. Н. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1951 г.). М., 1953. С. 36).]
В одной белорусской песне содержится близкое к Слову сочетание, в котором речь идет именно о бобрах:
Ой чия ж то жинаЧерез речку брыла,Помочила бобраИ чорные соболи.[Шейн П. В. Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края… СПб., 1887. Т. 1, ч. 1. С. 18.]
Уже давно обращалось внимание на то, что «припѣвка» Бояна «ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду, суда Божиа не минути» близка к одному из афоризмов позднейшего (конца XVII в.) списка Моления Даниила Заточника, к сожалению, не сохранившегося («Поведаху ми, яко той суд Божий надо мною, и суда де Божия ни хитру уму, ни горазну ни минути»).[Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. Т. 1: Русская народная поэзия. СПб., 1861. С. 37; Жданов И. Н. Соч. Т. 1. С. 291. В. Даль приводит пословицу: «ни хитру, ни горазду, ни убогу, ни богату суда Божьего не миновать» (Даль В. Пословицы русского народа. М., 1957. С. 38). Скорее всего, текст Моления и Слова в данном случае возник под влиянием фольклора. По О. Сулейменову, «птица горазд» — петух (тюрк.: «кораз»). См.: Сулейменов О. Аз и я. С. 60–61.] В Слове эта притча — явно инородное тело. Она нарушает стройный двучленный ряд, внося в него повторение («ни горазду, не… горазду»). Вложенная в уста Бояна как особая «припѣвка», она, упоминая о «суде Божием», нарушает весь «языческий» колорит Песни об Игоревом походе. Образ «птицю горазд» (винительный отношения), т. е. знатока птиц,[Конъектуру «пытьцю» (кудеснику) Л. А. Булаховского, поддержанного А. А. Назаревским, трудно принять уже потому, что это слово не известно ни литературным памятникам, ни живому языку (Булаховский Л. А. Функции чисел в «Слове о полку Игореве»//Мовознавство. 1952. Т. 10. С. 121. Назаревский А. А. О некоторых конъектурах к тексту «Слова о полку Игореве»//В1сник Кшвського ушверситету. 1958. № 1. С. 46–47).] отсутствует в русской письменной и устной традиции. Его еще П. П. Вяземский связывал с Эннамом, птицегадателем, которому даже его птицы не могли предсказать погибель: [Вяземский П. II. Замечания на Слово о полку Игореве. СПб., 1875. С. 381; Manning С. А. Classical Influences on the Slovo//Russian Epic Studies. Philadelphia, 1949. P. 87–97. Б. А. Рыбаков сближает сентенцию Слова со средневековым способом гадания по птицам (Рыбаков. Русские летописцы. С. 458–459).]
…Эннам, гадатель по птицам.Птицы, однако, его не спасли от погибели черной.(Илиада II, 858-9, перевод В. Вересаева)
Не имеет аналогии в древнерусской письменной литературе и фольклоре образ князя Владимира, «закладывающего» уши при звоне мечей. Попытка Д. Д. Мальсагова объяснить это место Слова практикой закрывания ворот на Кавказе «иглами» (балками) чрезвычайно искусственна.[Мальсагов Д. Д. О некоторых непонятных местах в «Слове о полку Игореве» // Известия Чечено-Ингушского научно-исследоват. ин-та истории, языка и литературы. Грозный, 1959. Т. 1, вып. 2. С. 159–162. Сходный перевод («Затыкал проушины») дает С. Н. Плаутин (Плаутин. Слово. С. 15, 40, 41). Объяснение Мальсагова недавно приняли Д. С. Лихачев (Лихачев. Изучение «Слова о полку Игореве». С. 38) и Б. А. Рыбаков (Рыбаков. Русские летописцы. С. 462).] Зато известно, что проплывавшие мимо острова сирен спутники Одиссея затыкали воском уши, чтобы не слышать их пения: «Ты ж, заклеивши товарищам уши, смягченным медвяным bockom, чтобы слышать они не могли» (Одиссея, 12-я песня, стих 47–48, перевод В. А. Жуковского).[ «Заткнул всем сопутником моим уши» (Одиссея. Героическое творение Омира. М., 1788. С. 296–297).] Впрочем, на этом сопоставлении нельзя настаивать. Выражение «заложить уши» хорошо известно в живом языке[Даль. Толковый словарь. Т. 1. С. 585.] и могло проникнуть в Слово без какого-либо литературного влияния.
