Фридрих Лист - Национальная система политической экономии
Как мало еще распространены истинные воззрения на влияние туземной фабрично-заводской промышленности на ренту и на ценность земли сравнительно с влиянием на то и другое внешней торговли, с особенной ясностью можно видеть из того, что собственники виноградников во Франции все еще считают себя обиженными протекционной системой и в надежде на повышение своей ренты требуют возможно большей свободы торговли с Англией.
Отчет доктора Беринга о торговых сношениях Англии и Франции, имеющий предметом разъяснение выгод, которые могла бы извлечь Франция от увеличения ввоза английских фабричных изделий и возникающего отсюда увеличения вывоза французских вин, заключает в себе самые убедительные данные против аргументации автора.
Чтобы показать, насколько может увеличиться отпуск французских вин в Англию при свободе торговли, д-р Беринг сравнивает ввоз французских вин в Нидерланды ( 2 515 193 галлона в 1829 году) с ежегодным ввозом из Англии ( 431 509 галлонов ).
Но предположим, хотя это более чем невероятно, что отпуск французских вин не встречает в Англии препятствий в укоренившемся там пристрастии к спиртным напиткам, портеру и крепким и дешевым винам Португалии, Испании, Сицилии, Тенерифа, Мадеры и мыса Доброй Надежды; предположим, что Англия увеличит потребление французских вин в том же размере, как и Нидерланды, — в таком случае, конечно, потребление французских вин, соответственно населению, могло бы достигнуть 5 или 6 млн. галлонов, т. е. могло бы превысить обычное потребление в десять-пятнадцать раз, и на поверхностный взгляд это принесло бы Франции и французским виноделам огромные выгоды.
Но если взглянуть на дело глубже, то результат будет совсем другой. При возможнейшей свободе торговли — не говорим при полной, хотя принцип и аргументация доктора Беринга это и допускает, — едва ли возможно сомневаться в том, что англичане завоевали бы большую часть французского мануфактурного рынка в пользу своих фабричных изделий (в особенности что касается шерстяного, хлопчатобумажного, льняного, железного и фарфорового производств). По самому умеренному расчету можно допустить, что при сокращении французской фабрично-заводской промышленности население городов уменьшилось бы на миллион и что на миллион меньше людей занято было бы в деревнях для поставки в города пищевых продуктов и сырья. Доктор Беринг в настоящее время сам высчитывает потребление сельского населения в 16 1/2 галлона на душу, а для городских жителей вдвое — по 33 галлона на душу. Поэтому вызванное свободой торговли уменьшение фабрично-заводской промышленности в стране имело бы результатом сокращение внутреннего потребления вина на 50 млн. галлонов, между тем как вывоз увеличился бы лишь на 5-6 млн. Тяжело отозвалась бы на французских виноделах операция, благодаря которой потеря на спросе страны была бы вдесятеро чувствительнее, чем проблематичный выигрыш на спросе заграничном.
Одним словом, что в данном случае испытывается на вине, то же самое будет и с мясом, хлебом и вообще пищевыми продуктами и с сырьем; в большой стране, призванной к развитию собственной фабрично-заводской промышленности, фабричное производство создает в десять-двадцать раз больший спрос на земледельческие продукты умеренного пояса и, следовательно, в десять-двадцать раз сильнее влияет на повышение ренты и меновую ценность земельных участков, нежели самый цветущий вывоз этих самых продуктов. Убедительнейшим доказательством в этом случае является высота ренты и меновой ценности земельных участков вблизи больших городов в сравнении с положением того и другого в отдаленных провинциях, хотя бы последние и были связаны со столицей путями сообщения и торговыми сношениями.
