Юрген Торвальд - Сто лет криминалистики
Полицейский суд на Боу-стрит в Лондоне (1825 год)
Лишь спустя 25 лет один из лондонских мировых суден со всей серьезностью выступил против беззакония, принимавшего все большие размеры. Это был писатель Генри Филдинг. Он написал памфлет на Джонатана Вильда. Филдинг был тяжело болен, но обладал огромной силой воли. Будучи мировым судьей Вестминстера, он беспомощно наблюдал, как поднимается волна преступности. Однако он сумел доказать министру внутренних дел, что Лондон становится позором цивилизованного мира, являясь единственным городом на всей земле, где нет полиции. Филдингу отпустили средства из фонда Сикрет сервис для оплаты труда дюжины его помощников. Он снабдил их красными жилетами, под которыми они носили пистолеты. Так как суд Филдинга находился на Боу-стрит, то его люди получили название боу-стрит-раннеры, то есть полицейские с улицы Боу. И неожиданно они стали, по всей видимости, первыми криминалистами в мире. Филдинг платил им по одной гинее в неделю. Но каждый гражданин, которому нужна была охрана или который хотел расследовать преступление, мог получить полицейского за одну гинею в день. Через пятнадцать минут они были готовы приступить к своим обязанностям.
Их методы не многим отличались от методов Видока. Переодевшись, они посещали притоны, имели платных филеров, старались запоминать лица, умели терпеливо выслеживать, были напористыми и мужественными. Они имели успех, а некоторые даже прославились. Самым знаменитым был Петер Таунсенд, служивший одно время тайным охранником у короля Георга IV. В анналы истории вошли также имена: Джозеф Аткин, Виккери, Рутвэн и Сейер. Каким образом боу-стрит-раннеры нажили значительные состояния (Таунсенд оставил 20 000, Сейер — 30 000 фунтов стерлингов), история умалчивает. Между тем не является тайной, что они имели общих знакомых с Джонатаном Вильдом. Ограбленные банкиры отказывались преследовать грабителей. Они использовали боу-стрит-раннеров для того, чтобы за высокое вознаграждение (полицейским и грабителям) получить украденное имущество обратно. Банкиры предпочитали возвратить хотя бы часть украденного имущества, чем когда-нибудь увидеть перед судом вора, но не увидеть больше похищенного. Полицейские получали также, где только могли, «кровавые деньги». Некоторые из них не гнушались и тем, что «изобличали» перед судом невиновных, если виновные им хорошо заплатили.
Но во времена, когда никто не мог быть уверен в безопасности своей жизни и имущества, даже такие продажные боу-стрит-раннеры были лучше, чем ничего. И Генри Филдинг с такими полицейскими достиг по тем временам больших успехов. Он достиг этих успехов не только потому, что он, как Видок, вел регистр известных ему преступников. При розыске грабителей, убийц и воров Филдинг переписывался с другими мировыми судьями, публиковал в газетах Англии списки и приметы разыскиваемых преступников.
Когда в 1754 году Генри Филдинг умер, шефом полиции стал его сводный брат Джон. Он был слепым. История, а может быть, легенда, рассказывает, что к концу своей жизни (Джон умер в 1780 году) он мог различать 3000 преступников по их голосам. Джон Филдинг создал вооруженные боу-стрит-патрули и конные разъезды, которые должны были патрулировать проезжие дороги. Конная полиция, правда, просуществовала недолго, потому что у Филдинга не хватило денег на ее содержание. Зато боу-стрит-раннеры существовали еще очень долго. В течение девяноста лет они были единственными лондонскими криминалистами. Их число никогда не превышало пятнадцати, а поэтому их роль в борьбе со всевозрастающей преступностью была очень мала. В 1828 году в Лондоне существовали целые районы, где обворовывали даже днем. На 822 жителя приходился один преступник. 30 000 человек существовали исключительно за счет грабежей и воровства. Ситуация была столь серьезна, что министр внутренних дел Роберт Пил решил наконец создать полицию вопреки общественному мнению. Ему предстояло выдержать жестокий бой в нижней палате парламента. Но 7 декабря 1829 года тысяча полицейских в голубых фраках и серых полотняных брюках с черными цилиндрами на головах проследовала в свои полицейские участки, расположенные по всему городу. Цилиндры должны были продемонстрировать лондонцам, что не солдаты, а граждане взяли на себя их охрану. И все же мрачные прозвища, такие, как Пилер, Коппер или Бобби, дожили до наших дней.
