Сэм Кин - Дуэль нейрохирургов. Как открывали тайны мозга и почему смерть одного короля смогла перевернуть науку
Достоевского с несколькими другими радикалами арестовали в апреле 1849 года по обвинению в заговоре с целью свержения царя Николая I. В декабре солдаты вывели заключенных на заснеженную площадь с тремя виселицами. До этого момента товарищи по несчастью считали, что их на какое-то время отправят на каменоломню. Потом прибыл священник вместе с расстрельной командой, и помощники раздали заключенным белые робы, чтобы они переоделись в погребальные саваны. Достоевский впал в отчаяние, особенно когда друг указал ему на телегу, нагруженную ящиками, похожими на гробы.
Жертвы, впервые испытавшие эпилептический припадок, могут внезапно обнаружить, что они стали гораздо лучше рисовать.
Тем временем солдаты подвели зачинщиков к столбам и надели им на головы белые колпаки. Солдаты подняли ружья. Минута прошла в мучительном ожидании; потом ружья вдруг опустились и прибыл конный вестовой с указом о помиловании. На самом деле Николай подстроил эту сцену, чтобы задать урок смутьянам, но стресс выбил почву из-под ног у Достоевского. После того как он провел несколько месяцев на каторге (царь не собирался так легко отпускать их), грубость охранников и суровая погода добили его, и он испытал первый обширный припадок с криками, судорогами и пеной у рта.
Этот первый припадок понизил некий порог в мозге у Достоевского, и после этого разные стрессы, как духовные, так и физические, могли свалить его. Припадок мог вызвать глоток шампанского, ночь бессонной работы или проигрыш в рулетку. Даже простая беседа могла послужить детонатором.
Однажды во время философской дискуссии с другом в 1863 году Достоевский стал расхаживать взад-вперед, размахивать руками и неистовствовать по поводу какого-то замечания. Внезапно он зашатался. Его лицо исказилось, зрачки расширились, а когда он открыл рот, то издал стон; его грудные мышцы сократились и вытолкнули воздух наружу. Сходный инцидент произошел несколько лет спустя, когда он рухнул на диван в гостиной родителей своей жены и начал завывать. Сны тоже бывали причиной припадков, после которых он обычно мочился в постель.
Достоевский сравнивал припадки с демонической одержимостью и часто запечатлевал их в своих сочинениях, где персонажи-эпилептики встречаются в «Братьях Карамазовых», «Преступлении и наказании» и «Идиоте».
Достоевский почти несомненно страдал эпилепсией височных долей. Не все, кто страдает эпилепсией височных долей, испытывают судороги с пеной у рта, но многие из них ощущают определенную ауру. Это могут быть видения, звуки, запахи или щекочущие ощущения, предваряющие припадок, – предвестники худших вещей. Такое случается с большинством эпилептиков, и страдающие временной эпилепсией находят эти ощущения неприятными; некоторые несчастные ощущают запах горящих фекалий или муравьев, ползающих под кожей.
Но по какой-то причине – возможно, потому что соседние лимбические структуры тоже испытывают возбуждение, – ауры, возникающие в височных долях, кажутся более эмоционально насыщенными и часто окрашенными в сверхъестественные тона. Некоторые жертвы даже ощущали объединение своей души с божественной сущностью. Не удивительно, что врачи называли эпилепсию «священной болезнью».
Что касается Достоевского, его припадкам предшествовала редкая «экстатическая аура», при которой он испытывал почти болезненное блаженство. Как он рассказывал другу, «такая радость немыслима в обычной жизни… полная гармония с собой и со всем миром». После этого он чувствовал себя разбитым: больным, подавленным, терзаемым мыслями о зле и чувстве вины (знакомые мотивы в его прозе). Но Достоевский настаивал, что пережитые тяготы заслуживают этого: «За несколько секунд такого блаженства я бы отдал десять лет своей жизни и даже всю свою жизнь».
Эпилепсия височных долей сходным образом преображала жизнь других людей. По-видимому, все люди обладают психическими контурами, которые распознают определенные вещи как «священные» и предрасполагающие к духовным чувствам. Это просто особенность нашего мозга (возможно, за исключением Ричарда Докинза[34]). Но эпилептические припадки перегружают эти контуры и делают жертв чрезвычайно религиозными людьми, как будто Бог лично коснулся их и засвидетельствовал свое существование.
