Лев Кривицкий - Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции
«Вскоре после понимания наследственной роли ДНК, – пишет по этому поводу Ю. Чайковский, – надолго утвердилась идея, что ДНК является «главной молекулой»: она может служить матрицей как для себя, так и для РНК, а РНК – для себя и для белка, тогда как ни белок, ни иные молекулы не могут служить матрицами ни для себя, ни для нуклеиновых кислот. Это – центральная догма молекулярной биологии… Верна ли она? Если понимать ее узко, как запрет «образной трансляции», т. е. синтеза РНК на белковой матрице, то, в большинстве процессов, да. Но обычно данную «догму» понимают широко – как главенство ДНК в биологии… Легко видеть, что «догма» в широком понимании утвердилась в умах не как обобщение фактов, а как новая формулировка отрицания наследования приобретенных признаков» (Чайковский Ю.В. Активный связный мир. Опыт теории эволюции жизни – М.: Товарищ. научн. изданий КМК, 2008 – 720 с., с. 242–243).
Как всякая догма, центральная догма молекулярной биологии не отражает тенденций к развитию научного знания. И дело здесь не в открытии так называемой обратной транскрипции, т. е. способности некоторых вирусов синтезировать белки на матрицах РНК. За это довольно редкое явление ухватились неоламаркисты, чтобы опорочить ненавистную им центральную догму и обосновать возможность унаследования приобретенных признаков. Но прямое унаследование приобретенных признаков – тоже догма, и развенчание этой догмы путем обоснования барьера между наследственными и соматическими структурами составляет безусловную заслугу Вейсмана перед наукой и научно-эволюционным мировоззрением.
Науке вообще противопоказаны любые догмы, и догма об абсолютной непроницаемости барьера Вейсмана – отнюдь не исключение. Устойчивость и стабильность достигнутых знаний на определенном уровне познания науке необходима, но догматизация достигнутого есть результат сакрализации достигнутого уровня, т. е. результат проникновения религиозного типа мышления в научную сферу. Конечно, и наука не может обойтись без веры, но научная вера, т. е. вера, основанная на знании, зиждется не на догматах, а на перспективах потенциально безграничного усовершенствования человеческого познания и бытия в их последовательной и закономерной эволюции.
Ряд исследователей обращает внимание на ламаркистский характер наследования форм культурной эволюции. «Культурная эволюция, – отмечают, например, Отто и Дороти Солбриг, – отличается от эволюции генетической рядом особенностей. Она носит ламаркистский характер, поскольку приобретенные признаки могут передаваться по наследству. Кроме того, они могут передаваться не только потомкам, но и другим особям. Наконец, культурные признаки могут распространяться в популяции гораздо быстрее, чем генетические признаки» (Солбриг О., Солбриг Д. Популяционная биология и эволюция – М.: Мир, 1982 – 488 с., с. 273).
Идея горизонтального переноса генов от клетки клетке, ставшая популярной в результате изучения обменов генетическим материалом между бактериями, их переноса вирусами и на основе успехов генной инженерии, неожиданно была использована для обоснования сценария эволюции, предусматривающего принципиальную проницаемость барьера Вейсмана Э. Стеель в книге «Соматический отбор и адаптивная эволюция», опубликованной в 1980 г. в США, предложил оригинальный, хотя и лишь гипотетический механизм передачи информации от соматических клеток к зародышевым.
Стеель указывает на то, что науке неизвестны причины, по которым в многоклеточных организмах не может осуществляться перенос генетической информации как от соматических клеток к соматическим, так и от соматических к зародышевым.
При этом Стеель, пытаясь обосновать на современном научном материале ламарковский механизм унаследования приобретенных признаков и дарвиновский механизм пангенеза, не отказывается от мутационизма и геноцентризма. Он полагает, что полезные мутации, возникающие в соматических клетках, позволяют этим клеткам обрести селективные преимущества в борьбе за ресурсы организма, вытеснить другие, менее конкурентоспособные клетки и распространиться внутри организма.
Выдвигая концепцию соматического отбора, Стеель воспроизводит идеи Вильгельма Ру и Августа Вейсмана о существовании не только межорганизменного, но и внутриорганизменного отбора.
«Еще в 1881 г., – напоминает, комментируя работу Стееля английский зоолог П. Кейлоу, – Вильгельм Ру в книге «Борьба частей в организме» также высказал предположение, что в организме, возможно, происходит борьба (а следовательно, отбор) между тканями и органами за ограниченные ресурсы, получаемые с пищей, и что она может оказаться важной силой в эволюции. По иронии судьбы, Вейсман также признавал возможность внутриорганизменного отбора, считая, что он может играть важную роль в морфогенетической пластичности, но затем отбросил его как несущественный элемент эволюции» (Кейлоу П. Принципы эволюции – М.: Мир, 1986 – 128 с., с. 40).
П. Кейлоу оценивает гипотезу Э. Стееля как правдоподобную. Гипотеза внутриорганизменного отбора и межклеточного переноса ДНК действительно может быть оценена как правдоподобная и здравая, хотя и умозрительная. Но ведь и барьер Вейсмана, когда он был сформулирован, являлся не более чем умозрительной и правдоподобной гипотезой.
В предисловии к русскому переводу книги П. Кейлоу известный российский биолог-эволюционист Б. Медников в 1986 г. комментирует гипотезу Стееля следующим образом:
«Кейлоу полагает, что Стеель, допуская перенос генетической информации от соматических клеток родителей к гаметам, вновь обращается к ламаркизму. Однако это скорее возврат к пангенезу Дарвина. Если механизм передачи информации, предложенный Стеелем, будет обнаружен в экспериментах и окажется, что он имеет какое-то значение для эволюции, то это лишний раз подтвердит старую истину о том, что гений, даже ошибаясь, не бывает неправ на все 100 %». (Там же, с. 6).
Признание Б. Медниковым, хотя и с оговорками, самой возможности экспериментального обоснования нового пангенеза, свидетельствует о существенном изменении взглядов самого Медникова. Будучи эффективным защитником основ дарвиновского эволюционного учения от нападок антидарвинистов, этот талантливый российский биолог в 60-е годы прочно стоял на позициях СТЭ и рассматривал дарвиновскую теорию пангенеза как уступку ламаркизму, не имеющую ничего общего с действительностью.
В 80-е годы XX века акценты в подходе Медникова сместились и в трактовке ламаркизма. В 60-е годы Б.Медников всеми возможными способами, и очень убедительно, доказывал несостоятельность учения Ламарка о наследовании приобретённых признаков как факторе эволюции. В 1986 году он уже косвенно признаёт саму возможность пангенеза как механизма или своего рода «технического» обоснования канала, по которому может происходить влияние приобретённых признаков на наследственные.
«Суть учения Ламарка, – утверждает Медников, – не в наследовании приобретённых признаков (ибо если признак не приобретён, то нечего и наследовать), а в постулировании изначально адаптивной, приспособительной изменчивости. Это и только это отличает ламаркизм от дарвинизма. Ведь все признаки, вновь появляющиеся у потомков, возникают в результате изменения генов в предшественниках гамет родителей. Чем это не наследование приобретённых признаков?» (Там же, с.5).
Понятно, что Медников в данном случае пытается жёстко отграничить дарвинизм от принятых Дарвином объективно верных моментов учения Ламарка. Это у него явно не получается, поскольку разграничительная линия между дарвинизмом и ламаркизмом проходит совсем не в том месте, то есть не в том, в чём Ламарк был прав, а в том, в чём Ламарк в силу ограниченности знаний своего времени и чисто идеологической привязанности к деизму отходил от эволюционизма к своеобразному креационизму и, следовательно, был абсолютно неправ.
Абсолютная неправота Ламарка и многих его последователей заключается в том, что он, будучи деистом, приписывал живой природе всеобщее стремление к совершенству, изначально заложенное Творцом как Абсолютно Совершенным Существом. Это – уступка креационизму, и это – явное заблуждение, поскольку перенесение устремлённости к совершенствованию с творческого труда человека на жизненный процесс биологических организмов является антропоморфным искажением действительности, антропоцентристским мифом.
На самом деле все живые существа устремлены к выживанию и оптимизации своей жизнедеятельности, то есть обладают сформированными эволюционным путём генераторами активности – мобилизационными структурами, которые побуждают их к биологической работе для удовлетворения своих потребностей путём получения и усвоения жизненно необходимых ресурсов.
Конкуренция за ограниченные жизненные ресурсы предполагает борьбу за существование и отбор конкурентоспособных. Ламарк не создал теории отбора и не рассматривал борьбу за существование как фактор эволюции. Соответственно его теория эволюции осталась по ту сторону развитого эволюционизма, который основал Дарвин. Ламарк же может рассматриваться лишь как величайший из его предшественников на пути создания развитого эволюционизма.
