Гийом Аполлинер - Т. 2. Ересиарх и К°. Убиенный поэт
Именно поэтому основание в конце XIX века Бенедетто Орфеи в Риме так называемой ереси «Трех Жизней» кажется мне явлением уникальным.
* * *С 1878 года преподобный отец Бенедетто Орфеи представлял в Риме свой орден в той мере, как это было необходимо и востребовалось государством. Отец Бенедетто Орфеи был теологом и гастрономом, гурманом и святошей. Положение его при папском дворе было весьма завидным, и, веди он себя в дальнейшем подобающим образом, быть ему сегодня кардиналом, то есть получить возможность быть избранным в папы. Человек этот, как будто специально созданный для кардинальской пурпурной безмятежности, потерял себя, упорствуя в утверждении, что стал основателем ереси. После своего отлучения от церкви он уединился на вилле Фраскати. Здесь он «папствовал» среди своих приверженцев: слуг, двух набожных женщин да местных ребятишек, которые учились у него латинской грамматике. По его разумению, достославная секта готовила себя таким образом на смену католицизму. Как всякий ересиарх, отец Бенедетто Орфеи отвергал постулат папской непогрешимости и уверял, будто Бог дал ему власть реформировать свою церковь. Воображаю, что, стань Бенедетто Орфеи папой, он бы, напротив, воспользовался постулатом непогрешимости для того, чтобы заставить католиков поверить в собственную доктрину, которую уже никто не смог бы отрицать, не впадая при этом в ересь.
* * *Однажды теплым майским вечером я посетил Бенедетто Орфеи. Ересиарх восседал в мягком кресле. Стол его был завален бумагами — скорей всего энцикликами и прочими папскими посланиями. Принял он меня весьма любезно и в знак уважения велел подать бутылки старого vino santo, а также римские и сицилийские сласти: орехи, вываренные в меду, тающее во рту печенье с кусочками вареных фруктов (апельсиновые корочки, цедра, ананас) и тройным ароматом — лимонным, мятным и розовым; очень нежную айвовую нугу, которая называется cotogniata, другую нугу под названием cocuzzata и нечто вроде блинов из персикового теста, которые называются persicata. Он настоял, чтобы я отведал vino santo, и пригубил его вместе со мной, выказывая при этом признаки настоящего удовлетворения: он кивал мне, удерживал глоток вина во рту с соответствующим причмокиванием и легонько поглаживал себе левой рукой живот. Вскоре я понял, что этот славный ересиарх был глухим. Но поскольку ему было известно, что пришел я к нему за кое-какими сведениями, предназначавшимися в дальнейшем для написания эссе о его ереси, я предоставил ему возможность свободно излагать свои мысли.
Бенедетто Орфеи, который был выходцем из Алессандрии, охотно говорил на диалекте. Речь его изобиловала словами грубыми, почти непристойными, но на удивление выразительными. Так строят свою речь мистики: мистицизм сродни эротизму. Несмотря на тот интерес, который некоторые выражения могут представлять для филологов, я опущу эту особенность высказываний Орфеи. А так как с итальянскими диалектами знаком я весьма поверхностно, то многое не понял, уловив только смысл целого ряда слов, да и то лишь потому, что ересиарх сопровождал свою речь мимикой.
* * *Вот как Бенедетто Орфеи вещал мне о том, что он называл своим указующим озарением:
— Весь день меня занимала ипостась{35}. Когда стемнело, я, прочитав молитву, лег и принялся перебирать четки. Размышлял я тогда о таинствах религии. Я думал о доброте Сына Божьего, который для воплощения истинной цели сделался человеком и принял смерть на Кресте между двумя разбойниками — позорная казнь. У меня в мозгу стала крутиться фраза, как будто припев народной песенки:
Их было троеНа Голгофе —Как ТроицаНа Небесах.
Тут взволнованный ересиарх умолк, налил себе вина в оба стакана и опустошил свой; грусть его вскоре рассеялась, а сам он не забыл потереть себе рукой брюхо, поиграть мускулами лица, похвалить бархатистость старого вина. Он заставил меня отведать cocuzzata и продолжил в том же духе:
— Божественный припев звучал в моей душе, пока я не заснул. Сон мой был глубок, и под утро, в то время, когда снятся правдивые сны, я увидал, как раскрываются Небеса. Посреди хоров иерархий Присутствия, Власти и Преисполнения и выше самого вознесенного из них — хора серафимов — моему преисполненному обожания взгляду открылись трое распятых. Ослепленный окружающим их сиянием, я опустил глаза и увидел святую толпу непорочных дев, вдов, исповедников, Отцов Церкви, мучеников, которые поклонялись распятым. Мой покровитель, святой Бенедикт, в сопровождении ангела, льва и быка устремился мне навстречу, орел же парил над ним. Святой Бенедикт произнес: «Друг, вспомни!» — и простер десницу к распятым. Я заметил, что большой, указательный и средний пальцы на этой руке были вытянуты, а два других — подогнуты. В тот же миг херувимы взмахнули кадильницами, и аромат, слаще аромата самого чистого мирро, поплыл в воздухе. И тогда я увидел, как ангел, сопровождавший моего покровителя, несет золотую дароносицу тончайшей работы. Святой Бенедикт открыл дароносицу, вынул оттуда Святые дары, разделил их на три части, и я трижды причастился одной и той же облаткой, которая была, наверное, восхитительнее на вкус, чем манна, вкушенная евреями в пустыне. Послышалась божественная музыка — это заиграли лютни, арфы и прочие небесные инструменты, что находились в руках у архангелов, а хор святых грянул:
Их было троеНа Голгофе —Как ТроицаНа Небесах.