Даже если жертвы не становятся религиозными, их личность изменяется предсказуемым образом. Они становятся одержимыми вопросами нравственности и часто полностью теряют чувство юмора. (Так называемые «смеховые морщины» полностью отсутствовали у Достоевского.) Они становятся навязчивыми и «прилипчивыми» в разговорах, отказываясь прекращать беседу, несмотря на явное нежелание и даже неприязнь собеседника. И по какой-то причине многие из них одержимы писательством. Они могут выдавать многие страницы виршей или афоризмов или даже переписывать песенную лирику или продуктовые этикетки. Те, кто переживает небесные откровения, начинают записывать их со скрупулезной точностью.
На основе этих симптомов, особенно обостренной нравственности и внезапного духовного пробуждения, современные врачи диагностировали определенных религиозных лидеров как эпилептиков, включая св. Павла (ослепительный свет, внезапный ступор в окрестностях Дамаска), Мохаммеда (путешествия на небеса) и Жанну д’Арк (видения, ощущение великой судьбы). Сведенборг также укладывается в эту схему. Его обращение было внезапным, он писал как метамфетаминовый наркоман (в одной его книге, Arcana Coelestia, содержится два миллиона слов), часто падал в конвульсиях и терял сознание во время видений. Иногда он даже чувствовал, как «ангелы» просовывают его язык сквозь зубы, чтобы откусить его, – распространенная опасность для эпилептиков.
В то же время существуют некоторые проблемы с причислением Сведенборга и других религиозных деятелей к эпилептикам. Как правило, припадки продолжаются несколько секунд или минут – но не часы, как проводили в трансе некоторые пророки. А поскольку спазм височных долей может парализовать гиппокамп, многие эпилептики плохо запоминают свои видения. Даже Достоевский испытывал затруднения, когда речь шла об их конкретном содержании. Кроме того, многие описания эпилептической ауры утомительны и содержат все тот же сияющий свет, хор голосов и аромат амброзии.
Поэтому, хотя за видениями Жанны д’Арк, Сведенборга и св. Павла вполне могла стоять эпилепсия, важно помнить, что они – и другие великие личности – выходили за рамки болезни. Вероятно, никто, кроме Жанны, не смог бы заступиться за Францию, и никто, кроме Сведенборга, не увидел бы ангелов, вкушающих сливочное масло. Как и любой неврологический приступ, эпилепсия височных долей не возвышает сознание пациента. Она лишь преобразует и придает иную форму тому, что уже находится внутри.
* * *Исследования электрической активности мозга, включая припадки, не только пролили свет на происхождение религиозных чувств. Они также пролили воду на мельничное колесо извечных дебатов неврологии: существуют ли в мозге специализированные части, контролирующие различные умственные способности, или же – как и неделимую душу – мозг нельзя разделить на более мелкие части.
Сторонники неделимости одерживали верх до середины XIX века, но положение начало меняться в 1860-е годы. В 1861 году Поль Брока обнаружил, что у многих людей, утративших речевые способности, есть повреждения одной и той же части фронтальной доли. Примерно в то же время английский невролог Джон Хьюлингс Джексон обратил внимание на удивительное сходство припадков у многих эпилептиков. Это были не судороги с пеной у рта или экстатические видения, а приступы трясучки средней тяжести, которые начинались в одном месте и распространялись вверх и вниз по всему телу в неизменном порядке. Если начинал дрожать большой палец ноги, за ним всегда следовала ступня и икра, потом колено и бедро. Если локоть начинал дрожать, за ним следовало предплечье, кисть и отдельные пальцы.
Джексон пришел к выводу, что в мозге содержится карта тела с отдельными территориями и что припадок «путешествует» по этой карте из одного региона в другой. Это исследование было особенно актуальным для Джексона, так как одним из эпилептиков была его жена Элизабет, которая умерла в возрасте сорока лет от осложнений, связанных с болезнью. Смерть Элизабет опустошила его, и он стал почти отшельником.
Исследования по локализации эпилепсии получили очередной толчок в начале 1870-х годов. Сначала двое бородатых берлинцев, Густав Фритч и Эдуард Хитциг, провели ряд экспериментов на мозге анестезированных собак. Большинство этих экспериментов было проведено в спальне Хитцига, где собак привязывали ремнями к туалетному столику фрау Хитциг. Стимулируя электричеством различные точки мозга, ученые добивались того, что собаки дергали лапами и кривили морды.
