Каспар Хендерсон - Книга о самых невообразимых животных. Бестиарий XXI века
Эксперименты, целью которых было проверить, до какой степени люди и животные представляют собой «чистый лист бумаги», не раз заводили ученых в тупик. В конце 1960-х два американских психолога решили проверить, можно ли разрушить самую тесную связь, существующую среди млекопитающих, – связь между матерью и младенцем. Они поместили новорожденных детенышей макак-резусов в клетки с куклами из проволоки и тряпок, отдаленно напоминавшими кормящих матерей.
Первым из этих монстров была тряпичная обезьяна-мать, которая в определенное время или по требованию выпускала струю сжатого воздуха под давлением. Эта струя практически срывала кожу с новорожденного детеныша. Что же делал детеныш? Он все сильнее и сильнее прижимался к матери, потому что напуганный младенец во что бы то ни стало прижимается к матери…
Но мы не сдавались. Мы создали вторую суррогатную мать-монстра, которая раскачивалась так сильно, что у младенца зубы стучали. Но младенец только прижимался теснее. У третьего созданного нами монстра был встроенный проволочный каркас, который выскакивал из живота суррогата и сбрасывал младенца на пол. Детеныш поднимался с пола, ждал, пока каркас уберется в тряпичное тело, и прижимался к роботу.
В конце концов мы построили мать-дикобраза. По команде из всей поверхности живота выскакивали острые медные шипы. Хотя такие острые шипы причиняли детенышам боль, они просто ждали, пока шипы исчезали и возвращались к матери.
Экспериментаторы обнаружили, что «добиться психопатологии» (то есть вызвать нервный срыв) им удалось только у обезьян, которых они с рождения держали в полной изоляции.
Как могли интеллектуалы, политики, бизнесмены и целые сообщества так катастрофически заблуждаться? А Дарвин тоже ошибался? В конце «Происхождения видов» он пишет, что его работа приведет к «гораздо более важным исследованиям», в которых «психология будет строиться на новом фундаменте, уже заложенном Гербертом Спенсером…». Спенсер, самый известный в свое время философ в мире, как уже говорилось, был создателем направления, которое сегодня мы называем социальным дарвинизмом. На самом же деле дальнейшие исследования самого Дарвина заставили его взглянуть на жизнь не просто как на мальтузианскую борьбу за существование. Это становится очевидным в следующей его крупнейшей работе – «Происхождение человека»{36} (1871):
Абсолютно любое животное, обладающее хорошо развитыми социальными инстинктами, в том числе родительской и сыновьей привязанностью, с неизбежностью разовьет чувство морали или совесть, когда его интеллектуальные способности станут настолько или почти настолько же развитыми, как у человека.
Дарвин приводил такие свидетельства в поддержку своей теории:
Мой корреспондент в Абиссинии наблюдал, как большая группа павианов пересекала долину. Некоторые уже поднялись на противоположную гору, а другие еще оставались в долине – и на них напали собаки. Но самцы, которые поднялись на гору, немедленно спустились вниз и начали так страшно рычать, что собаки разбежались. Через какое-то время собаки набрались храбрости для новой атаки, но уже все павианы поднялись на гору. В долине остался только один молодой павиан месяцев шести, который громко призывал на помощь: он забрался на выступ скалы, и собаки окружили его. И тогда один из самых крупных самцов, настоящий герой, спустился с горы, подошел к отставшему молодому самцу, убедил его пойти с собой и с триумфом увел из долины – собаки были слишком удивлены, чтобы нападать.
Учитывая, что в то время постоянные наблюдения за жизнью обезьян не велись и тем более не было специально подготовленных приматологов, такие рассказы могли только передаваться из уст в уста. То, что Дарвин им верил, в очередной раз доказывает его здравый смысл: ведь он пренебрегал предубеждениями своего времени (и не только своего: почти 100 лет спустя Роберт Ардри так описывал павианов: «прирожденный забияка, прирожденный преступник и кандидат на веревку палача»). Сейчас мы знаем, что для многих видов обезьян бывает свойственно альтруистическое и иногда даже геройское поведение, как в этой пересказанной Дарвином истории, и они приходят на выручку другим особям, даже необязательно своим родственникам. В последнее время собрано немало свидетельств, подтверждающих это. Так, есть свидетельства о жившей в горах группе японских макак, среди которых одна по имени Мозу родилась без кистей рук и ступней. Несмотря на увечье, Мозу прожила долгую жизнь и родила пятерых детенышей: сородичи кормили и защищали ее. В качестве еще одного примера можно рассказать о серии экспериментов, проводившихся с макаками-резусами: они последовательно отказывались нажимать на рычаг, за что получили бы вознаграждение, когда понимали, что это причинит боль другой обезьяне.
