Владимир Эфроимсон - Генетика этики и эстетики
Генетически нормированные эмоции и совесть — вот два фактора поведения Ильинского. А что такое совесть? По Эфроимсону, это тоже генетически нормированный отбором фактор. Выходит, таким образом, оба периода жизни Ильинского — преступление и раскаяние связаны с генетикой. Вряд ли можно согласиться с этим в рассуждении совести. Верно, что совесть в том или ином выражении можно найти, вероятно, у всех народов, но приказы, которые дает совесть, глубоко различны. В случае Ильинского совесть диктует признаться в совершенном убийстве, в других случаях она диктует: «Убить», причем и то и другое может быть в рамках одной религии. В страшной повести Шевченко «Гайдамаки» гайдамаки кинутся истреблять всех католиков и евреев, освящают мечи, и вождь их, Гонта, сам убивает прижитых им от католички малолетних детей, воспитанных иезуитами: «Не я вас казню, а присяга». Значит, даже среди православных христиан существует такое резкое расхождение в понимании совести. Да, конечно, и это один из мощных аргументов в пользу независимости морали от религии. Разбирать эти доводы сейчас нет места, но и категорический императив Гонты подчинен своеобразно им понимаемой цели спасения человечества. Католики, по мнению запорожцев и гайдамаков, уже не христиане, и, убивая своих детей, предавая их мученической смерти, он (как и Торквемада) заботится о спасении их души. Так ли дика его аргументация? Но почитайте «Дневник писателя» Достоевского. Наш великий писатель тоже считает католицизм уже не христианством, видит всюду следы «католического заговора» и призывает, Россию на войну со всей Европой во имя торжества православия. Он понимает, что это потребует огромного кровопролития, но это кровопролитие предотвратит другое, гораздо более сильное, и потому вполне допустимо. Я не вижу большого различия идеологий Достоевского и Гонты. Но Достоевский сам никого не убил! Да, не убил, а что хуже: убийство или подстрекательство, моральное развращение, приводящее к убийствам.
В басне И. А. Крылова «Сочинитель и разбойник» разбойник в аду претерпевает менее длительные мучения, чем сочинитель, влияние развращающих писаний которого продолжается долго после его смерти. Как отравление считается более квалифицированным видом убийства, чем, например, удушение или убийство при помощи ножа и топора, так и стимулирование убийства хуже убийства. Но прекрасно сказано в драме Б. Шоу «Святая Жанна»: «Неужели Христос должен быть распинаем каждое столетие, чтобы спасти людей, у которых нет воображения?» Я охотно допускаю, что президент Трумэн не способен убить человека, но он был способен отдать приказ, чтобы сбросить атомные бомбы, убившие несколько сотен тысяч людей. Летчик, сбросивший бомбу, сошел с ума, так как он «видел» результаты бомбы, а Трумэн этого не видел. Но на стороне Трумэна было большинство американцев, ненавидевших Японию за вероломное нападение на Пирл-Харбор, считавших, что атомная бомба ускорит наступление мира и спасет жизнь многих американских солдат.
Но бывают рассуждения, где нет и таких оправданий. Во время разбойничьей войны сталинской России с Финляндией один мой знакомый, несомненно умный и гуманный в своей жизни человек, как-то выразился: «Уже соображения престижа заставляют нас закончить победоносно (до поставленной цели — полного подчинения Финляндии во главе с Отто Куусиненом) эту войну». Что это значит? Мы начали несправедливую войну и несравненно более тяжелую войну, чем думали. Но из-за соображений престижа мы должны закончить порабощение маленького героического народа, хотя такой престиж будет стоить многих тысяч жизней ни в чем неповинных людей. Наконец, возьмем случай, как говорят, не столь уж редкий во время войн. Два генерала со своими частями занимают соседние участки на фронте. Между ними лично весьма неприязненные отношения. На участке одного генерала яростные атаки врага, связанные с большими потерями и возможностью поражения. Своевременная помощь соседа облегчит положение и уменьшит потери. «Пусть его (т. е. не его, генерала, а находящихся в его подчинении ни в чем неповинных солдат) потреплют», думает его сосед. Он приходит на помощь не тогда, когда его помощь наиболее эффективна (в этом случае славу победы разделил бы и его ненавистный ему сосед), а тогда, когда неудача совершенно очевидна и вся честь падает на долю пришедшего на помощь генерала. Кажется, в «Войне и мире» такой случай описан для известного, весьма популярного генерала Ермолова, но это надо проверить. Были ли случаи, когда в конце жизни такой генерал каялся в своем страшном преступлении? Я об этом не слыхал. Значит, такой генерал хуже Ильинского или среднего разбойника, который нередко с сокрушением раскаивается в своих злодеяниях. Он, конечно, не лучше, но, вероятно, не хуже.
