Эдуард Днепров - Женское образование в России
Так, медленно, с издержками и оговорками, продвигались женские институты в 1860-х гг. по обочине магистрального пути женского образования, как и российского образования в целом, к всесословной школе. Не менее трудна и терниста была дорога женских институтов и в преодолении их второго коренного порока – закрытого характера этих заведений.
Существовали две основные возможности такого преодоления: первая – допуск в институты полупансионерок и приходящих учениц и вторая – отказ от многолетнего и безвыходного заточения воспитанниц в институтах путем введения их отпусков в семью на каникулы и в праздничные дни.
Первая, более радикальная мера, предложенная Ушинским, была отклонена Главным советом женских учебных заведений в 1860 г., т. е. как только такое предложение прозвучало. Вопрос же об отпусках, также поставленный Ушинским, стал предметом многолетнего бюрократического обсуждения. И хотя многие советы институтов высказались в пользу отпусков, ибо, как отмечал совет Тамбовского института, «институтское затворничество повсеместно встречает одно только неодобрение со стороны родителей и общества», императрица в 1860 г. пожелала узнать мнение начальниц институтов на сей счет. Полемика вокруг этих мнений растянулась на четыре года.
Первые мнения начальниц институтов об отпусках воспитанниц были получены в 1862 г. Только три из 27 начальниц категорически возражали против отпусков. Остальные поддержали их необходимость, мотивируя это тем, что «польза морального влияния семьи может ослабить недостатки общественного воспитания; отпуска сблизят воспитанниц с родною средою, а то они теряют чувство семейной привязанности, не могут быть полезными членами семьи и становятся ей в тягость, часто забывают о существовании родителей, не видя их по целым годам; если родители бедны и необразованны, у дочери является за них ложный стыд; воспитанницы не могут составить себе понятия об ином образе жизни, как институтский; соприкосновение с практической жизнью выведет их из мечтательных понятий о людях, их потребностях и средствах существования; они быстрее достигнут развития идей и знания действительной жизни, свыкнутся с мыслью о необходимости постоянного труда; по выходе вступят в семью, не совсем им чуждую, и будут смотреть на окружающее сознательно, без робости и той часто гибельной наивной доверчивости, которая столь свойственна воспитанницам закрытых учебных заведений».
Однако при ближайшем рассмотрении отзывов начальниц институтов картина оказывалась не столь благостной и безоблачной.
Шесть начальниц высказались против продолжительных отпусков на каникулы, считая, что воспитанницы «в продолжении нескольких недель совершенно потеряют из виду начальство, а через то неминуемо должно пострадать нравственное воспитание, требующее постоянного и бдительного надзора», что они могут заразиться дурными примерами в семье и перенести заразу в институт. Эти шесть начальниц предлагали ограничить отпуска только праздниками и воскресеньями, поскольку, с их точки зрения, «недолгое пребывание и в дурной семье не принесет особенного вреда».
Одиннадцать начальниц институтов, наоборот, высказывались против кратковременных отпусков, имея в виду, что воспитанницы увидят не будничную, а праздничную обстановку семьи. Некоторые из них настаивали на том, чтобы не пускать к родителям детей, достигших пятнадцати лет, т. е. двух последних классов. Здесь доминировали опасения, что «воспитанницы явятся в институт с идеями новыми, неясными, ложными, опасными для других девиц и таким образом внесут в заведение дух и понятия несогласные с целями воспитания». Восемь начальниц считали, что им всецело должно принадлежать право решения – отпускать или не отпускать девиц в семью. Четыре начальницы были категорически против такого права, усматривая в нем возможность произвола, и т. д.
Как видим, в большинстве соображений начальниц институтов доминировали явно охранительные мотивы. Охранительно компромиссным было и решение, принятое 17 марта 1862 г.: отпускать на летние каникулы всех воспитанниц, кроме двух старших классов; разрешение отпусков предоставить начальницам институтов, так же как и право лишать отпуска воспитанниц, «изменившихся во время его к худшему в нравственном отношении». Более того, таковых воспитанниц начальница могла вовсе исключать из института [94, кн. 3, с. 321—323].
Это решение Главного совета было утверждено императрицей 12 мая 1862 г. с небольшими изменениями: вся ответственность за последствия отпусков возлагалась на начальниц институтов; отпуска рассматривались не как «право», а как «награда» воспитанниц за успехи в науках и хорошее поведение; в отпуска не увольнялись воспитанницы лишь старшего класса в последний год их пребывания в институте. Означенные правила об отпусках, что симптоматично, велено было нигде не публиковать.