Теория ренты может быть рассматриваема или с точки зрения ценностей, или с точки зрения производительных сил; затем ее можно рассматривать и со стороны частных интересов, например, со стороны отношений между землевладельцами, арендаторами и рабочими или, главным образом, со стороны отношений общественных и национальных. Школа подходила к этой теории большей частью только с точки зрения частной экономии. Насколько нам известно, она, например, нигде не выясняет, каким образом тем с большей выгодой расходуется земельная рента, чем ближе она к месту производства, каким же, однако, образом в разных государствах рента обыкновенно расходуется там, где живет глава государства, например в абсолютных монархиях в столицах, удаленных от того места, откуда она получается, а следовательно, с наименьшей выгодой для земледелия, для общеполезных промыслов и для развития умственных сил страны. Там, где дворянство, владеющее поземельной собственностью, не пользуется никакими правами, ни политическим влиянием, кроме права служить при дворе и занимать какую-либо должность, и где все общественные силы сконцентрированы в столице, там в среде земельных собственников сказывается стремление к этому центру, так как нигде иначе они не в состоянии удовлетворить своему самолюбию и с удовольствием прожить доходы со своих земель; а чем большее число их привыкло жить в столице, тем менее замечается общественности в провинциальной жизни и тем менее она дает прихотливых удовольствий для души и тела, а чем более провинция отталкивает дворянство, тем более его влечет столица. Таким образом, провинция теряет почти все те средства прогресса, которые доставляет ей расходование земельной ренты, в частности — те фабрики и умственные силы, которые поддерживаются рентой, отнимаются столицей. Эта последняя достигает, без сомнения, блеска, так как она соединяет в себе все таланты и большую часть производства для удовлетворения требований роскоши. Провинция же лишается тех умственных сил, материальных средств и, в частности, тех промыслов, которые наталкивают землевладельца на сельскохозяйственные улучшения и дают возможность осуществить их. Этим большей частью объясняется, почему во Франции, главным образом при неограниченной монархии, рядом со столицей, которая превосходила и умственными силами, и блеском все города европейского континента, земледелие делало лишь слабые успехи и в провинции сказывался недостаток в умственном развитии и в общеполезных отраслях промышленности. Но по мере того как дворянство, владеющее земельной собственностью, приобретает независимость по отношению ко двору и влияние на законодательство и администрацию, по мере того как представительная система и административная организация распространяют на города и провинцию право самоуправления и участия в законодательстве и в администрации страны, по мере того, как, таким образом, является возможность заслужить уважение и получить влияние в провинции и благодаря провинции; тем с большим удовольствием дворянство и образованный зажиточный средний класс остаются на тех местах, откуда они извлекают доходы, и расходование земельной ренты оказывает влияние на развитие умственных сил и социальный строй, на успехи сельского хозяйства и на развитие в провинции отраслей промышленности, полезных для большинства.
Подтверждением этого взгляда может служить экономическое положение Англии. Английский землевладелец живет большую часть года в своих имениях, различным образом способствует развитию сельского хозяйства: непосредственно тем, что, живя в имении, уделяет известную часть своего дохода или на улучшение культуры своих собственных земель, или на улучшение культуры земельных участков своих арендаторов; посредственно тем, что своим потреблением он поддерживает фабрики, находящиеся в его соседстве, и местную умственную работу. Этим далее можно отчасти объяснить, почему в Германии и Швейцарии, несмотря на недостаток больших городов, широко развитых путей сообщения и национальных установлений, сельское хозяйство и вообще культура находятся на лучшей степени развития, чем во Франции.
Однако Адам Смит и его школа в этом вопросе впали в самую крупную ошибку, на которую мы уже указывали, но которую здесь необходимо разъяснить подробнее. А именно, Адам Смит недостаточно ясно понял и недостаточно разъяснил влияние фабрично-заводской промышленности на увеличение ренты, меновой ценности земли и сельскохозяйственного капитала и не выяснил его в полном объеме, он, напротив, поставил значение земледелия выше фабрично-заводской промышленности, так что выходит, как будто земледелие несравненно важнее для страны, как будто проистекающее отсюда благосостояние гораздо устойчивее, чем фабрично-заводская промышленность и благосостояние, зависящее от последней. В этом случае Смит является лишь продолжателем физиократов, хотя и с некоторым изменением их ошибочных воззрений. Очевидно, он был введен в заблуждение — как мы показали на основании статистических данных относительно Англии — тем обстоятельством, что в стране, богатой фабриками и заводами, вещественный земледельческий капитал в десять-двадцать раз значительнее фабрично-заводского, и тем, что ежегодное земледельческое производство по ценности значительно превосходит общий капитал фабрично-заводской промышленности. Очень может быть, что тот же самый факт привел и школу физиократов к увеличению значения земледелия сравнительно с фабрично-заводской промышленностью. Поверхностное изучение действительно дает повод думать, что земледелие создает в десять раз более богатств, а потому в десять раз более заслуживает внимания и вдесятеро важнее, чем фабрично-заводская промышленность. Но это только так кажется. Если мы будем доискиваться причин земледельческого благосостояния, то найдем, что важнейшая из них обусловливается фабрично-заводской промышленностью. Это те 218 млн. фунтов стерлингов фабрично-заводского капитала, который большей частью создал земледельческий капитал в 3311 млн. В данном случае он действовал совершенно так же, как пути сообщения: так же, как издержки по проведению канала, которые повышают ценность расположенных в его районе земель. Положим, что канал перестает служить средством сообщения, а воду его будут употреблять на орошение лугов, то есть на кажущееся увеличение земледельческого капитала, земельной ренты и т. д., положим даже, что вследствие этого ценность лугов возрастет на несколько миллионов, все-таки это полезное, по-видимому, для земледелия изменение вдесятеро уменьшит общую ценность лежащих в районе канала земель.
