И. Родионов - Наше преступление

— Да, можегь, его и слѣдовало убить,—вмѣшалась Палагея.—Почемъ ты знаешь, што твой Ванька надѣ-лалъ и за што наши робята его убили?

— Ого-го, важно... вотъ такъ наши бабы... Спуску небось никому пе дадутъ, нѣ-ѣ... съ ими не вяжись... зубастыя... — говорилъ Паруенъ, одобрительно ухмы-ляясь и покачивая головой.

Акулина отъ изумленія вытаращила глаза.

— Да што бы енъ ни надѣлалъ, рази можно че-ловѣка убивать?! Хрещеные вы? Есть у васъ хрестъ на шеѣ? Мой сынъ былъ не воръ, не пьяница, нѳ по-таскунъ, не "озорникъ, никого пальцемъ не тронулъ. Про моего сына никто худа не скажетъ...

— А наши робята—озорники, потаскуны? Заслу-жнлъ. Вотъ твоего губошлепа и укокошили..Г — при зтомъ Палагея выругалась крѣпко, по-мужицки .— Всѣхъ васъ перебить иадоть, всѣхъ!.. и перебыотъ, дождетесь, перебьютъ!..

Обѣ ея дочери въ одинъ голосъ выкрикивали угрозы, нѳ уступая матери въ выборѣ самыхъ грубыхъ .площадныхъ руг™льс%здзд.е .,.ка2ак.ги 866

, Обиды превзошли всякую мѣру, и Акулина забыла осторожность.

— Э, сука зяблая, красноглазая ты зайчиха, ру-гаешься хужѳ солдата... хуже всякаго арестанца, и дочекъ такъ же повѳла. Я съ тобой, съ такой страм-ницей, и словъ терять не хочу...—отвѣтила она и шибче пошла впередъ.

Палагея съ дочерьми кинулась бить Акулину.

Та взвизнула отъ испуГа и, схватившись за Аѳоньку, бросилась назадъ.

Анютку усгіѣлъ поймать за руку мужъ и оття-нулъ въ сторону.

— Што ты, сшалѣла?—говорилъ парѳнь, которому задоръ и грубость молодой жены крайне не нрави-лись. , - - ‘ '

Но та рвалась и кричала.

— Пусти, пусти, постылый! пусти, корявый! всю морду раздеру... Я ѳй, подлюкѣ... Я ей, поскудѣ...

Парень крѣпко схватилъ ее поперекъ, Анютка плевала ему въ лицо.

Палагея и Аришка, несмотря на противодѣйствіе Аѳоньки, сбили съ ногъ Акулину, сорвали съ нея платокъ и вцѣпились въ косы...

— Ладно..,. вотъ такъ наши... ловко работаютъ...— —говорилъ Парменъ.

Очнувшійся отъ своихъ невѳселыхъ думъ Степанъ увидѣлъ уже сбитую съ ногъ Акулину, которую трепали жена и дочь, а растерявшійся Аѳонька бѣ-галъ вокругъ и плакалъ.

Степанъ въ два прыжка очутился на мѣстѣ драки и, молча, іщ всей силы ударилъ Аришку кулакомъ ііо^ головѣ. Та съ крикомъ покатилась по дорогѣ. Потомъ, схвативъ жену за косы, оттащилъ отъ кри-чавшей Акулины и, бросивъ на землю, изступленно рыча, сталъ топтать ее своими сапогами...

Парменъ, его жѳна, й

Ларіоновъ едва общими усиліями оевоаодилп изъ рукъ Ствпана Палагѳю.

Обыкноввнно податливый, позволявшій сбоимъ ов-мейнымъ верховодить надъ собою, въ рѣдкія минуты гнѣва Степанъ былъ безпощаденъ и страшенъ.

— О-о-о... змѣиная порода навязалась на мою душу грѣшную...—осѣвшимъ, глухимъ, выходившимъ откуда-то изнутра голосомъ выговаривалъ онъ сквозь стиснутые зубы, силясь вырваться изъ рукъ угова-ривавшихъ и крѣпко державшихъ его ѵужиковъ и бабъ.—Сына душегубдемъ сдѣлала, дочери, што аре-станцы... Подлюка! проклятая! Штобъ тебѣ треснуть на клочки...

