Максим Трудолюбов - Люди за забором. Частное пространство, власть и собственность в России
Это не значит, что мы должны делать то же самое. Очень хочется понять, что на уме у следующих после «путинского» поколений – у третьего и наступающего ему на пятки четвертого. Мне кажется, что на уме у тех, кто родился в 1970-х и 1980-х годах, – не только движимое и недвижимое имущество. Инерция, конечно, велика, но невозможно себе представить, что пластинка так и будет бесконечно крутиться[17].
Мы говорили выше о том, что Россия – страна модернизированная, но только очень странным образом. В этой модернизированной реальности чего-то не хватает. «Старым», то есть немодернизированным, остается в основном то, что неосязаемо, – права не защищены, большинство групп населения лишено представительства на государственном уровне, само государство архаично и коррумпированно. Сама собой напрашивается идея приписать новому поколению именно эту задачу – завершение начатой большевиками модернизации. Это оптимистично сказано, но один пункт в этой программе точно должен быть: защита права собственности, точнее жизни, свободы и собственности как совокупности прав.
Если программой первых постсоветских 20 лет было продолжение стремления к советскому «светлому будущему», то есть к отдельной частной жизни, любой ценой, то должна ведь в конце концов быть воплощена и следующая программа – сохранение и приумножение построенного и накопленного. Заработали как могли – без законов и правил, а чтобы защитить собственность, законы и правила необходимы. Защитить собственность можно, конечно, за границей, что многие и делают. Но если вывод активов и вывоз детей за рубеж останется единственным способом надежного накопления, Россия навсегда останется, по сути, колонией. Она будет оставаться ресурсной базой для тех, кто в ней не живет – только на ней зарабатывает (подробнее об этом в главе 6).
Читать послание старшего советского поколения можно по-разному. Живите как? Заведите себе больше квартир, дач и машин? Постройте дом еще больше? Или лучше? Дело точно не в размерах. У младших советских – и всех последующих – поколений нет права не знать советскую историю. Это означает, что нас должно интересовать не только количество метров, но и их качество и красота. Стоит хорошо помнить и обо всем том, чего общество было искусственно лишено в силу особенностей советского периода истории, – защите права собственности и представительстве частных интересов на общественном уровне. Без общественной жизни частная оказывается слишком хрупкой. Вот уже государство у вас в городе (мешает вам проехать, потому что у него есть мигалка, а у вас нет), а вот во дворе (строит элитный гараж там, где вы раньше гуляли), а вот и в доме или квартире (проверяет регистрацию) и даже в постели (проверяет на предмет «пропаганды гомосексуализма»).
Это урок последних лет и программа на следующие годы. «Деколонизация» и создание стабильного правового режима в России не будут простой задачей и, скорее всего, приведут к конфликтам, но если исходить из того, что она нерешаема, то и строить планы на продолжение жизни, на строительство собственного дома в стране нет смысла.
Впрочем, обо всем по порядку. Начинать разговор о доме лучше с начала, то есть с забора.
Глава 2. Забор: русский титул
1. Сосед хорош, когда забор хороший
В 1914 году Роберт Фрост написал стихотворение «Починка стены». Оно посвящено тому, как он сам и его сосед идут вдоль каменной стены, разделяющей их фермы. Они делают это каждую весну, чтобы поправить выпавшие за зиму валуны. В том эпизоде, о котором идет речь, лирический герой пытается завязать с соседом разговор о смысле их действий. Зачем им эта стена?
…Ведь яблони мои не станут лазить
К нему за шишками, а он в ответ:
«Сосед хорош, когда забор хороший».
Весна меня подбила заронить
Ему в мозги понятие другое:
«Но почему забор? Быть может, там,
Где есть коровы? Здесь же нет коров.
Ведь нужно знать пред тем, как ограждаться,
Что ограждается и почему,
Кому мы причиняем неприятность.
Есть что-то, что не любит ограждений
И рушит их»…[18]
Автору не удается посеять в душе соседа сомнения. Стихотворение начинается с загадочной фразы «Есть что-то, что не любит стен», а заканчивается тем, как сосед уходит, повторяя старую пословицу: «Сосед хорош, когда забор хороший» («Good fences make good neighbours»). Эта ироничная медитация оставляет открытым вопрос о том, нужны ли вообще людям изгороди.
