Пьер Руссо - Землетрясения
Философы живо откликнулись на это трагическое событие и много о нем писали. Будущий создатель «Эмиля»[9] видел в нем убедительное доказательство того, как вредно отдаляться от природы. Эту идею жестоко высмеял автор «Кандида»[10], еще до того, как он написал в 1756 году свою философскую «Поэму о лиссабонской катастрофе». Самым плодотворным нам представляется вывод, к которому пришел в связи с лиссабонским землетрясением английский геолог Лайель: «Перед лицом этих ужасных катаклизмов и многих других катастроф, свидетелем которых за столь короткий срок стало наше поколение, может ли геолог с полной уверенностью утверждать, что Земля наконец пришла в состояние покоя?»
Этот вывод не противоречит в конечном итоге цитате из Сенеки, которую привел основоположник сейсмологии Монтессю-де-Баллор в своей последней книге: «Землетрясение порождает множество чудес: оно меняет лик Земли, низвергает горы, поднимает равнины, заваливает долины и извлекает из морской пучины новые острова».
Глава вторая
Сан-Франциско: 1906 год Три дня и аду
Происшествия на море18 апреля 1906 года, около 5 часов утра, американское судно «Мак-Кинау» подходило к Сан-Франциско, тяжело нагруженное углем. Оно находилось на траверсе залива Томалес, как раз на 38°23′ северной широты и 123°24′ западной долготы. Вдруг при ясном небе и спокойном море судно внезапно вздрогнуло от резкого толчка и затрещало по всем швам. Капитан тотчас выбежал из каюты и поднялся на мостик, а неожиданно разбуженные матросы бросились к люкам. Между тем стоявший на вахте офицер распорядился обследовать трюмы.
Но вскоре все успокоились. На корпусе корабля не было ни малейшего следа какого бы то ни было удара, море оставалось спокойным, солнце всходило на безоблачном небе. Хотя в судовом журнале не нашли отражения личные переживания команды, недоверчивые матросы, несомненно, высказали немало соображений по поводу этого таинственного происшествия. Не подлежало сомнению, что «Мак-Кинау» на что-то наткнулся, но на что именно? На затонувшее судно, скалу или подводную лодку?
Добавим, что в то же время, то есть в 5 часов 10 минут, и в том же районе толчок примерно такой же силы был зарегистрирован на борту парохода «Уарда», находившегося на траверсе пролива Золотые Ворота, и парохода «Нейшнл Сити», шедшего несколько западнее «Мак-Кинау». И на этих судах причина толчка показалась загадочной, и нетрудно вообразить, сколько толков и пересудов за ним последовало. Разумеется, среди скептиков, пожимавших плечами, когда высказывалось предположение о таинственном морском змее, было немало осведомленных людей. Какой-нибудь Джонни Аткинс наверняка высказывал следующую мысль, показавшуюся многим очень странной:
«Хм, весьма возможно, что это поднимается морское дно. Не забывайте, что штормы случаются и на дне. Вспомните хотя бы о том, что совсем недавно стряслось в Италии; ведь об этом пишут все газеты».
Действительно, за десять дней до землетрясения, а именно 8 апреля 1906 года, произошло сильное извержение Везувия. Правильнее было бы говорить о взрыве этого вулкана: его вершина взлетела на воздух, потоки лавы устремились по склонам, и дождь пепла обрушился на Неаполь.
И Джонни высказал по этому поводу свое мнение, не расходившееся с точкой зрения большинства его друзей, таких же калифорнийцев, как и он сам: «Как могут люди селиться так близко к вулкану? Право же, эти неаполитанцы не совсем в своем уме».
Палас-Отель в Сан-ФранцискоРасстанемся с командой «Мак-Кинау», еще не совсем оправившейся от испуга, и перенесемся на несколько миль к востоку, в Сан-Франциско, где многие еще спали в этот ранний час. Мы расскажем о Палас-Отеле, самой замечательной гостинице города, построенной на углу улиц Маркет-стрит и Нью-Монтгомерри. Это здание, отличавшееся неслыханной для того времени роскошью, было сооружено Уильямом Ролстоном, который с помощью основанного им же в 1864 году Калифорнийского банка контролировал всю экономику района.