Ревѣла и грозилась мужу Пелагея, плакала и вытирала кровь съ разбитаго носа Аришка. Аку-лина, сидя на землѣ, обмирала и тонкимъ голосомъ причитывала не столько отъ боли, сколько отъ обиды.

Освободившись отъ мужиковъ и бабъ, пришѳдшій въ себя Степанъ подошелъ къ Акулинѣ.

— Кумушка, пойдемъ, — сказалъ онъ, тяжело дыша. — Никто не тронетъ, не то убью, кишки вы-мотаю... х . * •

Стеня и охая, Акулина поднялась съ земли и по-шла впѳредъ съ Аѳонькой и Стѳпаномъ.

XXII. '

Леонтій съ Катериной вернулся домой только на другой день передъ вечеромъ. По дорогѣ бнъ на-бралс» много страха, потому что въ эту ночь у клад-бища, іверстахъ въ трехъ отъ Черноземи, оказался эарѣзаннымъ одинъ черноземскій мужик^. Его трупъ нашли на дорогѣ прикручепнымъ веревкой къ соб-стЕенной телѣгѣ. На тѣлѣ оказалось около тридцати ранъ, горло было перепилено до позвонковъ. ,Тутъ же валялась принадлежавшая убитому окровавленная пила. За то исчезли €1а^•“ка&1|ки,

Это происществіе потому особенно испугало и но-тряслѳ Леонтія, чцо этого мужнка онъ видѣлъ ввчеь ромъ въ судѣ вмѣстѣ съ однимъ 20-ти-лѣтнимъ цар-немъ. Мужикъ былъ сильно пьянъ, а парень наве-селѣ. Вмѣстѣ они и уѣхали.

Леонтій сегодня встрѣтилъ этого парня около Хля-бина, конвоируемаго двумя конными стражниками.

— Вотъ, Левонтій Петровъ, за чужой грѣхъ стра-'ждаю. Гонятъ, што арестанца какого!—крикнулъ па-рень злобно-возбужденнымъ голосомъ.

Много мѣсяцевъ спустя открылось, что дѣйстви-тельно этотъ парень зарѣзалъ своего односельца за два мѣшка муки и пару сапогъ.

На поповкѣ, всего въ полутора верстахъ огъ Черноземи, въ эту же ночь перебили цѣлую семью 5изъ пяти душъ. Убили 80 - ти - лѣтнюю просвирню, ея дочь—вдовую попадью и внучку—жену дьякона съ_. двумл маленьклми дѣтьми. Дьяконица пріѣзжали тт»-вѣстить мать н бабушку, п въ ея рукахъ кое-кто изъ мужиковъ видѣлъ сторублевку. Изъ-за нея-то и по-гибла цѣлая семья. .

— Житья совсѣмъ не стало, — говорили другъ дру-гу церепуганные мужики. — Бьютъ кого ни попало и махонькихъ робятокъ не жалѣютъ. Со страху-то одно-го жисти ряшишься...

И мужики въ одинъ голосъ повторяли, что власти распустили злодѣевъ, а на судъ просто махали рукой, какъ на учрежденіе, плодящее преступниковъ.

Поздно ночью очнулась на своей постели Прасковья и долго оглядывалась вокругъ, что-то все припоминая.

Съ того самаго дня, какъ Катѳрина сошла съ ума, старуха лролежала безъ памяти, въ жару и бреду. Ни-кто не зналъ, чѣмъ она была больна. Подъ конецъ во-лосы у нея выпали, лицо, руки и ноги опухли. Леонтій нѣсколько разъ мазалъ ее лампаднымъ масломъ. Те- . перь опухоль опала и кожа л.упилась,

И. А. РОДІОНОВЪ. 24 369

Первое, что увидѣла Прасковья, это была печь, приходившаяся какъ разъ противъ ѳя кровати; на печи стояла зажженная лампа.

Леонтій, босой, всклокоченный и заспанный, хо-дилъ по избѣ съ рѳбенкомъ на рукахъ, надрывавшимся отъ крика.