У «Починки стены» множество толкований. Но можно смело сказать, что стихи не предназначались для практического, тем более политического «применения». К началу 1960-х годов они уже стали американской классикой. Звучащая в них пословица постоянно цитировалась, да и весь текст был разобран на цитаты. Когда президент Джон Кеннеди был в Западном Берлине и осматривал только что возведенную восточногерманской стороной стену, он вспомнил Фроста: «Something there is that doesn’t love a wall»[19].
Стихотворение превратилось чуть ли не в символ американо-советского соперничества, сфокусированного в тот момент на проблеме разделенного Берлина. И дело было, конечно, не только в физической стене и внешней политике времен холодной войны.
Негромкое стихотворение, осторожно ставящее вопрос о добром соседстве и хороших заборах, помимо воли поэта отозвалось в области, совсем далекой от его фермы в Нью-Хэмпшире. Оно вдруг оказалось точкой, в которой столкнулись вопросы русского и западного отношения к заборам, стенам, частной собственности и политике.
В конце августа 1962 года, на излете хрущевской оттепели и за год до своей смерти, Роберт Фрост приезжал в СССР. «Починка стены» была одним из стихов, опубликованных в советской прессе к его приезду. Интересно, что Фрост позже говорил, что русские по политическим причинам убрали первую строчку о нелюбви к стене, но оставили вполне устраивавшие их слова о «хорошем заборе». «Я мог бы специально для них написать лучше, – шутил он. – Есть что-то, что не любит стен, есть что-то, что любит»[20]. С первой строчкой было все-таки недоразумение – в переводе Михаила Зенкевича, который был показан Фросту, действительно нет слова «стена», но оно заменено словом «ограждение».
Фрост встречался с советскими писателями и литературными чиновниками, с молодыми Евгением Евтушенко и Андреем Вознесенским, с Корнеем Чуковским, Константином Паустовским и даже с Анной Ахматовой. Кульминацией визита был разговор с Никитой Хрущевым, во время которого приближавшийся к 90-летию Фрост выступал, кажется, воинственнее самого Хрущева. «Бог хочет, чтобы мы соперничали. Конфликт – движущая сила прогресса», – заявил ему Фрост[21].
Хрущев сказал в ответ, что конфликт может быть только мирным, экономическим, и уверил Фроста, что у СССР и его спутников «потенция» получше, чем у американцев. Социалистические государства – молодые, здоровые, энергичные, полные сил, а Соединенные Штаты и Западная Европа отягощены тысячелетней историей и загнивающей экономической системой. Тут Хрущев привел эпизод из мемуаров Максима Горького о Льве Толстом, где Толстой говорит о себе, что он слишком стар, слаб и немощен, чтобы заниматься этим, но до сих пор испытывает желание. Фрост рассмеялся и сказал, что он ощущает то же самое, но что Соединенные Штаты еще слишком молоды, чтобы беспокоиться на этот счет. «Мы готовы к соперничеству в спорте, науке, искусстве, демократии, – сказал он. – Мы получим возможность проверить, чья демократия победит»[22].
Эпизодом, действительно показавшим высоту «стены» (или глубину пропасти) между двумя культурами, была все-таки встреча с Ахматовой. Чтобы американский гость не узнал, в каких условиях жила Анна Андреевна, встречу устроили на даче профессора Михаила Алексеева («Что скажет Фрост, увидев „будку“ Ахматовой? Эту конуру?» – говорил Иосиф Бродский, пересказывая этот эпизод). Ахматова всегда веселилась, вспоминая о том разговоре: «С одной стороны сидит Фрост, увешанный, что называется, всеми почестями, медалями и премиями, какие только возможны и мыслимы. А с другой стороны сижу я, обвешанная всеми собаками, которые только существуют. И разговор идет как ни в чем не бывало. Пока он не спрашивает меня: „А что, мадам, вы делаете с деревьями на своем участке? Я, например, из своих деревьев делаю карандаши“»[23].
Фрост задал свой вопрос, видимо желая придать разговору легкий и располагающий тон. Что может быть понятнее и интернациональнее, чем простые человеческие заботы о собственном участке земли? Анатолий Найман в своих воспоминаниях добавляет, что Фрост спросил Ахматову, какую выгоду можно получать, изготовляя из комаровских сосен карандаши. Анна Андреевна решила ответить в том же «деловом» ключе: «У нас за дерево, поваленное в дачной местности, штраф пятьсот рублей»[24].
