Джаред Даймонд - Третий шимпанзе
С практической точки зрения этот вывод кажется огорчительным. Если бы существовала одна-единственная, главнейшая причина старения, устранение ее дало бы нам источник вечной молодости. Эта мысль во времена, когда старение считалось в основном явлением гормонального характера, подтолкнула некоторых к попыткам добиться чудесного омоложения стариков с помощью гормональных инъекций или пересадки половых желез из молодого организма. Одна из таких попыток стала сюжетом рассказа сэра Артура Конан Дойла «Человек на четвереньках», в котором пожилой профессор Пресбери, безумно влюбившийся в молодую женщину, отчаянно желает омолодиться, но вместо этого после полуночи начинает бегать на четвереньках, как обезьяна. Великий Шерлок Холмс находит причину: профессор стремился обрести молодость, делая себе инъекции сыворотки обезьяны-хульмана.
Я мог бы предостеречь профессора Пресбери, что близорукая одержимость проксимальным объяснением причин уводит его по ложному пути. Задумайся он о первоначальных эволюционных причинах, ему стало бы понятно, что естественный отбор никогда не позволил бы нам дряхлеть под воздействием одного-единственного механизма, которое можно было бы устранить простым лечением. Возможно, это и к лучшему. Шерлок Холмс очень беспокоился по поводу того, что могло бы случиться, если бы люди все же нашли такой эликсир жизни:
«Здесь кроется опасность для человечества, и очень грозная опасность. Вы только вдумайтесь, Уотсон: стяжатель, сластолюбец, фат — каждый из них захочет продлить свой никчемный век. И какой же зловонной клоакой станет тогда наш бедный мир!»
Холмс с облегчением узнал бы, что, как нам сейчас представляется, в действительности этого никогда не произойдет.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
УНИКАЛЬНОСТЬ РОДА ЛЮДСКОГО
В первой и второй частях книги рассказывалось о генетически определенных основах наших уникальных культурных особенностей. Мы видели, что в число этих основ входят известные признаки человеческого скелета, например, большая черепная коробка, а также особенности, необходимые для прямохождения. К ним относятся также характер наших мягких тканей, наше поведение, эндокринологические особенности, касающиеся репродуктивной сферы, и общественная организация.
Но если бы эти генетически предопределенные черты были единственными отличительными особенностями человека, мы не выделялись бы среди остальных животных и не смогли бы, как это сейчас происходит, поставить под угрозу выживание как свое собственное, так и других видов. Другие животные, например, страусы, ходят на двух ногах. Некоторые обладают относительно крупным мозгом, пусть и не таким большим, как у нас. Некоторые живут моногамными колониями (многие морские птицы) или отличаются очень большой продолжительностью жизни (альбатросы и черепахи).
Нет, наша уникальность состоит в культурных особенностях, которые основаны на этом генетическом фундаменте и которые, в свою очередь, дают нам нашу силу. Наши культурные особенности включают в себя разговорный язык, искусство, применение орудий и земледелие. Но если на этом остановиться, у нас сложится однобокое и самодовольное представление о собственной уникальности. Мы гордимся теми отличительными чертами, которые я только что упомянул. Тем не менее археологические данные показывают, что появление земледелия принесло не только благо, но и проблемы, поскольку некоторым оно было выгодно, но многим нанесло серьезный ущерб. Злоупотребление определенными химическими веществами является совершенно безобразной особенностью человека. Но оно, по крайней мере, не ставит под угрозу выживания нашего вида, в отличие от двух других культурных практик, а именно, геноцида и массового уничтожения других видов. Мы чувствуем себя неловко, размышляя о том, считать ли эти явления случайными патологическими отклонениями или же чертами, глубоко свойственными человеку, как и те, которыми мы более всего гордимся.
Все эти культурные черты, определяющие человеческий облик, явно отсутствуют у животных, даже у наших ближайших родственников. Они определенно возникли через какое-то время после того, как наши предки отделись от других шимпанзе около семи миллионов лет назад. Более того, пусть мы и не имеем возможности узнать, умели ли неандертальцы говорить, принимали ли наркотики и практиковали ли геноцид, у них несомненно не было ни земледелия, ни искусства, и делать радиоприемники они не умели. Последние перечисленные особенности, следовательно, появились у человека совсем недавно, в течение последних нескольких десятков тысяч лет. И все же они не могли возникнуть на пустом месте. У этих явлений обязательно были свои предшественники в животном мире, и вопрос только в том, способны ли мы их распознать.
