Евгений Жаринов - Сериал как искусство. Лекции-путеводитель
Георгий Данелия.
Я увидел картины «новой волны», когда вышел мой первый фильм «Сережа». В 1960 году мы повезли «Сережу» на фестиваль в Карловы Вары, а там как раз показывали «400 ударов» Франсуа Трюффо. Мне «400 ударов» понравились, а позже я посмотрел и другие картины Трюффо, и Шаброля, и Годара. Но я не стал бы объединять всех этих режиссеров в одно направление, так как они очень разные. Стилистику Трюффо лично я воспринимаю. У Шаброля же и Годара совершенно иная манера, для меня менее интересная. Объединять их вместе, на мой взгляд, то же самое, что в советском кино объединять Параджанова и Шукшина. Вообще для меня «новая волна» не нечто единое, а просто ряд режиссеров, которые интересно работали. Итальянцы – Джерми, Коменчини – были ничуть не хуже. Кроме того, в Италии был настоящий бум – неореализм, вот он-то как раз и произвел на меня огромное впечатление. И еще гораздо раньше, чем я увидел фильмы «новой волны», я посмотрел «Сладкую жизнь» Феллини, которая меня ошеломила. Может быть, поэтому работы французских режиссеров казались мне слабее. Для меня любая «новая волна» начинается со «Сладкой жизни». А к фильмам французской «новой волны» я испытывал интерес, но не больше, чем к нашим тех же лет. Очевидно, если бы мы умели так, как они, пропагандировать наше собственное кино – «Заставу Ильича», «Иваново детство», «Судьбу человека», которые были сняты примерно в то же время, – можно было бы говорить о нашей «новой волне», которая ничуть не хуже французской. Помню, меня удивил монтаж фильма «На последнем дыхании», в котором все монтажные правила были нарушены. Из-за него, а точнее, из-за кадра, в котором Бельмондо целится в солнце, я поссорился с Тарковским, которому фильм очень нравился, а мне не очень. Мы с ним по-разному относились к тому, что надо показывать. Интересно, что подобный спор у нас с ним повторился, когда я работал над картиной «Путь к причалу». Там был кадр, где герой бьет ногами волны. После рабочего просмотра сценарист Виктор Конецкий сказал, что это пижонство и этот эпизод надо выкинуть. Я с ним был согласен, меня это тоже смущало. Тарковский же сказал, что если в «Пути к причалу» и есть что-то хорошее, то именно этот кадр. Что до влияния, то оно было скорее негативным. Но больше вреда, чем французская «новая волна», нашему кинематографу принесла как раз наша «волна», открытия которой тут же были растиражированы. После «Летят журавли» из фильма в фильм стали снимать крутящейся камерой кружащиеся березы. За прошедшие годы о французской «новой волне» я не думал, у меня были другие заботы, и, быть может, посмотри я эти фильмы сегодня, было бы другое мнение.
Лев Кулиджанов.