Мало сказать, что Ролстон был богатейшим магнатом. Калифорнийцы прозвали его «колдуном». Ведь по указке его магического жезла поднялись из земли самые красивые и разнообразные здания, среди которых пальма первенства, несомненно, принадлежала Палас-Отелю. По желанию «колдуна», этот отель должен был стать самым большим в мире, и действительно, здание занимало более двух акров (более 0,8 гектара). Всеобщий восторг вызывали и семь этажей, и 800 номеров, и облицованный мрамором холл, в центре которого спускалась с потолка массивная хрустальная люстра. Здесь благоухали апельсиновые и лимонные деревья и сюда стекались все щеголи и щеголихи города, чтобы послушать оркестр и потанцевать. Говорят, что это восьмое чудо света в четыре раза превышало потребности населения того времени. Но какое это имело значение, раз оно составляло гордость города? Чтобы обставить свой огромный отель, Ролстон построил фабрики, изготовлявшие мебель, ковры, замки, часы и шелковые драпировки. Даже табак, который продавали в отеле, выращивался на принадлежащих Ролстону плантациях. Нет ничего удивительного, что каждый этаж гостиницы обошелся своему владельцу в миллион долларов. С момента ее открытия в 1875 году здесь побывало немало знаменитых людей того времени: Грант, Шеридан, Оскар Уайльд и император Бразилии.
В 1906 году в Сан-Франциско насчитывалось 400 тысяч жителей. Город этот был не только торговым и финансовым центром международного значения, но и играл выдающуюся роль в культурной жизни страны. Кроме того, Сан-Франциско стал излюбленным местом кутил и прожигателей жизни. Отнюдь не желая обидеть читателя, мы попросим его обратиться к рис. 1 на тот случай, если он имеет смутное представление о топографии Сан-Франциско и о местонахождении отеля мистера Ролстона. Правда, это схематичный чертеж, но он все же показывает расположение некоторых объектов, о которых мы будем говорить ниже.
Отметим, что Маркет-стрит, улица, где стоял Палас-Отель, является для Сан-Франциско тем же, чем площадь Оперы для Парижа, Пикадилли для Лондона или Таймс-Сквер для Нью-Йорка. Эта жизненно важная магистраль города достигает 30 метров в ширину, спускается почти по прямой с зеленеющих холмов Туин-Пикс на юго-западе до самого железнодорожного парома на северо-востоке. К основной артерии города примыкает множество второстепенных улиц. На севере — красивые улицы с роскошными магазинами, клубами, банками, театрами, большими гостиницами и зданиями торговых фирм и контор. Но чем дальше на юг, тем все непригляднее становятся улочки, впадающие в Маркет-стрит, с их покосившимися лачугами, кабачками и старьевщиками.
Палас-Отель возвышался в самом центре этой оживленной трассы. Путешественника, сошедшего с железнодорожного парома, ошеломлял оглушительный шум уличного движения.
Впрочем, вся эта суматоха не мешала, видимо, в середине апреля 1906 года спать глубоким сном гостям, остановившимся в отеле Сан-Франциско. Знаменитые гости были приняты с необычайной пышностью; весь город только о них и говорил. Да и как могло быть иначе, если в Сан-Франциско прибыла не более и не менее как оперная труппа нью-йоркского театра «Метрополитен». В ее составе были самые яркие «звезды» Парижа, Лондона и Рима во главе с самим Карузо.
Это событие всколыхнуло весь город от итальянских кварталов Норд-Бича до пышных особняков Ноб-Хилла. Светские дамы за несколько месяцев заказывали себе туалеты в Нью-Йорке и даже в Париже. Все билеты были тотчас распроданы. Чтобы понять значение этого события, надо вспомнить, что Сан-Франциско претендовал на роль театральной и музыкальной столицы, а Ролстон прилагал все усилия, чтобы претензии эти оправдались. Понятно, что артистов принимали в Палас-Отеле, как королей, и вся гостиница была украшена в их честь морем цветов.
Смертельный испуг КарузоВо вторник 17 апреля труппа давала «Кармен». В театре, не менее щедро украшенном цветами, чем Палас-Отель, Карузо и его товарищи были встречены неистовыми аплодисментами. После спектакля зрители отправились заканчивать ночь в кабачках Ноб-Хилла, а труппа уехала отдыхать в Палас-Отель.
Карузо крепко спал, как вдруг в 5 часов 12 минут он почувствовал, что его кровать сдвинулась с места, пересекла всю комнату, очутилась у противоположной стены и затем подскочила, как будто ее подбросили вверх, и тяжело опустилась на пол. В тот же миг пол заколебался и в номере Карузо, как и в других комнатах, затрещали стены, попадали и разлетелись в осколки вазы и стенные часы, с треском посыпались оконные стекла. Воздух был наполнен сильным глухим гулом, который сопровождался все усиливающимся грохотом обвалов, доносившимся отовсюду — и снизу, и сверху[11].
