Виктор Тен - ...из пены морской. Инверсионная тeория антропогенеза
Кон-Тики, прародитель человечества согласно мифологии индейцев Южной Америки, также изображается с длинными волосами. Изображение Кон-Тики в пустыне Наска вызвало споры тем, что его посередине пересекает толстая полоса. Кто-то видел в этом длинный фаллос и длинный хвост, а я предлагаю более простое толкование: Кон-Тики изображен плывущим на бревне. Это более подходящее толкование, потому что в мифах Кон-Тики - заморское существо. А, может быть, - морское?
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ПЕРВЫЙ ТАНЕЦ ЧЕЛОВЕКА
Многолетние усилия археологов и палеоантрапологов по поиску предков вида Horno sapiens на земле привели к дурной бесконечности. Будучи археологом по базовой университетской специальности, имея за плечами не один полевой сезон, автор этих строк достаточно подробно посвящен в драматическую историю поисков останков древнейших гоминид и в споры вокруг них.
Еще в конце 70-х годов казалось, что цепь вот-вот сомкнётся, остался последний натиск. Археологи-полевики с энтузиазмом бороздили Африку, их романтизм напоминал неистовство золотоискателей. Они проделали огромную работу, «удревняя» человека примерно на миллион лет в пятилетку, однако заветное колечко найти так и не удалось. Оно остается недоступным, как волшебная чаша Грааля, из своего трансцендентного далека навевая мысль, что открытие истока станет одновременно и открытием цели, а к этому лучше и не стремиться, во всяком случае, методами позитивной науки. О том, что происходит, когда знание о Начале совмещается со знанием о Конце, показано в романе Маркеса «Век одиночества».
Научный поиск превратился в погоню за мифом. Он постепенно переходит из области позитивного знания в некое окололитературное творчество (пример: Д.Джохансон и М.Иди с их приснопамятной книгой о Люси).
Благодаря антропологам, движение в сторону, противоположную эволюционному учению, приняло характер ad absurdum. Тупиковость ситуации породила научный радикализм.
Исходя из того, что в процессе антропогенеза часто наблюдается деградация, а не прогресс; что прямая линия развития от животного к человеку нигде, ни в одной части света не выстраивается; что принципы целостности и преемственности оказались неприложимы к теории происхождения человека, - начали нападать на фундаментальную теорию эволюции.
Резкой критике подвергаются эволюционная теория Дарвина и биогенетический закон Геккеля. Основы научного мировоззрения трещат. Быть дарвинистом в наше время считается дурным тоном. И только ученые в своих лабораториях упорно не замечают, что они наделали. Ибо виноваты, безусловно, они, — эволюционисты, дарвинисты, симиалисты... Дарвину было бы лучше иметь много врагов, чем много таких сторонников.
Ярким примером того, как трудности, нелогичности и нестыковки теории антропогенеза породили отказ от принципов глобальной эволюции, является — нет, не сальтационизм разных мастей, — это еще полбеды. Появилась концепция инволюции, представляющая собой глобальный антиэвол юцион изм.
Вкратце ее суть в следующем: развития форм жизни на Земле от простого к сложному, от низшего к высшему не было. Происходили прямо противоположные процессы. Не простейшие микроогранизмы стоят в начале, а человек, от которого все виды и произошли по нисходящей вплоть до вируса СПИДА и возбудителя дизентерии.
Обоснование этой концепции целиком и полностью зиждется на критике господствующей теории происхождения человека от обезьяны. Именно она дала повод для нападок на Дарвина и дарвинизм. Эволюционная антропология, не сумевшая объяснить, каким образом из обезьяны получился человек, вызвала кризис всего комплекса наук, основанных на эволюционном учении.
Что сказать по этому поводу? Автором гипотезы происхождения человека от обезьяны является философствующий вульгарный материалист Фохт, который не имел никакого отношения к биологии и разъезжал по Германии с публичными лекциями, в которых много что говорил. Например, будто мозг выделяет мысли точно так же, как печень выделяет желчь. Человека от обезьяны он «произвел», основываясь на внешнем сходстве. Это очень опасная и распространенная ловушка для всех эволюционистов. Наверное, это и настораживало Дарвина, который был едва ли не последним европейским ученым, который поверил в симиализм.
Далее надо сказать, что, какой бы важной персоной не был на Земле человек, его вопрос - это частный вопрос глобальной эволюции. Если при конструировании крыши допущены ошибки, это еще не основание, чтобы рушить все здание. Глобальная теория эволюции, благодаря работе палеонтологов и биологов, представляет собой достаточно прочно стоящее здание.