Я проснулся и понял, что сон этот — событие в моей жизни и в жизни человечества. Час же, в который он мне приснился, не оставлял никакого сомнения в его правдивости. Тем не менее, поскольку он опровергал догматы, на которых зиждется христианство, я не решился пересказать его папе. На следующую ночь мне был утренний сон, в котором Пресвятая Дева, стоя между двумя женщинами, возвещала: «И вы — матери Бога, но люди не ведают о вашем материнстве!» Тут я проснулся, весь в поту. Все сомнения у меня исчезли. Я прочитал вслух несколько псалмов из литургии, тех, в которых славится Троица. Отслужив мессу в церкви Санта-Мария-Маджори, я отправился в Ватикан просить Его Святейшество об аудиенции, которую и получил. Я поведал папе обо всем, что произошло. Папа молча выслушал меня и мгновение раздумывал над тем, что я сказал. Закончив размышлять, он строго приказал мне прекратить какие бы то ни было теологические занятия и перестать думать о вещах невозможных и лишенных всяческого смысла, ибо только злой дух мог заронить их во мне. Он предписал мне явиться к нему на аудиенцию по истечении месяца. Стыд и боль снедали меня. Я вернулся к себе в уединенный монастырь и расплакался. Священный припев «Их было трое…» снова зазвучал у меня в душе. Собрав всю свою волю, я противостоял ему как искушению. Я падал во прах перед Господом.
Целый месяц я строго постился и подвергал свою плоть двенадцати умерщвлениям, что рекомендованы отшельником Гарфиусом в книге второй его «Мистической теологии». Особенно подвергал я себя пяти последним — умерщвлению тяги к познанию, умерщвлению совести, умерщвлению любого душевного беспокойства, умерщвлению воли и безропотному несению любого несчастья во имя любви к Господу. По истечении месяца после этого покаяния та убежденность, что по совершенной случайности запала мне в душу, укрепилась в ней, и я вновь предстал перед Его Святейшеством; тот очень участливо спросил, расстался ли я с химерами, которые злой дух еретичества вдохнул в меня. Вместо ответа на ум мне пришли лишь эти слова: «Их было трое на Голгофе…» — «Увы! — воскликнул папа. — Этот человек одержим бесом!» Тогда я пал перед ним на колени. Я говорил об умерщвлениях плоти, которым подвергал себя, и умолял первосвященника изгнать из меня беса. Со слезами на глазах он уверил меня в том, что Бог будет благодарен мне за это добровольное уничижение; потом он, как и положено, изгнал из меня беса. Я тут же покинул папский двор, не упорствуя более, поскольку был совершенно уверен, что мысли мои вдохновлены не диаволом, но Богом, ибо никакой экзорцизм{36} не смог с ними справиться.
* * *Ересиарх прервал свою речь, привычно глотнул vino santo, мгновение подумал, возведя глаза к потолку, и, откинувшись на спинку кресла, стал раз за разом крутить большими пальцами на животе. Затем он продолжил:
* * *— На следующий день я написал папе, сообщая ему о своем обращении и умоляя его, раз уж он религиозный глава, провозгласить истину, которая столь чудесным образом была мне явлена. Я добавил, что нет такой непогрешимости, которая могла бы сделать ложным то, что истинно, и что по этой причине, если папа предпочтет старинные заблуждения новой очевидности, я покидаю лоно церкви. В ответ на это меня лишили сана. Тогда, выйдя из своего ордена и вернув себе все, что некогда в него вложил, я удалился в сию мирную обитель, где, отторгнутый от католической церкви, закладываю фундаменты новой веры. Я воздвигну истинно триединую веру в одной ипостаси, заключающей три человеческих воплощения Бога единого в трех лицах. Потому что в этом-то и есть истина: Троица претворилась в трех людях. Было три воплощения. Три человека, в которых воплотился единый Бог, в один и тот же день приняли страсти Христовы во искупление Человечества. Правый разбойник был Богом Отцом. Это легко понять по тем заботливым словам, что он говорит на Кресте своему нежно любимому сыну. Жизнь его была печальна и преисполнена терпения. Он незаслуженно принял страдания, ибо разбойником, которым считали его, не был. А поскольку был он всемогущ и бесконечно велик, то и не захотел иметь никакого ученика. Христос, что умер меж божественных разбойников, был Словом, а поскольку он был им, он и есть Законодатель. Именно слова и поступки должны быть переданы миру в назидание. Так и случилось. Левый же разбойник был Святым Духом, Утешителем, Вечной Любовью, — став человеком, он захотел походить на человеческую любовь, которая презренна. Он был настоящим разбойником и принял муку заслуженно. Вот и таинство во всей своей святости: Бог стал человеком, Воплощенный Бог Отец принял страдание, чтобы испытать на себе свое уничижение до того, что никому и не открылся и не рассказал про себя. Воплощенный Бог Сын принял страдание, дабы подтвердить правоту своего учения и дать пример мученичества. Страдал он незаслуженно, но со славою, дабы поразить ум человеческий. Бог Дух Святой захотел страдать заслуженно. Он нашел свое воплощение в худших человеческих слабостях и предался всем грехам из сострадания и глубокой любви к Человечеству. Такова истина:
