Лев Кривицкий - Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции
Действительно, если низкие или высокие температуры действуют на организм в целом, то и содержимое половых клеток будет подвергаться длительному разогреву или охлаждению, что может привести к соответствующему изменению наследственных признаков, поддержанному отбором. Но если это признается возможным, то тогда придется признать, что и гормональные вещества, вырабатываемые железами внутренней секреции организмов в соответствии с изменившимися условиями, могут изменять направленно наследственные признаки, если они достигают ядер половых клеток. А они достигают.
Критикуя взгляды Вейсмана, его коллега, немецкий биолог М. Вилькенс утверждал, что факты, постоянно наблюдаемые натуралистами, свидетельствуют о наследовании «соматогенных» свойств организмов. Одним из таких фактов, в убедительности которых невозможно усомниться, Вилькенс считал историю выведения чистопородных английских лошадей от их помесных предков.
«Посредством длительного упражнения на манеже и разведения наиболее резвых лошадей, – писал он, опираясь на соответствующие исторические источники, – их потомки совершенно изменились по форме тела. Голова уменьшилась, шея удлинилась, остов сделался более высоким» (Цит. по: там же, с. 111).
Возражая Вилькенсу, Вейсман утверждал:
«Я не вижу, что в этом примере говорит в пользу «соматогенных» свойств… Не скачки в течение 200 лет превратили обыкновенную лошадь в рысака, а отбор предпочтительных для скачек вариаций среди потомков наилучших бегунов» (Там же).
Формально Вейсман был, конечно, прав. Но неужели неясно, что признаки, по которым шел отбор, формировались в беге на манеже, а не в стойле среди разжиревших от безделья? А значит, выживали и давали потомство наиболее работоспособные, т. е. те, кто сумел наследственные предрасположенности развить в приобретенные конкурентные преимущества. Отбор шел среди половозрелых особей, а не среди жеребят, хотя наследственные предрасположенности жеребят также, вероятно, учитывались при отборе.
Все это, как и миллионы других фактов непредубежденному наблюдателю говорит о том, что адаптивная изменчивость есть результат синтеза биологической работы и отбора, а не просто итог отбора случайных наследственных вариаций. В естественных популяциях всегда присутствует разброс признаков, множественность вариаций, которые помогают виду выживать в самых разных условиях и кажутся чисто случайной игрой наследственных комбинаций. При этом обычно забывают, что носителями этих вариаций являются потомки наиболее работоспособных, и потому выдержавших длительное испытание отбором индивидуумов. Направляя ход эволюционных процессов, отбор сам направляется индивидуальными достижениями работающих организмов.
Вейсман, как и нынешние поборники неодарвинизма, считал косвенное влияние на наследственность приобретенных в борьбе за существование свойств организмов не более чем видимостью, кажимостью, результатом неверной интерпретации наблюдений, итогом производимых на исследователей впечатлений.
«Существуют наблюдения, – писал он, – которые производят впечатление доказательства такой формы наследования», вследствие чего в теориях «допущение наследования приобретены свойств играет такую роль в объяснении превращения видов, что многие думают, будто от этого допущения нельзя отказаться» (Цит. по: там же, с. 91). На самом деле прямая зависимость отбора от наследственных признаков является такой же видимостью, как прямое наследование приобретенных признаков.
Возражая Спенсеру на аргументы, высказанные в статье последнего по поводу происхождения корреляции органов, Вейсман замечал, что «многие, читавшие эту статью, чувствовали себя покоренными силой его рассуждений и принимали более легкое объяснение этих явлений с помощью наследования приобретенных признаков за правильное» (Цит. по: там же, с. 112).
То, что согласованное изменение различных частей тела невозможно запросто объяснить отбором случайных наследственных вариаций, Спенсер аргументировал тем, что оно слагается из ряда одновременных, независимых друг от друга и направленных изменений в различных частях тела. Так, разрастание рогов у оленей должно было сопровождаться одновременным утолщением черепа, многократным усилением мышц шеи и спины, упрочнением шейной связки. (Там же, с. 111–112). При этом возросшая нагрузка на ноги требовала их утолщения, укрепления мышц и увеличения коленей, причем передние ноги брали на себя дополнительный вес рогов, а задние должны были скомпенсировать толкающими усилиями затруднения при беге. Как все это могло произойти на основе случайных отклонений?
