Ирина Галинская - Культурология: Дайджест №2 / 2011
Разумеется, что эти глубинные отличия двух мировоззренческих систем обусловливают в первую очередь разницу типов личности на Востоке и Западе. Не случайно этой проблемой заинтересовался К. – Г. Юнг, значительная часть творчества которого посвящена выявлению внутренних (на уровне личностного типа) различий мировоззрений Востока и Запада.
Вплоть до XX в. самым страшным обвинением для западного философа, особенно логика, было обвинение в психологизме, т.е. «личностной окрашенности» его концепции. Юнг посмотрел на проблему психологизма под углом зрения практикующего врача-психиатра и пришел к выводу о том, что всецело объективная наука и философия западного типа – это в значительной степени функция определенного типа личности. Именно тип личности определяет особенности мировоззрения, именно это отличие породило и разницу парадигм менталитета Востока и Запада. Для Востока отправной точкой философского анализа является психическое бытие индивида, т.е. как раз то, от чего Запад открещивался до начала XX в. Юнг пишет в связи с этим: «Психическое бытие есть единственная категория бытия, о которой мы знаем непосредственно, ибо ничто не может быть предметом знания, если не выступает в качестве психического образа. Непосредственно достоверно лишь психическое существование… Восток опирается на психическую реальность, т.е. на психику, как на главное и единственное условие существования. Так и кажется, что восточная интуиция – скорее явление психического порядка, нежели результат философского мышления. Речь идет о типично интровертной установке, в противовес столь же типичной экстравертной точке зрения Запада» (5, с. 100–101).
Интровертная установка философии Веданты и особенно интересующего нас чань– или дзен-буддизма (мировоззренческой основы классической японской художественной традиции гэйдо) определила и качественные характеристики интуиции, почитаемой на Востоке как вершина познавательных способностей человека. Она связана с практикой психотренинга и представляет собой постепенное «снятие» всех слоев личного Я вплоть до полного элиминирования Я-сознания и погружения в глубины бессознательного, где все преграды между миром Я и не-Я – растворяются. Главной целью подобных погружений в толщу собственной психики является практическое постижение высшей истины о Пустотности как основе мироздания. Юнг небезосновательно полагает, что на Востоке бессознательному человека приписывается онтологический, бытийный статус, и таким образом Пустотность, единосущную индивидуальному бессознательному, считают истинно сущным Абсолютом. Вот почему носителем истинно сущего на Востоке является каждый человек. «Индусу ясно, – пишет Юнг, – что самость как исток души неотличима от Бога, и что в той мере, в какой человек существует в собственной самости, он не только содержится в Боге, но и есть сам Бог» (5, с. 55).
Выше мы говорили о том, что интуиция западного человека, будь она интеллектуальной или мистической, всегда направлена от личности вовне. Нечего и говорить о том, что данное положение о направленности тем более верно для чувственного и рационального познания, считавшихся на Западе основными способами познания. На Востоке интуиция имеет прямо противоположную направленность. В отличие от интеллектуальной или чувственно-мистической интуиции западного типа интуиция на Востоке «скорее явление психического порядка, нежели результат философского мышления. Речь идет о типично интровертной установке, в противовес столь же типичной экстравертной точке зрения Запада» (5, с. 101). Именно в этом пункте – общей ориентации личности – и заключается, по справедливому мнению Юнга, коренное, фундаментальное отличие между Востоком и Западом.
Именно общая ориентация личности определила истинно сущее в западных философских и религиозных системах как обязательно содержательное. Она же определила понимание его как Пустоты – на Востоке. Юнг констатирует, что на Западе «тот, кто рискнет мыслить об отношении между душой и идеей Бога, тотчас будет обвинен в психологизме или заподозрен в мистицизме болезненного происхождения. Восток же, со своей стороны, с терпимостью и состраданием относится к тем “низшим” духовным ступеням, на которых человек в своем слепом незнании кармы занимается грехом или мучает свое воображение верой в абсолютных богов, каковые, если б он только мог заглянуть поглубже, оказались бы покрывалом из иллюзий, сотканным его собственным непросветленным умом» (5, с. 10). Поэтому самое важное – это психика. Она – всепроникающее дыхание, сущность Будды; это дух Будды, Единое, дхарма-кайя. Всякая жизнь струится из нее, и все множественные формы явлений вновь растворяются в ней. Это и есть основополагающая психологическая предпосылка, пронизывающая восточного человека до дна, определяющая все его мысли, ощущения и поступки, к какой бы вере он себя ни причислял (6, с. 25–46).