Все дело в моральном кодексе. «Не убий» в обычном смысле слова (т. е. нельзя без провокации убить в мирное время гражданина своей страны) прочно вошло в моральный кодекс, а до внедрения новой заповеди «Всяк ненавидящий брата своего человекоубийца есть» еще очень далеко. Война не считалась преступлением, напротив, военные считались самыми почитаемыми людьми в обществе, а для крупного командира рядовые солдаты уже не люди, а просто военный материал. Помню, в первую мировую войну в одной из газет (кажется, в «Новом времени») попалась такая фраза: «Россия может позволить себе роскошь расходования резервов, чего не могут, например, Франция или Англия». Из-за большого количества населения Россия может более беспечно идти на большие потери. Такие большие потери иногда составляли даже объект хвастовства. Мой двоюродный брат, воевавший в первую мировую и погибший в гражданскую войну, возмущался хвастовством многих офицеров: «От моей роты осталось 20—30 человек и т. п.», видевших в больших потерях проявление героизма, которым можно похвастаться. Мой кузен резонно им отвечал: «Чем хвалитесь? Большими потерями. Вы хвалитесь тем, например, что взяли определенную высоту ничтожными потерями, а не тем, что от роты почти ничего не осталось».
Недостаток воображения, когда хорошие люди говорят фразы, не представляя совершенно ясно, что за этими фразами реально кроется, создает колоссальную общественную опасность, несравненно большую, чем наличие в стране нескольких сотен или тысяч бандитов, так как такое отсутствие воображения, придание чрезмерного веса «престижу» и проч. является важным источником международных конфликтов и войн, по сравнению с которыми рядовой бандитизм является жалкой игрой.
О порядочном человеке. Поэтому на вопрос Эфроимсона: «Почему же большинство людей все-таки порядочны?» можно ответить вопросом: а что такое порядочный человек? Это, конечно, человек, пользующийся уважением сограждан, а бандит, например, таким уважением не пользуется. Неправда, бандиты и разбойники всегда пользовались и сейчас пользуются уважением основной массы населения. Возьмем «Руслана и Людмилу». Там весьма положительным «порядочным» человеком является Финн, но ведь он же старался вызвать расположение Наины, сделавшись разбойником. А Гарольд Гардрада? Когда он был просто «порядочным» человеком, дочь Ярослава Мудрого отвергла его притязания, а когда он «город Мессину в раззор разорил, разграбил поморье Царьграда, ладьи жемчугом по края нагрузил, а тканей — и мерить не надо», то Ярославна согласилась стать его женой; его, кстати, избрали норвежским королем. Но, скажут, такая высокая оценка разбойничанья — дело прошлое. На родине Гардрады и вообще в Скандинавии сейчас, видимо, разбойничий дух исчез, но в такой стране, как США, чрезвычайной популярностью пользуются «комиксы», где гангстеры изображаются с довольно привлекательной стороны.
Но зато в странах социализма этого нет! Не совсем, пожалуй, так. Какой популярностью пользуются фильмы с Фантомасом; а популярная среди молодежи песня «Бригантина поднимает паруса», о чем там речь: о флибустьерах, морских разбойниках, «веселом Роджерсе» (черный пиратский флаг с оскаленным, как бы смеющимся черепом), даже о знаменитом капитане Флинте. Не разбойничья идеология сама по себе внушает ужас и отвращение, а только там, где она касается непосредственно нас.
Но есть бесспорно непорядочные люди, например людоеды! Современные цивилизованные люди так отошли от этого, что даже использование мертвого человека в качестве пищи для спасения жизни рассматривается как предосудительный поступок (случай с Мальмгреном в экспедиции Нобиле). Правда, страшные рецидивы массового людоедства наблюдались недавно в нашей стране (1921 —1922 гг., коллективизация и, видимо, во время последней войны), но это объяснялось уже исключительно тяжкими экономическими условиями. Мы бесконечно далеки, казалось бы (вероятно, думают многие, и генетически), от таких явлений квалифицированного людоедства, какие описаны (я имел сведения из трех источников) в некоторых местах Центральной и Южной Америки: рождают от пленных женщин детей, их воспитывают, положим, до 10-12-летнего возраста, а потом убивают и съедают, а когда пленные женщины перестают рожать, то съедают и их. В одном из советских журналов я читал, что сейчас этот обычай вышел из употребления и вообще людоедство идет на ликвидацию, так как племена догадались, что если они будут усиленно питаться друг другом, то в конце концов взаимно друг друга поедят. Но, говорят, эти племена квалифицированного людоедства отличаются изумительной вежливостью в пределах одного племени. Они не понимают абстрактной человеческой гуманности, их гуманность сосредоточена в пределах племени, вернее, может быть, что их людоедство ограничивается определенным кругом враждебных племен.
