Илья Рухленко - Что ответить дарвинисту? Часть II
Наконец, не стоит забывать и о старейшем философском вопросе, с которым в свое время знакомился каждый из нас:
– Что первично, материя или сознание (идея)?
Раньше нерадивому студенту было не слишком легко понять, что же там такое имеет в виду этот нудный лектор, рассказывающий про «объективный идеализм». Как это вообще может быть, чтобы идея была раньше материи? Неужели может быть так, чтобы идея, например, табуретки, существовала раньше самой табуретки?
Однако теперь, с развитием индустрии компьютерных игр (то есть, по сути, создания целых виртуальных миров), подобные вопросы стали ясны даже самому махровому студенту-троечнику. Действительно, даже самый далекий от философии студент сегодня понимает, что когда он играет в компьютерную игру, например, с разбега замахивается двуручным мечом и рассекает целые толпы своих врагов… на самом деле, никакие «враги» на части не распадаются. А лишь загораются в нужном месте нужные точки (пиксели) на его компьютерном мониторе (загораются и гаснут в нужное время). На компьютерном мониторе нет ничего, кроме этих (загорающихся и гаснущих) пикселей. А вот заставляет эти пиксели загораться и гаснуть в нужном порядке – определенная компьютерная программа, алгоритм, то есть, определенная идея. И вот эта идея (о мече, герое и толпах противников) первична. И именно эта идея (разумный замысел) оживляет целый виртуальный мир данной компьютерной игры. А вовсе не сами пиксели компьютерного монитора зажигаются (определенным образом) на основании каких-то там «естественных законов порядка зажигания пикселей компьютерного монитора».
Таким образом, теперь даже самый нерадивый студент вполне способен воспринять концепцию, что разумный замысел может быть первичным. И что этот разумный замысел может заставлять материю «складываться» в правильные «узоры» (определенные материальные объекты).
Понятно, что такая же возможность может существовать не только в мире компьютерных игр, но и в отношении нашего мира. Тем более что ряд установленных физических фактов сегодня весьма серьезно намекает именно на возможную виртуальность нашего мира (и даже на зависимость материи от сознания).[149] Таким образом, сегодня по-прежнему (как и в древнейшие времена) всё так же актуальны две философские картины нашего мира. В одной из них «первична материя», а в другой, наоборот, «первична идея» (создавшая наш физический мир и его законы). А еще может быть, никакой материи вообще нет, и наш мир полностью виртуален? Эти философские концепции полностью равноправны между собой в научном плане. Если, конечно, считать наукой именно поиск истины (какой бы эта истина ни была), а не только «поиск кольца под фонарем». Но если наука – это поиск истины, тогда озвученные философские концепции совершенно равноценны, ибо, действительно, не исключена возможность, что для нашего мира первичным был именно Разумный Замысел. То есть, «вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»… И далее по тексту.
Ну и немного о пресловутой бритве Оккама.
Про знаменитое предложение Оккама «не множить сущности без необходимости» очень любят вспоминать верующие дарвинисты в философских спорах с креационистами (предлагая с помощью этой бритвы отсекать Бога, как «излишнюю сущность»).
Между тем, в конкретных научных исследованиях о бритве Оккама (в качестве какого-то там мерила ценности гипотез) никто даже не вспоминает (практически никогда). При выборе гипотез, исследователи предпочитают опираться на эмпирические факты (результаты соответствующих наблюдений, экспериментов, измерений).
И это правильно. Потому что на самом деле, бритва Оккама – это просто совет, рекомендация. А отнюдь не железный принцип, которому мы должны непременно следовать во что бы то ни стало. Продолжать ли придерживаться простой гипотезы, или же переходить к гипотезе более сложной – такое решение определяется интуицией конкретного специалиста, занимающегося решением той или иной проблемы в своей области. А отнюдь не формальным критерием соответствия какому-то там «принципу парсимонии» (экономичности гипотез). Если специалист видит, что простыми объяснениями здесь уже не обойтись, чувствует, что имеющиеся факты сопротивляются попыткам запихнуть их в то или иное простое объяснение, тогда он не просто имеет право вводить какие-то новые сущности, но ему просто придётся это сделать.
