Элизабет Эбботт - История целибата
Непорочная Дева Катери провела последний год жизни так же, как и все время ее жизни в миссии. Она соблюдала все католические обряды, испытывая особое чувство от Святого причастия. Она продолжала изнурять себя умерщвлением плоти, искупая от имени своего мученика-мужа Иисуса жуткие прегрешения ее индейского народа.
В феврале 1680 г. ее стали мучить настолько сильные боли в животе, что она расценила это как признак приближавшейся кончины. В течение двух месяцев она их терпела, причем все это время наотрез отказывалась прекратить свои обычные истязания, так сильно ее изнурявшие. К тому времени, когда она лежала на смертном одре, Катери так ослабла, что не могла выйти из хижины. Обычно индейцев переносили – в прямом смысле на их смертном одре – к иезуитам на соборование. Но для Девы Ирокезской отец Шоленек сделал особое исключение. Он собрал все свои ритуальные принадлежности, в последний раз услышал ее исповедь и дал Катери отпущение грехов, чтобы облегчить ей переход в мир иной. «Иисус, я люблю тебя», – пробормотала девушка и испустила дух.
Очень заманчиво представить себе, насколько сильно иезуиты горевали о том, что Катери Текаквита преставилась. Свободная от сплетен и раздраженных родственников, которые так портили ей жизнь, после кончины она стала лучшим оружием святых отцов в их священной войне за лояльность индейцев. Живая, она порой могла сбивать их с толку или ставить в неловкое положение, если недоброжелатели обвиняли ее в отступничестве, когда она уходила в лес или посреди лютой зимы снимала с себя всю одежду и в раскаянии стояла перед крестом на кладбище. Но хуже было то, что когда-нибудь она могла бросить вызов иезуитам так же, как когда-то бросила вызов собственной семье. Во всеоружии аскетизма, целибата и брачных уз, соединивших ее с Иисусом, она вполне могла отстаивать свою правду в борьбе с ними, как делала ее тезка Екатерина Сиенская по отношению к Папе Римскому[335]. Все это могло произойти, если бы возникли разногласия по поводу принципов, в которые она свято верила. К счастью для иезуитов, она скончалась слишком рано, и такая проблема просто не успела возникнуть.
Вместо этого ее имя вскоре обрело значение, неизмеримо более высокое, чем то, какое оно имело при жизни Катери. В память о ней ирокезы подражали ее целомудрию, по крайней мере, об этом писал иезуит отец Шоленек. «Люди, состоявшие в браке, расставались по обоюдному согласию, многие молодые вдовы давали обеты вечного воздержания; другие давали такие же обещания, но лишь в том случае, если их мужья умрут раньше них, и слово свое держали»[336].
Через некоторое время к ней стали относиться как к святой – Катери являлась людям в видениях, вступалась за тех, кто обращался к ней с просьбами, и силой своего праха и других реликвий творила чудеса. В 1943 г. Папа Пий XI объявил Катери, теперь получившую известность как Лилия могавков, преподобной. В 1980 г. Папа Иоанн Павел II сделал последний шаг и канонизировал ее[337]. Вместо чудес двадцатичетырехлетняя Христова невеста достигла высшей ступени почитания в Католической церкви за счет удивительной преданности целибату, подкрепленной настолько суровыми мерами аскетизма и самоистязания, что, вполне возможно, именно они ее и убили. Размышляя над ее настоящей жизнью, нетрудно себе представить, что, наконец, Катери Текаквита, выбрав путь вечной девственности, совершенно чуждый ирокезам, отстояла свои убеждения. Как ни странно, у нас нет оснований полагать, что подобно Екатерине Сиенской, Марджери Кемп или несметному числу других праведниц, Катери Текаквита стремилась к обретению святости. Вместо этого она восприняла христианство с его вниманием к непорочности, что незамедлительно привело ее к конфликту с семьей и племенными ценностями. Родня и местные обычаи требовали, чтобы она вышла замуж; она же решительно отказывалась, направляемая страстной верой, и тем самым бросила вызов всем жителям селения. Печально, что те же самые священники, которые поощряли ее на протест и использовали в качестве орудия в борьбе за души индейцев, не допустили Катери в монастырь, не дав, таким образом, ей воплотить в жизнь самое свое заветное желание. Вместо этого она должна была довольствоваться жизнью в миссии, походившей на пародию на монастырь, опасной из-за неконтролируемых самоистязаний, раскинувшегося вокруг дикого леса и собственного мятущегося, необузданного духа.
