С Максимов - Крестная сила, Нечистая сила
из спорной зе^ли кусок дерна С ним дока-зыиаюшии свое или чужое право на землю шел по гой меже, которую признавал правильною, законною При 1енеральном межерании 1744 г. ^гот обычай применялся в смысле бесспорного и вполне законною доказательства. Например, в Ярославской губернии С1арший чин, заведопавший эгим делом, приглашал но общему приговору того старика, ко-юрыи признавался наиболее знающим и памятливым, вырезал из земли дерновый крест и клал его на голову свидетеля. Это1 прием коегде сохранился и до наших дней, а лет 40-50 тому назад он пракчиковался весьма широко. Так, например, в Пошехонском уезде при наделе крестьян помещиками, но объявлении указа об уничтожении крепосгного права, ncKOlopbie общества не позволили переделывать своих полос на том оснопании, что их отцы либо деды обходили эту полосу с землей на голове. Из Череповецко1 о уезда сообщаюг, что в земельных спорах в виде клятвы и теперь берут землю в рот, кладут на голову, на спину, за пазуху. В знаменигой кусгарным железным произцодсгвом Уломе произошел в 1896 г. такой случаи: спорили о меже на покосе два крестьянина двух соседних деревень (Чаепа и Миндюкина) одной волости (Колоденской). Настоящей межи никто не помнит, землемера взять негде. Как быть? Долго галдели, переругиваясь, и вдруг все смолкли, когда один часвский старик изял "кочку" земли и со словами: "Пущай эта земля задавит меня, если я пойду неладно", пошел по "воображаемой" меже таким твердым и уверенным шаго^, что с того времени стала та межа фактическою, бесспорною. Подобный же спор был решен несколько лет тому назад между крестьянами деревни Коротова той же Уломской волости и крестьянами де
ревни Карпова Дми1риевской волости. Так как пословин,а недаром говорит, 410 "межи да грани - ссоры да брани", 10, чюбы уничтожить или по крайней мере ослабить эти ссоры, в старину, ко1да делали пропашкой межевую борозду, все1да сгоняли сюда рсбяяпнек, клали па эти грани и секли с наказом и приговором, чтобы каждый помнил отцовский участок. Так, между прочим, бывало и у казаков па Дону, так водилось и в Новюродчине, 1де часто слышалось выражение- "Ты меня не учи, ты мне не рассказывай: я на межевой яме сечен". Теперь, когда па межах перестали сечь, но нее еще решают межевые споры божбой и кля1 вами, имес 10 дерна кладут па голову свя1ую икону. В одном случае (в Ярославской 1у6ернии) около Ростова спорщики уловле1ворились, когда один из присутствующих, доиольно ветхий сгарик, вспомнил и сообщил о том, что ему привелось быть свидетелем, как лед нынешнего владельца обходил этот самый клин земли с большим куском вырезанного из нее дерна, положенного на голову.
Глотание сырой земли суеверными людьми 104110 так же не ушло еще в область предания: вести об Э1ом обычае доходяг из разных мес1ностей. Так, например, орловский коррсспонлен1 сообщает о следующем случае. Однажды под г. Орлом через овраг, удобный для нападений лихих людей на задремавших или оплошавших проезжих, темной ночью возвращался домой крестьянин Талызенков. Как из земли, выросли перед ним три человека с дубинами. Подбежали к нему, схва-шли лошадей под уздцы - остановили. - Стой, - говоря г, - подавай деньги! - У меня, братцы, денег нет: в городе все потратил. По голосу 1рабители узнали своего односельца соседа по избам, узнал и он старых приятелей
У грабителей и руки опустились. Один из них спохватился и говорит:
- Что же нам теперь, Алексей Осипыч, делать? Куда нам себя определить? Нас три души живых твоя одна. Пустить тебя целым - ты скажешь про нас: тогда живым нам не быть.
Талызенков был мужик торговый, денежный, цену себе ставил высокую. Собрался он с духом и отвечает:
- Не скажу я про вас никому. Умрет это дело на этом самом месте. Чем хотите, тем и поклянусь.
- Съешь, - говорят, - комок земли, тогда поверим.
Он съел, и его отпустили. И только после смерти всех трех мужиков рассказал Талызенков об этом случае своему соседу Афанасию Чувакину.
- Отчего же, - спрашивал рассказчика наш корреспондент, - ты раньше не рассказал об этом?
- Боялся, что убьют, да и нельзя рассказывать, коли съел земли. - Почему нельзя?
- Да уж нельзя! Нельзя потому, что можно большое несчастье произнесть (т.е. перенесть).
