Вячеслав Маркин - Кропоткин
Во французской тюрьме
Общественное мнение высказалось в нашу пользу…
П. А. Кропоткин, 1899
В начале января 1883 года начался полицейский суд над анархистами — членами Интернационала. Им было предъявлено обвинение в принадлежности к Международному союзу рабочих, а не в организации взрывов — тогда подсудимых пришлось бы отдать под суд присяжных, который, за неимением доказательств, их, несомненно, оправдал бы. Полицейский же суд имел право вынести приговор до пяти лет тюрьмы просто за нарушение закона о запрещении деятельности Интернационала на территории Франции, изданного после разгрома Парижской коммуны.
Обвинение не имело практически никаких серьезных оснований. В качестве главных документов на суде фигурировали два частных письма Петра Кропоткина. В одном он поддерживал павшего было духом француза-рабочего. Речь в письме шла о наступающих великих переменах, о знаменательной эпохе и прочем. В другом, адресованном молодому башмачнику Жану Граву, ставшему потом известным радикальным публицистом, Кропоткин всего лишь объяснял правила французского правописания и пунктуации. Этому письму прокурор посвятил самую патетическую часть своей обвинительной речи, которая вызвала смех подсудимых: «Вы слышали, господа, письмо. На первый взгляд в нем нет ничего особенного. Подсудимый дает урок грамматики рабочему… Но делает он это вовсе не для того, чтобы помочь бедному работнику в приобретении знаний, которых он, по всей вероятности, из лености не получил в школе… Нет, господа! Это письмо написано для того, чтобы… лучше напитать его ядом анархизма, с единственной целью — сделать его более страшным врагом общества». Свою речь прокурор закончил возгласом: «Да будет проклят день, когда Кропоткин ступил на французскую землю!»
Вот это да! Что подумал бы гувернер Пулэн, учивший маленького барчука Петю языку, литературе и истории Франции?
Из пятерых приговоренных к высшему по этой статье наказанию — пятилетнему заключению и штрафу в две тысячи франков — членом Интернационала был один Кропоткин. Кроме него в «почетную пятерку» вошли Эмиль Готье и Луиза Мишель, «красная дева» Коммуны, лишь недавно вернувшаяся из гибельной Новой Каледонии.
В верховных правительственных кругах России были очень довольны: наконец-то князь-бунтовщик запрятан в тюрьму. В знак благодарности республиканской Франции самодержавная Россия шлет прокурору и судье награды — ордена Святой Анны. Суд в Лионе, как и все подобные процессы, если они проводились гласно, приносили больше пользы революционерам, чем их гонителям: подсудимые получали трибуну для широкого распространения своих идей, убежденностью и бесстрашием вызывали симпатии людей. И закономерный процесс социального развития, провозвестниками которого они были, продолжался. Остановить его арестом нескольких человек никогда не удавалось.
Русской читающей публике о Лионском процессе сообщили «Московские ведомости», естественно, со своей, явно неблагожелательной интонацией: «Глава интернационалки князь Кропоткин приговорен Лионским судом к пятилетнему тюремному заключению… Но, будучи лишен возможности руководить шайкой международных разбойников, Кропоткин продолжает быть душою всех анархических шаек».
Действительно, Лионский процесс и заключение в тюрьму необычайно усилили популярность Кропоткина. Сразу же началась кампания за его освобождение. В Национальном собрании Франции около сотни депутатов проголосовали за амнистию всех заключенных по Лионскому процессу. Потом это предложение поддержали в адресованной президенту республики петиции деятели науки и культуры Англии и Франции. Среди них были английские писатели Бернард Шоу и Герберт Уэллс, поэт Алджернон Чарлз Суинберн, философ Герберт Спенсер, французский астроном и писатель Камилл Фламмарион и др. Возглавлял список подписей прославленный патриарх французской литературы Виктор Гюго.
В петиции говорилось: «Мы, нижеподписавшиеся британские граждане и другие — художники, люди науки и писатели — обращаемся к Вашему милосердию от имени князя Петра Кропоткина, приговоренного в Лионе к пяти годам заключения во французской тюрьме. Между тем его исследования Сибири и Финляндии рассматриваются всеми как образец научного изучения. В России Императорское Географическое общество опубликовало его большой труд, в котором он представил результаты своего обследования геологической системы Финляндии. Во Франции он известен как автор важнейших глав, касающихся России, в „Geografie Universale“ Элизе Реклю, в Англии — по постоянному сотрудничеству в последние годы в таких периодических изданиях, как „Proceedings of the Royal Geographical Society“, „Nature“, „Fortithnigly Revue“, „Nineteenth Century“; сверх того им написана большая часть статей по российской географии в новом издании „Британской энциклопедии“. Будучи уверены в том, что в его отсутствие большая часть этого останется незавершенной, в интересах науки, совпадающих с интересами человечества, мы умоляем Вас вмешаться и позволить ему вернуться к занятиям, которым он посвятил свои высокие дарования. Мы подаем эту апелляцию в твердой уверенности, что вынесенный ему приговор практически означает приговор к смерти. Известно, что его здоровье, подорванное тяготами, испытанными им во время путешествий в Сибири, в дальнейшем было ослаблено длительным пребыванием в качестве политического заключенного в русской крепости… Лишение его свежего воздуха и телесной свободы неизбежно приведет к обострению его нездоровья, усугублению его физических страданий и преждевременной смерти. В надежде, что Вы благосклонно воспримете эту петицию…»
Обращение к президенту повторялось ежегодно, и каждый раз число сторонников амнистии возрастало, пока освобождение, наконец, не произошло через три года. Но этого времени Кропоткину было вполне достаточно, чтобы дополнить свои русские тюремные впечатления французскими. После суда два месяца осужденные находились в Лионской тюрьме. Эта тюрьма была построена недавно, однако современная архитектура нисколько не облагородила «внутреннее» содержание этого учреждения. Кропоткина поразила мысль, что очень часто, быть может, даже в большинстве случаев с помощью тюрьмы общество наказывает невинных людей более сурово, чем преступников. Заключенный привыкает к условиям, в которых он должен находиться, и постепенно их как бы не ощущает. В то же время гораздо более жестоко наказаны его жена и дети, если он был их кормильцем, — причем они-то наказаны явно несправедливо.
В марте 1883 года многих узников перевезли в центральную тюрьму Клерво, расположенную в бывшем монастыре Святого Бернара, вблизи деревушки из нескольких домиков. Софья Григорьевна поселилась в этой деревне и каждый день приносила мужу обеды, поскольку, едва он попал в тюрьму, как признаки старой болезни, приобретенной за два года в Петропавловской крепости, проявились снова. В сравнении с петербургскими тюрьмами условия в Клерво были весьма благоприятными. Заключенные имели возможность свободно общаться друг с другом, возделывать огород под окном, заниматься любым делом на выбор. А главное, «с воли» писать в Клерво можно было сколько угодно и что угодно, правда, для передачи написанного за пределы тюремных стен существовала цензура: политические темы затрагивать запрещалось. И Кропоткин снова обратился к географии, к жизни животных, к ледникам. Он правил корректуру статей для «Британской энциклопедии», написал статью о пластичности льда для Французского научного обозрения, для Лондонского географического общества статью педагогической направленности — «Какой должна быть география?». Ряд набросков сделан в Клерво для статей о взаимной помощи среди животных, о природных истоках человеческой нравственности.
Находясь в тюрьме, Кропоткин не чувствовал одиночества, ощущая постоянно поддержку в европейских интеллектуальных кругах. Академия наук Франции выразила солидарность с заключенным тем, что предоставила Кропоткину в пользование свою библиотеку. Книги из своей личной библиотеки ему присылал автор популярной тогда «Жизни Иисуса» Эрнест Ренан. На свидание с узником приезжал сам Камилл Фламмарион, астроном и популяризатор науки.
Во французской тюрьме Кропоткин устроил настоящий «университет» для заключенных. Своим товарищам по камере он читал лекции по геометрии, физике, астрономии, оказывал помощь в изучении иностранных языков. Учились все, а «камрад Пьер» был единственным «профессором». Условия тюрьмы позволили ему спокойно приступить к работе над книгой о французских и русских тюрьмах. В ней он хотел прежде всего рассказать о бесчеловечности тюремно-каторжной системы в Российской империи, а затем, сравнив ее с системой более цивилизованной, французской, доказать, что улучшение условий содержания заключенных, безусловно, важно, но не меняет сути дела, поскольку никакая тюрьма, как бы она ни была совершенна, не исправляет ее узников. Тюрьмой общество лишь мстит преступнику за содеянное.