После смерти эта изголодавшаяся и истерзанная девственница стала мученицей иезуитской индейской политики, а также собственной беззаветной преданности христианским идеалам, в частности целибату, приводившему в ярость ее ирокезских собратьев. В отличие от Пресвятой Девы, как и другие реальные женщины, столетиями подвергавшиеся теологическому воздействию, Катери Текаквита была обычной девушкой, чье мировоззрение было исковеркано собственной фанатичной интерпретацией христианского учения, стремлением отождествить себя с Екатериной Сиенской и ложными доводами духовных советников. Эти священники руководствовались благими намерениями, но, в конечном итоге, испытывали удовлетворение от того, что в лице Катери видели подходящий символ сексуального целомудрия, к их глубокому сожалению отсутствовавшего у всех других ирокезов.
Сестры, посвятившие жизнь Господу
Религиозные женщины – как монахини, так и живущие в миру – рассматривали вопрос о целибате с самых разных позиций. Большинство клириков-мужчин возлагали на себя священные обязанности по собственному желанию или подчинялись решению своих семей воспитать из сына священника или монаха. Однако подавляющее большинство женщин отдавали в монастыри, где они были обязаны давать обет целибата, не считаясь с собственными желаниями или даже против собственной воли. Эти женщины реагировали на такое положение вещей самыми разными способами – от безропотного повиновения до неохотного согласия, явной непокорности или даже открытого сопротивления.
Но для женщин, направляемых к своему призванию Господом, а не скупостью, бедностью или другими причинами, вынуждавшими родителей отдавать дочерей в монастырь, насильственный обет целибата редко оборачивался трагедией. Для них он служил орудием веры и средством обретения личной независимости.
Обители радости
[338]
Как Екатерина Сиенская и несметное число других праведниц, посвятивших жизнь Господу, глубоко верующие христианки без малейших колебаний давали обет вечного соблюдения целомудрия. Моральное давление, оказывавшееся на них с тем, чтобы они хранили невинность, было особенно сильно, поскольку девственность составляла постоянное наваждение религиозных мыслителей и писателей. Написанная в XIII в. работа Hali Meidenhad – «Святая непорочность», – резко осуждавшая сексуальные отношения и брак, была адресована молодым девственницам в надежде на то, что они сохранят свою невинность[339]. Девственность провозглашалась «добродетелью, стоящей выше всех других добродетелей, которая более других угодна Христу». С другой стороны, даже супружеские половые отношения объявлялись непристойными, отвратительными и скотскими, «бесстыдным вожделением плоти… <и> срамным соитием, полным вонючей мерзости и гнусных деяний». На деле это лишь «ложе для страждущих, чтобы ловить <в их падении> слабых, которые не могут стоять на высоком холме так близко к небесам, как добродетель невинности». В том случае, когда это было непонятно, автор велел своей девственной читательнице «не ломать ту печать, которой ты запечатана!»
На тех, кто был решительно настроен против замужества или состоял в несчастливом браке, описание семейной жизни, приводимое в Hali Meidenhad, должно было производить еще более угнетающее впечатление, чем то, которое Лев Толстой дал в «Крейцеровой сонате», с негодованием осуждая брак. Редкая счастливая жена или муж, как заявлял автор, должны переживать по поводу того, что их супруга или супруг перейдут в мир иной. Большая часть тех, кто состоит в браке, ненавидят друг друга, и когда ненавистный супруг дома, жена, которая как каторжная надрывается в домашних хлопотах, «при взгляде на нее мужа приходит в трепет; его мерзкая радость, как и грубость, наполняют ее ужасом». Кроме того, он издевается над ней, бьет ее и колотит, как будто она его рабыня.
Сексуальные отношения с этим чудовищем, конечно, обязательны. Следующий этап семейного чистилища – это беременность, при которой лицо жены становится «зеленым как трава», вокруг глаз у нее темные круги, а голова раскалывается от пульсирующей боли. Во рту отвратительный вкус, а стоит ей что-то съесть, как желудок все выбрасывает обратно. Более отталкивающее описание беременности и утренней тошноты, наверное, трудно было придумать, и оно не могло не оказывать сильного впечатления на женщин, читавших это произведение.