Полиция Пила в конце концов обеспечила внешнюю безопасность на улицах Лондона. Но через несколько лет стало ясно, что охранная полиция, носившая полицейскую форму и действовавшая официально, была не в состоянии на деле побороть преступность, а тем более раскрыть уже совершенное преступление. И только казалось, что волна преступлений схлынула. Грабители, воры и убийцы делали теперь свое черное дело тайно. Преступность распространялась из их убежищ, принимая тысячи самых разных форм. С уголовниками боролась лишь кучка боу-стрит-раннеров, весьма потрепанная, пораженная как никогда коррупцией, ставшая объектом для насмешек журналистов и карикатуристов. Понадобилось несколько особо жестоких убийств, чтобы министр внутренних дел в 1842 году набрался мужества сделать еще один шаг. 12 полицейских сняли свою форму и стали детективами. Они занимали три маленьких помещения в Скотланд-ярде. Некоторые из них пользовались большим авторитетом (Филд, Смит, Джонатан Уичер). Писатель Чарлз Диккенс увековечил их деятельность. В 1850 году он написал первый значительный английский криминальный роман «Холодный дом». В главном его герое, детективе Скотланд-ярда инспекторе Баккете, писатель изобразил жившего в действительности инспектора Филда. Впервые в английской литературе герои романа представлялся словами: «Я — Баккет, детектив, детектив-полицейский, разведчик, следователь». Слово «детектив» для криминалиста стало термином и распространилось во всем мире.
В самой же практике раскрытия преступлений сначала почти ничего не изменилось. Оплата работы новых детективов была лучше, соблазн коррупции — меньше. Но все еще каждый гражданин мог для себя лично нанять детектива. То была вынужденная уступка английскому общественному мнению, зараженному подозрительностью. Разве из Франции не приходили устрашающие слухи? Разве французская криминальная полиция не являлась на самом деле учреждением для шпионажа за гражданами? Такие подозрения делали борьбу детективов с преступным миром еще труднее. Эти подозрения порождали ограничения, которых не было во Франции и которые шли на пользу лишь уголовникам. Детективы не имели права никого арестовывать без достаточных доказательств. Им запрещалось уговаривать кого-либо дать показания, привлекать кого-либо в качестве свидетеля. Всех подозреваемых они должны были предупреждать, что каждое их высказывание может быть использовано против них. Не удивительно, что работа английских детективов имела меньший успех, чем работа их коллег во Франции.
Инспектор Джонатан Уичер стал жертвой враждебного полиции общественного мнения, когда 15 июля 1860 года его пригласили в Траубридж в Сомерсетшир для расследования одного убийства.
За две недели до этого, 29 июня, на даче «Роуд хилл Хаус» был найден убитым трехлетний ребенок. Это был младший сын фабричного инспектора Самюэля Кента, проживавшего там со своей второй женой, тремя детьми от первого брака и тремя детьми от второго брака. Убитый ребенок Сэвиль был сыном от второго брака, любимцем Самюэля и его жены. Ночью Сэвиль исчез из своей кроватки. Его нашли в садовой уборной с перерезанным горлом. Местная полиция под руководством самовлюбленного и ограниченного суперинтендента Фаули оказалась абсолютно бессильной. Больше того, Фаули предпринял шаги, которые спустя несколько десятилетий показались бы криминалисту непостижимыми, даже нарушением закона. Он нашел окровавленную дамскую рубашку среди грязного белья, но не обеспечил ее сохранности, и она исчезла. Он стёр с оконного стекла кровавый отпечаток руки, «чтобы не испугались члены семьи». На всякий случай Фауля арестовал няню Элизабет Гоу. Но Элизабет вскоре освободили, потому что для ее ареста не было никаких оснований.
Когда Уичер прибыл в Траубридж, Фаули встретил его крайне враждебно. Он не сказал ему ни слова ни об окровавленной ночной рубашке, ни об отпечатке руки. Работа Уичера по своим способам и методам была типичной для первых английских детективов. Он не имел ни малейшего представления о каком бы то ни было научном методе расследования. Уичер владел лишь тремя достоинствами: наблюдательностью, знанием людей и способностью к комбинированию. За четыре дня он пришел к убеждению, что преступление мог совершить только один человек: шестнадцатилетняя дочь Самюэля Кента Констанция, ребенок от первого брака. Констанция ненавидела свою мачеху и обижалась, считая, что ее третируют и плохо к ней относятся. Уичер полагал, что она убила своего сводного брата, любимца мачехи, чтобы отомстить ей. Ночное убийство, считал он, вряд ли могло произойти, не оставив следов на одежде девушки. Когда Уичер установил, что одна из трех ночных рубашек Констанции бесследно исчезла, он потребовал ее ареста, что вызвало бурю возмущения общественности.
