Генрих Френкель - Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого
Те же самые истории о «зверствах, творимых наступающими русскими солдатами», передавались по радио для стран Запада, не только вражеских, но и нейтральных, но здесь они преследовали другую цель: ослабить вражескую коалицию и напугать население нейтральных государств.
3. «В лесах, под Смоленском…»
Наибольшего успеха в проведении политики ослабления союзников путем их разъединения Геббельс добился, вытащив на свет «историю о зверствах в Катыни», которую он обнародовал в апреле 1943 года. Ее результатом стал разрыв дипломатических отношений между двумя участниками антигитлеровской коалиции: Советским Союзом и Польским правительством в изгнании, находившимся в Лондоне.
13 апреля 1943 года германское радио сообщило об открытии массовых захоронений в Катыни, в лесах под Смоленском, где были найдены останки 10 000 польских офицеров, хладнокровно убитых выстрелами в затылок. Описывая эту страшную находку, пропагандисты Геббельса назвали ее «ярким примером еврейско-большевистских зверств, совершенных весной 1940 года советской тайной полицией — НКВД». Эта сенсационная новость взволновала польскую эмиграцию, потому что действительно была неизвестна участь многих польских офицеров, взятых в плен русскими войсками во время оккупации Восточной Польши в 1939 году. Судьба этих людей осталась неясной и тогда, когда после вторжения немцев в Россию все поляки, находившиеся там в плену, были освобождены и вступили в «Войско Польское» — освободительную армию, воевавшую на Восточном фронте.
Геббельс сразу же понял, какое значение для его пропаганды будет иметь находка захоронений (хотя количество похороненных было сильно преувеличено немецкими военными); он оценил эти сведения как первоклассный материал, с помощью которого он сможет подорвать престиж русских в глазах их западных союзников и нейтральных государств. «Обнаружение останков 12 тысяч польских офицеров, убитых ГПУ, должно стать главной темой антибольшевистской пропаганды, — записал он в дневнике. — Мы пригласили корреспондентов из нейтральных стран и представителей польской интеллигенции посетить это место. Подробности, передаваемые иностранной прессой, вызывают содрогание. Фюрер разрешил нам поместить специальный отчет в германских газетах. Предписываю использовать этот материал наиболее полным образом. Это обеспечит нам несколько недель спокойной жизни!»
Радость от неожиданно свалившейся удачи возросла еще больше, когда Геббельс сделал первую оценку «глубокого впечатления», произведенного повсюду, даже во вражеских странах, находками в Катыни: «Теперь все это дело становится первостепенным политическим событием, которое может иметь далеко идущие последствия, — с торжеством записал он 17 апреля 1943 года. — Мы выжмем из этой истории все, что можно. Поскольку погибли десять или двенадцать тысяч польских офицеров (хотя, возможно, и не без вины с их собственной стороны — потому что разве не они фактически развязали войну!), этот случай поможет открыть глаза народам Европы, показав им истинное лицо большевиков».
Иностранные журналисты, посетившие места захоронений и опубликовавшие свои впечатления в прессе нейтральных и зависимых стран, были, в общем, склонны принять на веру германскую версию событий. Что же касается русских, то они обвинили немцев в «подлой подтасовке фактов» и приписывании им преступления, которое они не совершали. Согласно официальной версии советских властей, обнародованной 15 апреля 1943 года, польские офицеры были заняты на возведении оборонительных сооружений западнее Смоленска и попали в плен к немцам во время отступления русских войск.
Позиция польского правительства, выпустившего 17 апреля, после некоторых колебаний, собственное коммюнике, подписанное министром национальной обороны, выглядела, пожалуй, довольно странной. Прежде всего оно обратило внимание на то, что неоднократные попытки польских властей получить информацию о пропавших офицерах оказались безуспешными, так как не было получено никакого ответа на эти запросы от советской стороны. Далее говорилось, что хотя польское правительство имело немало возможностей убедиться в лживости немецкой пропаганды, но в данном случае оно все же «решило, на основе полученной информации, обратиться в Красный Крест с просьбой проверить обвинения, отправив в Катынь компетентную международную комиссию. Получилось так, что в тот же день (17 апреля) с такой же просьбой обратилось в Красный Крест и германское правительство, так что оба обращения стали выглядеть как совместная инициатива Польши и Германии.