Возможно ли и желательно ли обеим сторонам – восточной и западной – взаимодействовать друг с другом? Различия между ними столь велики, что не видно разумных оснований для такого взаимодействия, считает Юнг. Нельзя соединить огонь и воду. Духовный склад Востока отупляет западного человека, и наоборот. Лучше всего принять конфликт таким, как он есть – ведь если вообще существует решение, то лишь иррациональное. Скептицизм Юнга относительно возможности взаимопонимания между восточным и западным стилями мышления вполне оправдан. То, что западный человек постигает с помощью разума и логики, считается лишь одной из оболочек истины на Востоке, где она открывается только при погружении индивида в бессознательное.
Однако именно в романтизме, в рамках воспевания природной естественности и непосредственного чувства, была сделана попытка «снять» противоречие между Востоком и Западом.
Тема Природы – одна из основных в творчестве романтиков. Еще никогда в истории европейской эстетики Природа-стихия не играла столь важной для образного строя роли. Эта роль вполне сопоставима с ролью природы в искусстве и эстетике японской художественной традиции гэйдо (7).
У эстетики романтизма, как и у даосско-буддийской эстетики гэйдо, не было формализованной эстетической теории. Восток не знал эстетики как отдельной, обособленной теории, она вырастала, подобно ветвистому дереву, из одного корня – дао (кит. путь). Дао (яп. до) – это не постижимый разумом принцип мироздания, суть которого состоит в непрерывном отрицании созданных им самим форм, в постоянной текучести и изменчивости. На наличие дао может указать только символ. Самый близкий дао символ – это Природа с ее чередованием времен года, атмосферных явлений, расцветом и увяданием, пробуждением и замиранием.
Человек, как малая часть природы, чувствует и воспринимает эти метаморфозы сердцем – одновременно ментальным и сенситивным органом. Сердце, воспринявшее движение дао в ритмах Природы, исполненное ее подвижным очарованием, стремится выразить его. В «Предисловии» к поэтической антологии «Кокинсю» (905–922) выдающийся поэт и прозаик Японии Ки-но Цураюки отмечает, что именно песня – т.е. устное, произнесенное слово, – лежит в основе творческого акта. Китайские теоретики живописи и каллиграфии, чьи трактаты считались каноническими и в Японии, полагали, что в основе творчества лежит письменный знак (гексаграмма). Но при этом и китайская, и японская традиции указывают на сердце (кит. синь, яп. син) как на источник, «семя» творческой активности человека. На этот же источник указывали основоположники театрального искусства Но и отцы-основатели чайного ритуала тяною (8).
Японские живописцы-теоретики практически дословно воспроизводили китайские трактаты о живописи и каллиграфии, где источником, корнем искусства называется сердце (9). Но особенно подчеркивают роль сердца как источника искусства мастера чайного ритуала – Такэно Дзёо, Мурата Сюко и Сэн Рикю. Причем «сердце» они трактуют в двух ипостасях – как чувствующий и мыслящий (син, кокоро) и как физический, телесный орган (синдзо). (Заметим, что еще древние даосы и конфуцианцы считали терпкую чайную горечь полезной и для бодрости ума, и для ритмичной работы сердечной мышцы.)
Через сердце художника проходят те бесчисленные тонкие перемены бесконечной реальности, частью которых он сам является, которые он может воплотить только в символическом виде. Даосизм, хотя и не всегда явно, лежал в основе миросозерцания японского художника и был воплощен в разных видах традиционного искусства. Само понятие традиционного искусства, гэйдо, как и понятия, обозначающие конкретные виды искусства, обязательно содержат иероглиф «дао» (яп. «до»). Например, кадо – искусство стихосложения, садо – искусство чайного ритуала, ногакудо – искусство театра Но и т.д.