О каждой из наших определяющих черт следует задать себе вопрос: какими у нее были те самые предшественники? Когда именно у наших предков эта черта приобрела свою современную форму? Какой она была на ранних этапах своей эволюции, и можно ли проследить эти этапы средствами археологии? Мы уникальны на Земле, но уникальны ли мы во Вселенной?
Две наши наиболее опасные черты, геноцид и уничтожение окружающей среды, будут обсуждаться позже, в четвертой и пятой частях. Здесь же мы рассмотрим некоторые из вышеупомянутых вопросов в отношении наших благородных черт, а также особенностей, имеющих в себе отрицательные и положительные стороны, и тех, которые лишь в небольшой степени деструктивны. В восьмой главе рассматривается происхождение устной речи, которая, как я предположил во второй главе, могла дать стимул «Большому скачку», и которую всякий упомянул бы, перечисляя наиболее важные отличия человека от животных. Задача проследить развитие человеческого языка может показаться на первый взгляд попросту невыполнимой. До зарождения письменности язык не оставлял никаких археологических материалов, в отличие от первых опытов человека в искусстве, земледелии и создании орудий труда. Похоже, не найдется ни одного ныне существующего простого человеческого языка или языка животных, который мог бы считаться примером этих ранних этапов.
В действительности, у языка бесконечное число предшественников в животном мире: это системы голосового общения, сложившиеся у многих видов животных. Только сейчас мы начинаем понимать, насколько сложными являются некоторые из этих систем. Мы также увидим, что существуют и весьма простые языки, неосознанно изобретенные современными людьми, и на примере этих языков можем неожиданно много узнать. Если рассмотреть вместе эти сложные «языки» животных и простые человеческие языки, то окажется, что они с обеих сторон выстраивают мост через ту пропасть, которая, как может показаться, разделяет животных и человека в отношении речи.
Девятая глава посвящена происхождению искусства, наиболее благородного из человеческих изобретений. Кажется, человеческое искусство, предположительно создаваемое исключительно для удовольствия и никак не способствующее передаче наших генов, находится будто на другом берегу, оторванное от всякого животного поведения. Но при этом живописные произведения и рисунки, созданные живущими в неволе приматами и слонами — какими бы мотивами ни руководствовались эти животные-художники, — настолько похожи на работы художников-людей, что ввели в заблуждение специалистов и были куплены коллекционерами. Если кто-то все же принижает значение произведений искусства, созданных животными, называя их неестественными, что же ему останется сказать о разноцветных сооружениях, тщательно возведенных обычными самцами шалашников? Эти шалаши играют неоспоримо важную роль в распространении генов. Я считаю, что человеческое искусство первоначально играло ту же роль и часто сохраняет эту функцию и в наши дни. Поскольку искусство, в отличие от языка, оставляет после себя археологические материалы, мы знаем, что человеческое искусство получило распространение лишь во времена «Большого скачка».
Земледелие, предмет десятой главы, имеет прецедент, но не предшественника, в животном мире; это сады цикадок, вида, который не связан с человеком близким родством. Археологические данные позволяют нам отнести «повторное изобретение» человеком земледелия к эпохе намного более поздней, чем «Большой скачок»; это произошло не позже, чем 10 ООО лет назад. Переход от охоты и собирательства к земледелию обычно считается решительным шагом на пути к прогрессу, позволившему наконец людям обеспечить себе постоянные запасы пищи и получить свободное время, необходимое для создания того, что считается великими достижениями современной цивилизации. Тем не менее если мы внимательно присмотримся к этому переходу, то выводы наши будут иными: большинству людей этот переход принес инфекционные заболевания, недоедание и сокращение продолжительности жизни. Если рассматривать человеческое общество в целом, то земледелие осложнило жизнь женщинам и породило сословное неравенство. С земледелием, более с чем- либо во всех остальных важных вехах на пути от шимпанзе к человеку, неразрывно связаны причины нашего взлета и нашего падения.