Французская «новая волна» – явление, важное для мирового кинематографа, – начиналась, как сказали бы сегодня, как малобюджетное кино. Режиссеры снимали на небольшие, едва ли не собственные деньги. Им только потом уже, очевидно, стали помогать меценаты. Впервые на Каннском фестивале я увидел две картины Шаброля. Впечатление они на меня произвели сильное. Позже я посмотрел много фильмов «новой волны», которые лично мне были очень интересны, и особенно Трюффо и Годара. За всеми ними стоял журнал «Кайе дю синема», многие режиссеры в нем сотрудничали, были профессиональными журналистами, и все хорошо знали историю и теорию кино. Несомненно, влияние на «новую волну» оказали и Фрейд с его погружением во мрак подсознания, и Сартр с его стремлением раскрыть смысл существования человека, поставленного в пограничные ситуации. Фильмы «новой волны» очень разные, и по форме «Красавчик Серж» Шаброля резко отличается от картины «Хиросима, любовь моя» Рене, но философски они все были очень близки друг другу. У режиссеров было желание подсмотреть, увидеть момент, который заставляет человека стать зверем. Еще они очень любили неопределенность, неразгаданные загадки подсознания. Например, фильм режиссера Кольпи «Столь долгое отсутствие» (1961). Мне он очень нравился, я его помню во всех деталях и могу пересказать в мельчайших подробностях. История женщины, неожиданно узнавшей в оборванном бродяге давно пропавшего мужа, рассказывается неторопливо, все смутно, неопределенно, перетекает из одного в другое. Собственно говоря, советский зритель «новую волну» не знал. Что у нас шло? «400 ударов». «Хиросимы…» не было, «Мариенбада» тоже. Только просмотры для узкого круга кинематографистов, которые обычно были очень осторожны, обсуждая на дискуссиях достижения «новой волны». Любопытно, как Герасимов теоретизировал на эту тему, пытаясь выяснить, в чем секрет глобального успеха «Хиросимы…». Ему-то самому фильм не нравился. И он понял, что у нас просто отношение ко второй мировой войне другое. Если бы какой-то наш режиссер делал что-нибудь подобное «Хиросиме…» или «Столь долгому отсутствию», все равно фильм получился бы совершенно иным. Взять хотя бы нашу картину о войне «Был месяц май» Марлена Хуциева. Многое из ее изобразительных средств может быть сравнимо с тем, что делали режиссеры «новой волны». Но тем явственнее разница. Я к тому времени, когда увидел фильмы «новой волны», уже снял и «Дом, в котором я живу», и «Отчий дом», и мне трудно говорить о ее влиянии на меня. Французы снимали совершенно по-другому: у них более длинные планы, внутренние монологи, закадровый комментарий, несовпадение текста и происходящего, и такая текучесть повествования, словно «жидкая субстанция», перетекание одного в другое. Я никогда осознанно подобными приемами не пользовался. Думаю, что у нас если и встречалось что-то похожее, то использовалось по-другому. Герасимов снимал длинными кусками, но у него это был игровой кинематограф, а Трюффо и Шаброль стремились к документальности изображения, к тому, чтобы их фильмы ни в коем случае не выглядели игровыми. У них было отражение жизни в формах самой жизни. Их актеры не пользовались «звездными» приемами, напротив, играли как люди с улицы. Но, главное, у нас никому бы и в голову не пришло бросить своего героя во мрак подсознания. И еще – от нас требовалась всегда адресность. Точность.
Скорее на наш кинематограф того времени и на меня лично оказал влияние неореализм. Я мог бы проследить в каких-то фильмах степень его влияния, но не знаю ни одной картины тех лет, в которой прослеживалось бы влияние «новой волны». И в современном нашем кино трудно увидеть связь с ней. Разве что она есть у молодого Тодоровского и у Месхиева. Видимо, подспудно «волна» более всего воздействовала на режиссеров, которые пришли в кинематограф позже, чем наше поколение. Я думаю, на фильмах «Чугун», «Листопад», «Жил певчий дрозд» Отара Иоселиани, «Долгие проводы» Киры Муратовой ее влияние сказалось. С каким чувством я вспоминаю те картины? Конечно, с ностальгией. Они для меня что-то значили в годы моей молодости. А теперь многое изменилось. И режиссеры сами изменились. И их фильмы воспринимаются иначе. И их актеры – Бельмондо, Катрин Денев – стали звездами.
Савва Кулиш.
Конечно, я помню, когда впервые посмотрел фильмы «новой волны». Сразу, как только они появились. Наибольшее впечатление тогда произвела картина «Зази в метро». Я был потрясен. Все было другое, необычное, непохожее. Чем привлекала французская «новая волна»? Это была команда совершенно разных и очень интересных режиссеров: Ален Рене, Франсуа Трюффо, Жан-Люк Годар, Альбер Ламорис. Они показали нам, что есть другой путь в кинематографе, другая форма, другое мировосприятие, но, самое главное, при этом они удивительно точно выражали чувства, близкие нашему мироощущению. Это было кино свободных людей. Любая «новая волна» – кино свободных людей. Эйзенштейн свободный человек, Дзига Вертов свободный человек. Свободных людей всегда мало. Единицы. Правда, есть еще люди вне времени, стоящие особняком, им даже невозможно подражать. Например, Чаплин. Конечно, он тоже свободен, но это другое, особое состояние. Он не способен идти в команде. А «новая волна» – это прорыв группы. Не важно, что они разные, непохожие. Так было потом и в Чехословакии – чешской «новой волной» стали Иржи Менцель, Ян Немец, Вера Хитилова, Милош Форман и их «собиратель» и предтеча Отакар Вавра. «Новая волна» – это освобождение от старых пут, что проявляется и в содержании, и в форме. Найти новую форму для нового содержания, мировосприятия безумно трудно. Спустя годы я понял, как это важно – говорить об этом студентам во ВГИКе, неустанно повторять: «Реалистом быть легко, попробуй быть формалистом. Ты пришел в этот мир для того, чтобы сказать то, что никто, кроме тебя, не знает». В нашем кино была своя «новая волна», поколение молодых кинематографистов 60-х – Андрей Тарковский, Глеб Панфилов, Геннадий Шпаликов, Отар Иоселиани, Лариса Шепитько, Василий Шукшин, Геннадий Полока и другие. Мы тоже шли одной сплоченной компанией. Но это не значит, что кто-то терял свою индивидуальность, непохожесть. Все были абсолютно разные, но при этом нас объединяло чувство локтя, товарищества в искусстве, возможность говорить со зрителем на другом языке. А задолго до нас так же одной компанией шли Эйзенштейн, Пудовкин, Довженко. Особняком стоял Вертов. Свободные люди появляются, когда в атмосфере жизни что-то кардинально меняется. Надеюсь, и сегодня они входят в кино так же, как когда-то вошли в него Кайдановский, Сокуров, Пичул. Не только жизнь, но и искусство рождает искусство. Во время юбилея Марка Донского пришли поздравительные телеграммы от Росселлини, Дзаваттини, Феллини, в которых было написано: «Поздравляем Марка Донского, отца итальянского неореализма». Мы были сражены: Донской – отец неореализма! Французская «новая волна» опиралась, с одной стороны, на «Аталанту» Жана Виго (фильм, чрезвычайно важный для всего поколения), с другой – на «Наполеона» Абеля Ганса, на Жана Кок-то и, конечно, на Орсона Уэллса. В Америке было много замечательных режиссеров – от Джона Форда до Роберта Олтмена, – но только две вершины – Дэвид Гриффит и Орсон Уэллс. Орсон Уэллс очень «раздвинул» возможности формы в кино. «Гражданин Кейн» – лучший фильм, который я когда-либо видел, в нем есть все, что необходимо для вдохновения и отталкивания. Именно поэтому, начиная собственную картину, я всегда группе показываю фильм «Гражданин Кейн». Думаю, Орсон Уэллс предварил французскую «новую волну». Это странно, но в наше время во ВГИКе показывали много иностранных фильмов, которых зрители совсем не видели. К сожалению, очень мало студентов ходило на просмотры немого кино, а именно в нем ключ к дальнейшей истории кинематографа. А вот режиссеры французской «новой волны» очень хорошо знали мировое кино, в том числе и советский немой кинематограф. И, безусловно, использовали его уроки, как бы вернув нам в своем творчестве то, что у нас же и взяли. Что касается непосредственного влияния фильмов французской «новой волны» на мое творчество, то, наверное, впрямую они никак не повлияли, зато поддержали меня в ощущении, что можно быть свободным. Хотя и принесли огорчение, так как я понял, что идеи носятся в воздухе. Когда я готовился снимать свой первый короткометражный игровой фильм – абсолютно бессюжетное кино, – я много для этого фильма придумал, но потом все то, что хотел сделать, увидел у Годара. Было обидно. Эти картины я и сегодня оцениваю очень высоко. Хотя многое зависит от степени «разворованности» фильма, от количества заимствований, перенесенных из него в другие картины. Но ранние фильмы Франсуа Трюффо, Алена Рене, Жан-Люка Годара, Клода Шаброля все равно поразительны и продолжают восхищать.