Крестьянка деревни Пушкина (в той же Орловской губернии) рассказала, как одного непокорного сына мать выгнала из своего дома и как он, поступивши с женой на барский двор, повел такую тяжелую и скорбную жизнь, что стало ему невтерпеж и довело до раскаяния. Стал этот сын (Григорий Сухоруков) просить старосту заступиться за него у матери. Приходит Любава (мать) на барский двор, просит непокорный сын у нее прощения: кланяется и божится. Мать не сдается, не верит ему и говорит:
- Если хочешь, чтобы я тебя простила, съешь вот этакую глыбину земли.
- Ты меня, мать, подавишь.
- Коли нс съешь, меня, значит, не почтишь, и я не прошу, а коли съешь - иди опять жить домой.
Григорий послушался, съел и стал после тою жить так, чго никому лучше тою нс придумать.
Оба случая произошли, по свидетельству рассказчиков, не дальше 20-25 лет тому назад. А нот свежие, почти вчерашние указания на тот же прием клягвы, основанной на мотивах совершенно иного характера. В "Неделе" было сделано указание на распространяющийся в Холмском уезде Псковской губернии гражданский брак среди крестьян. Мотивы этого брака вызваны экономическими и юридическими особенностями быта, а самый брак сопровождается тем же древнепшим обрядом богопочитания матери сырой земли. Пока девица живет в семье с отцом, она покойна за его спиной, будучи обеспечена отцовским наделом. Но после смерти его надел числится за нею только до замужества, а затем, по местному обычному праву, отходит в общее мирское пользование. И вот, чтобы избежать белы, девицы и выдумали внебрачное сожительство. Гражданский брак заключается с некоторою iopжественностью; родственники сговариваются, берут икону, зажшают перед ней свечи, перед которыми жених и невеста, разодетые по-свадебному, "кусают землю", т.е. берут пястку земли и глотают ее в знак любви и верности до гроба. Обходя церковный брак из-за земельных выгод, молодые, конечно, не думают в это время о том, что будущие дети их зачтутся нсзаконнорожденными и прав на дедушкин надел не будут иметь никаких.
Особенность народных воззрений на мать сыру землю дала основание чародеям и здесь носпользова гься для своих недобрых целей тайными, могучими свой
стнамн этой стихии. Применение земли в чарах чрезвычайно разнообразно. Взять хотя бы всем известное "вынимание слела", сосюящее в том, что на месте, где стоял обреченный человек, вырезают ножом часть дерна или из-под ступни его соскабливают пол и над этими следами колдуют.
Впрочем, чаролейственной силой земли пользуются не только коллуны, но и обыкновенные люди, прибегающие в случае беды к заступничеству и покровительству своей "кормилицы". Это видно, между прочим, из обычая опахивать леревни. Обычай опахивания является уже своего рода священнодействием со всею тою мистическою обстановкою, которая вообще приличествует всякому древнему обряду и которая рассчитана на то, чтобы самый обряд сделать внушительным и страшным. Толпа женщин с распущенными волосами, в одних белых рубахах, в глухом сумраке ночи, возбужденная всей внешней обстановкой и условными околичностями обрядового чина, становится опасной для всякого случайного свидетеля этого религиозного "действа". Совершение его преимущественно предоставляется женщинам того селения, которому угрожает занос чумы на ског, тифа на людей и т.п. и которое необходимо оградить со всех сторон таинственным, заколдованным поясом земли, вырезанным сохою, в ширину сошника и глубиной не менее ipex вершков.
Почин самого обряла всюду предоставлен старухам, крепче верующим и более осведомленным в порядке совершения чина "опахивания>'. Они и выбирают подходящую полночь, II оповещают женское население шепотком, чтобы не знали и не слыхали мужчины. Для того чтобы таинственная цель была достигнута, считается необходимым участие в обряде по малой мере девяти девок и трех вдов (как и высказы
вается это в обрядовых припевах). Оповещенные счарухами с вечера, все девицы и бабы прокрадываю-юя за околицу и, выйдя в поле, снимают с себя одежду до рубахи, причем иные повязывают голову белыми платками, а девицы развязывают косы и распускают волоса наподобие русалок. На одну вдову, но общему выбору и приговору, надевают тайком унесенный хомут и впрягают ее в оглобли (обжи) сохи, также припрятанной заранее. Другая вдова берется за рукоятку, и обе начинают косым лемехом разрывать и борозди IL землю, намечая тот "продух", из которого предполагается подъем и выход земляной силы, невидимой, но целебной и устрашающей самую смерть*. Л в это же время все остальные девицы и вдовы (замужние не всегда допускаются как неподходящие, нечистые) иду1 за сохой с кольями и палками, со сковородами, заслонками и чугунами. У девяти девиц девять кос, в которые они и производят беспрерывный звон. Звонят, кричат и поют с неистовым рвением, которое прямо указывает на главную цель - запугать и прогнать смерть. Ей и