Единство современной биоты планеты Земля и преемственность форм жизни неоспоримы. Можно спорить насчет «вертикальности» и «горизонтальности» переноса генов, но единство биоты неоспоримо. О способах смены биот говорить не будем, это слишком далекий от нашей темы вопрос. На уровне макроэволюции, когда речь идет о смене биот, дарвинизм, возможно, не «работает», работают какие-то внешние факторы.
Охотно допускаю, что Бог. Но если проект «человек» принадлежит Богу, то он основательно поработал над ним, начав с бактерии. Высший разум создал биоту, начав с сине-зеленой водоросли, и завершив ее видом Homo sapiens sapiens.
Он создал человечество, как хороший мастер-живописец пишет портрет. На холстах Тициана до двадцати слоев лессировок, поэтому они живы и вечны. Современные халтурщики пишут а ля прима, их картины просвечивают насквозь и сползают с холстов через несколько лет. Бог — он Тициан, а не Вася Пупкин из Строгановки, дизайнер, малюющий маслом на оргалите и называющий свой продукт громким словом «живопись». Представления о том, что конечный колорит произведения живописи и близко даже не должен угадываться в первых мазках (а иначе живого цвета не получишь, получишь раскраску), у него нет.
Великое дело уже то, что теория эволюции работает на уровне одной биоты, внутри нее. Я имею в виду здесь не столько мысль Дарвина о естественном отборе, как движущей силе эволюции, сколько его общую идею происхождения видов друг от друга, воплощенную в образе эволюционной лестницы.
Сейчас стало ясно, что естественный отбор не являлся единственной движущей силой; возможно, он даже не был основной причиной образования новых видов; он проявлял себя в качестве тенденции, а не прораба эволюции.
Когда Б.Ф. Поршнев впервые заявил, что непосредственным предшественником человека разумного являлся вид «человек безумный», — это естественный отбор или противоестественный? Когда отбрасывается нормальный животный инстинкт и формируется зачаток сознания в форме безумия — это как называется? А ведь без этого преломления, без этой революции с ее хаосом, пути к выходу из животного царства необходимости в царство человеческой свободы не было.
Вторжение новых методов в биологию, прежде всего молекулярно-генетических, не взорвало учение о глобальной эволюции. Появились новые гипотезы, ломающие некоторые представления о преемственности, но в целом эволюционная лестница устояла (см. о новых тенденциях в эволюционном учении, - 33). Этого не скажешь, к сожалению, о теории антропогенеза, этой завершающей надстройки глобальной теории эволюции. Здесь применение «генетической мерки» обескуражило ученых, выявило кривизну в расчетах стропил и гнилость заложенных матиц.
Спасти теорию антропогенеза может только одно: отказ от симиализма, который представляет собой проявление вульгарного эволюционизма, основанного исключительно на внешнем сходстве. Фохт, одним словом, который, похоже, выделял мысли печенью.
Наконец, следует сказать, что утверждение, будто антропологический материал, относящийся к доистории, демонстрирует общую картину деградации и одичания, - это ложь. Нельзя говорить такое и о типологических формах предметов материальной культуры.
Дегенеративные тенденции выявляются в рамках отдельных групп гоминид и их орудий труда. Например, внутри группы австралопитековых; внутри группы эректусов (питекантропов); внутри группы палеоантропов (кроманьонцев и неандертальцев). Если брать в целом, то эректусы, безусловно, прогрессивней австралопитеков и стоят на гораздо более высокой ступени эволюционной лестницы. Палеоантропы далеко превосходят всех архантропов, включая эректусов.
Если брать в целом, то морфологический и материальный прогрессы налицо. Именно это обстоятельство и тормозит полный крах симиализма, заставляет ученых держаться за эту отжившую концепцию, несмотря на ее нестыковки. Здесь есть некая бесспорность, очевидность, с которой трудно бороться, но которую надо преодолеть, чтобы докопаться до истины.
В самом деле, разве можно оспаривать тезис, что австралопитек похож на обезьяну, но стоит выше на эволюционной лестнице?! Бесспорно и то, что питекантроп похож на австралопитека, но превосходит его; что неандерталец похож на питекантропа, но при этом умней его. Если мыслить такими блоками, то из цепей симиализма не вырвешься.