— Ну, спи, мать чесн&я, спи, мой махонькой, чего злишься? Ишь горячая печенка. Роясокъ тебѣ? На, рожокъ... *

И онъ, взявъ рожокъ со стола, сунулъ его соскомъ въ ротъ рѳбенку. Тотъ чмокнулъ губками разъ, дру-гой, но вдругъ выпустилъ сосокъ и, весь перегибаясь, запрокинувъ назадъ голову, взбрыкивая ножками и ра-стопыренными рученками, раскрылъ ротъ, сморщилъ личико и вновь закатился.

— Молочка-то нѣту-ти, ишь што. Махонькой, а по-пимаетъ. Сычасъ тебѣ коровушку подоимъ. Ишь гдѣ -у насъ коровушка-то, на столѣ стоитъ...

И Леонтій, держа племянника на рукахъ, сталъ вливать изъ бутылки молоко въ рожокъ, но ребенокъ не унимался, толкалъ его руки и молоко проливалось на столъ.

Леонтій обругался и, наливъ таки молока, сунулъ опять сосокъ въ ротъ ребенку: Тотъ затихъ было, ча-сто и сладко зачмокалъ, но скоро опять выбросилъ со-сокъ, опять сталъ сучить ножками и кричать, но не съ прѳяшимъ дадрывомъ.

-— Ну, што жъ тѳбѣ? Титьку захотѣлъ? — уговари-валъ Леонтій, мотая головой и бородой: — Да у меня нѣту-ти, совсѣмъ нѣту, дурачокъ. Вотъ подожди до утрія. Придетъ тетка и титьку принесетъ. А у меня нѣту-ти. Ау, ау...

И Леонтій сталъ осторожно раскачивать ребенка. Тотъ притихъ, закрылъ глазки и, посапывая носомъ, причмокивая, посасывалъ изъ рожка.

Но это продолжалось недолго. Видимо, ребенокъ, весъ пухленькій, безкровный, съ болѣзненно-бѣлой, про-

зрачной кожѳй, страдалгь катарромъ жѳлудка. Опять онъ сталъ корчиться, закатываться и изгибаться всѣмъ своимъ маленькимъ тѣльцемъ. •

— Вотъ ., • руки отмоталъ съ тобой, — съ досадой сказалъ Леонтій. — Такъ-то, думаешь, и вѣкъ буду на -рукахъ качать? А кто за меня дѣло будетъ дѣлать, а? Ты объ этомъ не думаешь?! Ну-ка, разжани еще разъ ротъ-то, такъ и тресну...

Прасковья давно уже еъ удивленіемъ смотрѣла на Леонтія и ребенка.

— Левушка, — наконецъ слабымъ голосомъ позва-ла она, — это кого ты нянчишь?

— Ну, што, очухалась, старуха? — спросилъ, на-клоняясь къ матери, Леонтій. — Думалъ, шти и тебя за-одно ужъ придется на погостъ свезти...

— Левушка,—говори крѣпче. Не слышу, штой-то...

— Эва, оглохла што-ль? — закричалъ Леонтій.

Старуха закивала головой.

— Всѣ ухи заложило, Левушка, и въ головѣ шу-митъ. -• _

— Чей робенокъ-то, спрашиваешь? — продолжалъ кричать Леонтій. — А погляди, не узнала? Твой вну-чекъ такой-то выросъ, съ добраго поросенка будетъ.

— Кйтюшкинъ сыночекъ? і •

— Да, Иванушка, Иванъ Ивановичъ.

— А дѣдко-то гдѣ? — спросила Прасковья, нѳ видя мужа на его обычномъ мѣстѣ — на печкѣ. Въ Рудѣевѣ ночуетъ, што ли?

— Эва,—протянулъ Леонтій, и на глазахъ его бле-снули слезы. — Да ты не помнишь рази? Дѣдко-то дав- • но помёръ и сорочины ужъ прошли, скоро полгода бу-детъ. Я ужъ со счета сбился, сколько время ты прова-лялась. Никакъ двадцать три недѣли.

— 0-ой, — протянула старуха, съ недовѣріемъ по-качивая головой.