Фарли Моуэт - От Ариев до Викингов, или Кто открыл Америку
Это достаточно прямолинейное описание странствий героя и его поисков обратного пути на восток, когда он оказался на землях племени, жившего на северо-западном побережье пролива Бель-Иль, через который он, по всей видимости, переправился с помощью индейцев. Затем он наконец двинулся на юг, в Дрогио, который, на мой взгляд, и есть Альба на Западе.
Весьма характерно, что автор не дает никаких описаний жителей Дрогио. По всей видимости, рыбак оказался среди людей, нравы которых хорошо знал, и поэтому не стал повторять то, что уже сказал выше о жителях Эстотиланда. Если бы обитатели Дрогио выглядели как-то непривычно или принадлежали к принципиально иной культуре, рассказчик наверняка описал бы их по меньшей мере столь же подробно, как он описывал свирепых дикарей.
«Благому случаю было угодно, чтобы он услышал от жителей тамошних мест, что недавно к их побережью прибыли несколько больших лодок; услышав сие, он преисполнился великих надежд на исполнение давнего намерения своего и, направившись к берегу моря и подойдя к лодочникам, вопросил, из какой страны они прибыли сюда, и они отвечали: «Из Эстотиланда», чему он был несказанно рад и принялся умолять их взять его с собой, что те исполнили весьма охотно, поскольку он (рыбак) знал язык той (индейской) страны, и, так как на борту (судов) не было никого, кто мог бы разуметь речь индейцев, корабельщики и взяли его в качестве переводчика.
После сего он стал часто вести торговлю с ними, да так удачно, что вскоре сделался весьма богат и, снарядив собственную ладью, возвратился на Фрисланд, где и доложил господину (Зихмни) о богатствах той страны»[158].
Здесь перед нами — бесхитростное повествование рассказчика, который сам вел торговлю с индейскими племенами, о том, как ему удалось разбогатеть и со временем возвратиться на Фрисланд.
Короче говоря, это был сравнительно неприукрашенный рассказ европейца, которому довелось побывать на побережье Лабрадора и который попал в руки к туземцам, перекочевывал из одного местного племени в другое и очутился на юге Ньюфаундленда, на этот раз — на северном побережье залива Св. Лаврентия, некоторое время жил среди индейцев на побережье, затем каким-то образом нашел путь в Дрогио, отправился туда, занялся торговлей, в коей преуспел настолько, что смог снарядить свой собственный корабль или, во всяком случае, купить себе место на судне, возвращавшемся в Европу.
Рассказчик проводит четкую грань между туземным населением и другим народом, имевшим европейские корни. Я утверждаю, что это были альбаны и что около 1370 г. они по-прежнему составляли общину, которую европейцы признавали своими сородичами, происходящими от тех же корней, что и они сами.
Именно таков был рассказ рыбака, вдохновивший Зихмни отправиться в Новый Свет, но, как свидетельствует Антонио,
«наши основательные приготовления к плаванию в Эстотиланд, как видно, начались в недобрый час; за три дня до отплытия рыбак, которому предстояло послужить нашим проводником в те земли, внезапно умер; тем не менее господин (Зихмни) не пожелал отказываться от намеченного предприятия».
Так Зихмни отплыл на запад без лоцмана и, как следствие этого, не смог отыскать ни Эстотиланд, ни Дрогио.
Смерть же рыбака, вне всякого сомнения, явилась местью за разглашение тайны со стороны коммерсантов, торговавших с Новым Светом.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ГРЕНЛАНДЦЫ
НАШ ТЕПЛОХОД ШЕЛ НА ВСЕХ ПАРАХ ВСЮ НОЧЬ, хотя, строго говоря, никакой ночи не было и в помине, ибо солнце едва опустилось за линию горизонта, чтобы вновь всплыть из-за нее спустя какой-нибудь час. Мы шли через Баффин Бэй, который всегда вызывал у мореходов трепет своими свирепыми штормами и льдами, загромождавшими акваторию. Мы же миновали залив без всяких помех при мертвом штиле. На море воцарилась такая тишь, что лишь широкий след от нашего корабля нарушал спокойствие остекленевшей глади поверхности, в которой мерцали отражения сотен айсбергов, величественно дрейфовавших к югу из залива Мелвилл Бэй — этого инкубатора титанов.
Младший помощник капитана, норвежец, молча подошел и встал за моей спиной на мостике.