Более того. Не ясно даже, повышает ли формальное следование принципу «самой простой гипотезы» успешность научного поиска, или наоборот, снижает? По этому поводу когда-то иронично высказался Альберт Эйнштейн:
«Для любой проблемы есть решение, которое является простым, очевидным и неверным»
Наконец, не следует забывать, что иногда проще добавить всего одну-две «новые сущности», чтобы крайне запутанная (раньше) ситуация сразу же прояснилась, и целое нагромождение разных гипотез, существовавших только для того, чтобы одна гипотеза поддерживала другую (от опровержения), стало бы просто ненужным (излишним).
Например, всего два предположения: 1) что живые существа создавались, а не возникали (сами) в ходе «беспощадной борьбы за выживание», 2) создавались не только биологически целесообразными, но еще и максимально разнообразными (из-за чего не все наблюдаемые признаки биологически полезны)… эти две «новые сущности» сразу же позволяют избавиться от огромного числа «непостижимых тайн эволюции». Начиная с «проблемы хвоста павлина» и танцев журавлей, и кончая сногсшибательной репродуктивной системой гиен или 6-сантиметровыми сперматозоидами у 3-миллиметровых мушек.
Все эти «жгучие тайны эволюции», хотя и продолжают оставаться крайне интересными, но уже перестают выглядеть такими тупиковыми. Достаточно просто заменить идею «эволюции более приспособленных» на идею разумного дизайна живых существ в целях создания максимального биологического разнообразия. И тогда, например, только что упомянутый самец плодовой мушки Drosophila bifurca, сперматозоид которого достигает в длину почти 6 см, при размере тела самой мухи около 3 мм – уже не будет ставить нас в тупик своим сперматозоидом. Действительно, самцу этой мухи приходится «выращивать» свой громадный сперматозоид на протяжении примерно 20 дней. В то время как самец близкого вида мух, знаменитый Drosophila melanogaster, способен спариваться со своими самками уже через несколько часов после выхода из куколки. Понятно, что 20 дней – это очень серьезный срок для такой маленькой мушки. За это время с ней может случиться много чего (вплоть до её безвременной кончины). Поэтому потрясающий гигантизм сперматозоидов у этих мушек выглядит почти необъяснимым явлением природы, если рассматривать этот факт с позиций представлений о непременной биологической пользе.
Действительно, из-за своей фантастически огромной длины, сперматозоиды этого вида мух сворачиваются в замысловатые клубки громадных размеров. Вряд ли такие клубки способны продвигаться по половым путям самки более эффективно, чем это бы делали сперматозоиды стандартных размеров. Остаётся лишь удивляться, каким образом столь гигантские сперматозоиды вообще умудряются достигать своей цели.
Интересно, что и пресловутыми «спермовыми войнами»[150] данное явление объяснить тоже не получается, потому что уже оплодотворенные самки этого вида, как правило (в 84 % случаев) отвергают ухаживания следующего самца (Luck & Joly, 2005).[151]
Кроме того, потрясающий гигантизм сперматозоидов приводит к тому, что самцы этого вида мух истощают свои запасы спермы быстрее, чем другие виды плодовых мух этого же рода (Luck & Joly, 2005). А восполняются эти запасы, как я уже говорил, гораздо медленнее (если вообще восполняются). Более того, поразительный гигантизм сперматозоидов приводит к очевидным ограничениям в их числе, поэтому и число яиц самки, которые может оплодотворить конкретный самец, кажется, лимитируется именно числом его сперматозоидов (Luck & Joly, 2005). Понятно, что если бы сперматозоиды были более скромных размеров, то такого лимита просто бы не существовало.
Таким образом, получается, что фантастически гигантские сперматозоиды маленькой плодовой мушки Drosophila bifurca – ничем не полезны ни самцам, ни самкам этого вида. И для верующих дарвинистов остаётся только одно объяснение – видимо, это результат полового отбора. Наверное, самки этого вида мух просто любят, чтобы у их избранников были гигантские сперматозоиды. Поэтому перед спариванием они придирчиво рассматривают длину сперматозоидов самца в микроскоп (который всегда носят с собой под мышкой). И отказывают самцу, если его сперматозоид окажется недостаточно длинным.