С этой точки зрения именно объяснение Вейсмана выглядело более легким: просто отбор на протяжении многих поколений обеспечивал выживание и размножение наиболее скоррелированных особей, а те, у кого координация и гармония частей была нарушена, были элиминированы отбором. Ни Вейсману, ни его оппоненту Спенсеру при всех их выдающихся способностях и гениальном интеллекте просто не приходило в голову, что отбор происходит не по случайным наследственным преимуществам, а по результатам биологической работы, которая и формирует коррелятивные изменения у большой массы особей, предоставляя их отбору в виде неслучайных и ненаследственных преимуществ.
Унаследование же этих преимуществ происходит далеко не сразу, а по мере того, как в большом множестве поколений закрепит наследственную предрасположенность к выработке постоянно поддерживаемых отбором качеств и произойдет соответствующий сдвиг норм реакции наследственных структур.
Уже с этой острой дискуссии между Спенсером и Вейсманом на пороге XX века стала закрепляться резкая альтернатива между признанием направляющей роли отбора в эволюции и отстаиванием эволюционной роли преобразовательной активности организмов. Спенсер, защищая последнюю, фактически отвергал отбор в качестве преобразующей силы. А ведь именно он был автором идеи, подхваченной Дарвином, согласно которой именно отбор обеспечивает выживание наиболее приспособленных.
Вейсман же впадал в противоположную крайность. Совершенно правильно отрицая прямое наследование приобретенных признаков, он отвергал, исходя из этого, всякую возможность влияния биологической работы организмов на ход эволюционных процессов. «Для объяснения приспособлений, – подчеркивал он, – существуют только две возможности, именно наследование приобретенных приспособлений и естественный отбор. Так как первое исключается, то остается второе… К доказательству действия естественного отбора мы приходили путем исключения». (Цит. по: там же, с. 113).
Весьма характерно, что на статью Спенсера «Недостаточность естественного отбора» Вейсман ответил статьей «Всемогущество естественного отбора». Вера во всемогущество отбора избавляла от необходимости поиска взаимодействующих с ним направляющих факторов эволюции. «Я считаю теперь доказанным, – утверждал Вейсман, – что всякое наследственное приспособление покоится на естественном отбора, что естественный отбор является единственным великим принципом, который делает организмы способными строго следовать за измененными условиями жизни» (Цит. по: там же).
Отстаивая всемогущество отбора, Вейсман, связывал видообразование исключительно с изменениями «зародышевой плазмы». Он предвосхитил с этой точки зрения не только неодарвинистскую СТЭ, но и модель прерывистого равновесия. «Мне часто и упорно приписывали мнение, – разъяснял он, – что зародышевая плазма неизменна… Я хотел только обозначить ее как «субстанцию с чрезвычайно большой инерцией», с трудом или медленно изменяющуюся, основываясь на длительном существовании многих видов, во время которого видовая конституция зародышевой плазмы остается совершенно неизменной… Однако… все филетическое развитие мира организмов может быть понятно только с учетом постоянного изменения зародышевых плазм, что оно прямо основывается на этих изменениях» (Цит. по: там же, с.117).
Он также призывал «понять, как зародышевая плазма одновременно может быть изменчивой и тем не менее веками оставаться неизменной, как она готова и в состоянии в любое время породить у данного вида любую возможную вариацию, если она требуется внешними обстоятельствами, и, однако, может сохраняться в почти абсолютном постоянстве в течение целых геологических периодов…» (Там же, с. 117–118).
Эти высказывания Вейсмана имеют непреходящую ценность и для нашего времени, причем не только для неодарвинистских или пунктуалистских взглядов на эволюцию. В них отразилось понимание того, что наследственное обеспечение эволюционных процессов может и оставаться неизменным в течение чрезвычайно длительных периодов времени, может постепенно изменяться, преобразуя виды или накапливая материал для быстрых эволюционных преобразований, может изменяться скачкообразно, если для этого созрели соответствующие условия.