— Видите вон те черные пятна справа по борту? — через минуту спросил он, указывая на них черенком своей трубки. — Это островки у побережья Упернавика. Скалы, голые скалы. А за ними — ничего, кроме снега и льда. А впереди — море, полное льда. — Он замолчал, сделав глубокую затяжку. — Мой дед исстари занимался промыслом тюленя у берегов восточной Гренландии примерно в этих же широтах. Его имя славилось в тех краях… Вот уж где поистине охвостье преисподней! Вы скажете — оледеневшая стена адской топки. А он вновь и вновь ходил туда, и так — пятьдесят с лишним лет! Да, недаром говорят, что норвежец пойдет в ад. Но зато он пойдет туда по собственной воле…
Кингикторсуак — один из пупырышков черной скальной породы, образующих бахрому прибрежных островков, зажатых между льдами и морем. Он лежит в каких-нибудь пятнадцати милях к северу от небольшого городка Упернавика. И когда наш теплоход, пыхтя, спешил в порт, мы прошли настолько близко от Кингикторсуака, что я мог полюбоваться его голой и мокрой вершиной.
Одно время на ней стояло несколько небольших пирамидок. К 1824 г. все они разрушились от ветхости или, что более вероятно, были разобраны местными эскимосами, надеявшимися найти под ними хоть что-нибудь ценное. Летом того же года человек по имени Пелимут действительно обнаружил внутри одной из разрушенных пирамид нечто любопытное. Этим предметом оказался небольшой камень, на котором была грубо нацарапана надпись, сделанная скандинавскими рунами[159].
«Эрлинг Сигватссон, Бьярни Тордссон и Эйнриде Оддсон сделали эти пирамиды в субботу перед молебствием и написали (рунами) это».
Ученые расходятся во мнении о том, когда именно была сделана эта надпись на камне, соглашаясь, однако, что эта надпись могла появиться позднее 1135 г. и ранее 1333 г. Получается, что где-то между этими датами отряду норвежцев пришлось зазимовать возле Упернавика, примерно в тысяче миль к северу от мыса Кейп Фейрвэлл. Охотничьи угодья добытчиков «валюты» — альбанов, покинувших эти края, перешли в руки новых хозяев.
Это был не единственный аспект жизни Гренландии, у которой в те времена сменился хозяин. В 1152 г. юрисдикция Гренландского епископата перешла из ведения Гамбургской епархии в ведение Нидаросской (Трондхеймской) епархии в Норвегии.
Католическая церковь распространила свое влияние на норвежскую Гренландию вскоре после того, как Лейф Эрикссон около 988 г. привез туда первого прелата. Около 1075 г. Адам Бременский писал, что «епископы управляют Исландией и Гренландией так, словно они — короли». В последующие века церковь все более и более утрачивала свое влияние в Исландии, однако поселения норвежцев в Гренландии продолжали жить по законам теократии[160], которая при архиепископах Нидаросских превратилась в абсолютную монархию, ибо далекий остров, затерянный в просторах океана, служил для них неиссякаемым источником обогащения.
К середине XIII в. Южное поселение на Гренландии (по официальному статусу — Восточное поселение) превратилось в мини-государство (полис), управляемое непосредственно церковью. Во владениях епископской кафедры, располагавшейся в Гардаре, находилось свыше трети всех сельскохозяйственных земель на острове, — и это были самые лучшие и урожайные угодья. А многие из числа номинальных владельцев оставшихся земель были в долгу у церкви и влачили жизнь немногим лучшую, чем жизнь сервов (полурабов). Хотя население Восточного поселения составляло немногим более двух тысяч человек, оно должно было содержать за свой счет кафедральный собор, одиннадцать других церквей, мужской монастырь августинцев, женский монастырь сестер-бенедиктинок и епископский «дворец» с прилегающей фермой, на скотном дворе которой одних коров насчитывалось 120 голов[161]. Из церквей по меньшей мере четыре имели внушительные размеры и были возведены из тесаного камня. Учитывая наличные ресурсы на острове, их сооружение смело можно считать громадной тратой времени, энергии и средств, вполне сравнимыми с затратами на возведение крупнейших средневековых кафедральных соборов средневековой Европы.
И хотя к 1200 г. церковь приобрела практически неограниченный контроль над южной Гренландией, на севере положение дел было совсем иным. За два столетия, истекших с момента основания двух норвежских поселений в Гренландии, каждое из них развивалось своим особым путем.
Северное (так называемое Западное поселение) стало пристанищем добытчиков «валюты», занимавшихся промыслом зверя на Гренландии. И хотя сельскохозяйственные заботы играли в их жизни какую-то роль, она была далеко не преобладающей. На исходе XIII в. они тратили большую часть своего времени на охоту, рыболовство и ловлю пушного зверя силками, получая от этого преобладающую часть своих доходов. Это были люди свободолюбивые и своенравные, противники абсолютной власти, кому бы она ни принадлежала.