По истечении двухлетнего испытательного срока, в конце 1863 г., вновь были затребованы мнения начальниц институтов об отпусках. Отзывы их в целом повторяли то, что было высказано ранее. Даже соотношение противников и сторонников отпусков осталось прежним: 3 против 24. Собственно прежними остались и частные возражения о характере и порядке предоставления отпусков. На основании этого Главный совет женских учебных заведений нашел, что «замеченные начальницами недостатки составляют зло меньшее, чем совершенное отчуждение детей от родной семьи». Прежние правила были дополнены разрешением начальницам институтов сокращать время отпуска воспитанницам по их личному усмотрению. После высочайшего утверждения этих правил 17 мая 1864 г. их было решено опубликовать.
Таким образом, ровно через сто лет после учреждения закрытых женских институтов двери их были чуть приоткрыты, и юные затворницы могли теперь, хоть изредка, но все же посещать семью.
Вопрос об отпусках воспитанниц институтов был вновь поднят в 1869 г. по инициативе начальницы Полтавского института, предложившей отпускать воспитанниц домой на Рождество и Пасху. Это предложение снова вызвало бурную полемику в среде институтского руководства. Его противники считали, что «это немыслимое, вредное нововведение». Его сторонники указывали, что желание родителей и детей быть на праздниках вместе так усилилось и сделалось столь общим, что они вступают «как бы в соглашение противодействовать институту». В результате нередко родители забирают детей из институтов и отдают их в открытые учебные заведения, более того – жалобам родителей на недозволение отпускать к ним детей сочувствует общество, «сильно расположенное теперь не столько к открытым учебным заведениям, сколько к принципу воспитания детей в семье».
Одно из высказанных по данному поводу мнений было чрезвычайно показательно, поскольку, по существу, ставило крест на самой идее, заложенной еще в XVIII столетии в основание закрытых женских институтов. «Исторический опыт доказывает, – отмечалось в этом мнении, – что нельзя создать новое лучшее поколение отделением его от старого, вырвав его из окружающей среды; влияние ее сказывается помимо всех преград, проникает в стены заведения, берет свое, несмотря ни на какие предосторожности» [94, кн. 3, с. 345– 346; выделено нами. – Авт.].
Обложка книги «Материалы для истории…»
В итоге новые отпуска воспитанниц институтов, кроме старших классов, на Рождество и Пасху были высочайше утверждены 4 апреля 1870 г. Но при этом опять же не в виде «права», а в качестве «награды».
Несколько лет спустя вновь возник и первый вариант преодоления закрытости женских институтов, предложенный К. Д. Ушинским и отброшенный в 1860 г. Постепенное хирение провинциальных институтов на фоне растущего числа всесословных открытых женских гимназий и прогимназий вынудило Мариинское ведомство разрешить доступ полупансионерок и приходящих учениц в ряд институтов, а некоторые из них преобразовать в полуоткрытые заведения. К 1880 г. почти все институты были преобразованы в семиклассные с доступом полупансионерок и приходящих учениц.
Так постепенно под влиянием набирающих силу всесословных открытых женских гимназий и прогимназий, под давлением общества и передовых педагогических деятелей размывались старые основания институтского устройства. Институты все шире открывали свои двери для «среднего класса», все более либерализовали свой режим, частично смыкаясь с открытыми женскими учебными заведениями.
Третье основное направление реформирования институтов – реорганизация их местных советов – было менее успешным, представляя собой скорее контрреформирование. Состав и права советов урезались. Общественные элементы из них удалялись. Институты укреплялись как чисто государственный сектор женской школы [24, с. 417]. Инициатором этого стала учрежденная еще в 1859 г. Комиссия для преобразования коренных начал государственной отчетности. Казалось бы, далекая от вопросов управления женскими учебными заведениями, эта комиссия, приступив в 1862 г. по указанию императора к пересмотру хозяйственного и административного устройства женских институтов, нашла вредными многочисленность и сложность состава их местных советов. Все члены советов, отмечала комиссия, «за исключением начальницы, имеют другие занятия по прямым своим обязанностям, причем звание членов институтских советов, как не приносящее никаких служебных выгод, становится для одних званием почетным, не влекущим за собою никакой ответственности, а для других – докучливым бременем, налагаемым на них начальником губернии».