Но этим дело не закончилось. Советское правительство выразило несогласие с решением польских властей, подвергнутых резкой критике в газете «Правда» от 19 апреля в статье под заголовком «Польские пособники Гитлера», где говорилось, что они помогают нацистам в их нечистой игре. Подобный поворот событий донельзя обрадовал Геббельса, который записал в дневнике, что хотя английские газеты и называют все это дело «стряпней немецкой пропаганды, стремящейся отравить отношения между союзниками», но это возражение не имеет силы, поскольку дело зашло слишком далеко. «Наши враги сделали ошибку, затеяв обсуждение этого вопроса; на их месте я бы лучше промолчал», — сказал министр. Так Гитлер и Геббельс, решившие раздуть этот случай, были сполна вознаграждены за свои старания, и Геббельс имел все основания записать 21 апреля в своем дневнике: «Нашей пропаганде удалось полностью достигнуть поставленных целей, внушив европейской общественности ужас перед большевиками».
Но события продолжали развиваться еще более драматически, принося немцам новые политические дивиденды. 26 апреля Советское правительство предприняло новый шаг. В ноте, врученной польскому послу в СССР министром иностранных дел Молотовым, выражалось суровое осуждение польской стороны за действия, предпринятые одновременно с немцами, выразившиеся в просьбе к Красному Кресту о проведении расследования «за спиной Советского правительства» и в осуществлении в связи с этим кампании в прессе. Поскольку Польское правительство «опустилось до того, что вступило на путь соглашения с гитлеровским правительством и заняло враждебную позицию по отношению к Советскому Союзу, Советское правительство «приняло решение прервать отношения с Польским правительством».
Британские и американские правящие круги были встревожены возникновением опасных противоречий между союзниками. Действия польского правительства подверглись критике в американской и особенно в британской прессе. Лондонская «Таймс» в номере от 28 алреля осудила поляков за содействие Геббельсу б его триумфе, а американская «Нью-Йорк тайме» выразила сожаление по поводу того, что и поляки, и русские «угодили в ловушку, расставленную нацистами».
Статья осуждала поляков за то, что они подняли этот вопрос, а русских — за резкий разрыв отношений.
Геббельс имел все основания праздновать успех и поздравлял сам себя с тем, что ему удалось устроить разрыв отношений между двумя союзными правительствами. «Все вражеские газеты и радиостанции заявляют в один голос, что разрыв отношений — стопроцентная победа германской пропаганды и моя лично, — записал он без ложной скромности, польщенный своим достижением. — Все комментаторы восхищаются необыкновенным умом, с которым мы превратили «катынский инцидент» в принципиальный политический спор. В Лондоне сокрушаются по поводу этого успеха немецкой пропаганды. Внезапно обнажились все рифы, разделяющие союзников, о существовании которых многие не догадывались. Все говорят, что это — полная победа Геббельса!»
Чтобы не сделать неверный шаг и не испортить столь значительный успех, министр пропаганды отдал строгий приказ всем своим службам ни в коем случае не показывать общественности, «как мы довольны случившимся. Хотя разрыв между Москвой и польским правительством в изгнании является крупным успехом германской пропаганды, было бы неразумным обнаруживать свою радость по этому поводу».
27 апреля 1943 года, делая очередную запись в дневнике, Геббельс признался себе, что среди населения оккупированной Польши немецкая версия «катынского инцидента» не имела успеха: «Здесь наша пропаганда явно провалилась, и руководители польского Сопротивления сумели в конце концов повернуть все это дело против нас, хотя оно глубоко задело поляков, воспринявших его как национальное унижение». Геббельс почувствовал, что в лице пропагандистов польского движения Сопротивления столкнулся с сильным противником.
Геббельс почти не преувеличивал, похваляясь, что «достигнут полный триумф немецкой пропаганды» и что «такого успеха не было еще за всю войну». Он с усмешкой отмечал также, что сумел вызвать подозрение всех участников конфликта в том, что германская сторона раздувает «дело о Катыни» с целью добиться сепаратного мира с англичанами или с Советским Союзом. Он с сожалением сказал сам себе, что не имел такого намерения, хотя такая возможность оказалась бы отнюдь не лишней.