Павианы, более смышленые, чем макаки, еще чаще демонстрируют способность к симпатии и готовность помочь. Один из наиболее удивительных примеров – история молодой самки Алы, которая нашла работу на ферме в Южной Африке в 1950-е гг.:
Когда Ала возвращается домой после кормления, она идет в загон к ягнятам. Отсюда ей слышно, но не видно взрослых овец. Когда она слышит, как какой-то ягненок зовет мать, она находит его, перепрыгивает через перегородку и подносит его к матери, чтобы он мог поесть. Она умеет точно находить мать ягненка, даже если одновременно несколько матерей зовут своих детенышей и несколько ягнят им отвечают… Иногда она находит и приносит ягненка еще до того, как мать и детеныш начинают звать друг друга. Миссис Астон, хозяйка фермы, отмечает: «Ни один человек не смог бы правильно найти матерей двадцати одинаковых на вид ягнят. Но Ала никогда не ошибается».
Но не меньшим заблуждением, чем обвинение приматов в постоянной жестокости и насилии, было бы думать, что они всегда ласковы и добры. Почти в каждой группе есть особи, совершающие крайне жестокие поступки по отношению к членам своей же группы. (Такие действия совершаются редко, но никогда не бывают случайными.) Но даже учитывая сказанное, есть доказательства, что сочувственная реакция и соответствующее поведение «закреплено» в мозгу приматов. Например, известные сейчас «зеркальные нейроны», которые срабатывают, когда мы совершаем конкретное действие и когда мы видим, как кто-то другой совершает такое же действие, впервые были обнаружены у макак-резусов.
То, что справедливо в отношении обезьяны, верно и для человека. Вот что современник лорда Монбоддо Адам Смит писал в своей «Теории нравственных чувств» (Theory of Moral Sentiments):
Каким бы эгоистичным мы ни считали человека, очевидно, что ему свойственны некоторые принципы, которые заставляют его интересоваться судьбой других и делают их счастье необходимым ему, хотя сам он ничего от этого счастья не имеет, кроме удовольствия наблюдать его.
Такие слова уже сами по себе могут способствовать добродетели. Но выражает ли человек сочувствие и действует ли соответственно, зависит от множества условий, о чем было хорошо известно и Адаму Смиту. Конечно, мы способны сотрудничать друг с другом в течение более долгих периодов и в выполнении более сложных задач, чем кто-либо еще из приматов, причем вопреки ранее распространенному среди антропологов мнению родство зачастую не является единственным или даже главным определяющим фактором; репутация и взаимность могут оказаться гораздо важнее. Кроме того, мы обычно придаем огромное значение тому, что привыкли называть справедливостью. Но такие свойства не всегда обусловлены широтой нашей души: нередко мы просчитываем, какое поведение лучше всего соответствует нашим интересам. И, конечно, у наших порывов к сотрудничеству есть и своя темная сторона. Совместные действия иногда требуют от нас принимать правила, заставляющие подавлять любую эмпатию. И стремление соблюдать правила может оказаться важнее всего остального. Таковы по крайней мере выводы, которые можно сделать по результатам экспериментов, проведенных в 1960-е Стэнли Милгрэмом. Он продемонстрировал, что примерно две трети его испытуемых – обычных людей – были готовы наказывать другого человека, не справляющегося с тестом на запоминание, ударами электрического тока, причем даже достигая, как они считали, смертельно опасного уровня, если авторитетное лицо говорило им, что так следует поступить. (На самом деле второй человек – это был актер – не получал никакого разряда, но испытуемый этого не знал.) До эксперимента Милгрэм предполагал, что лишь около 1 % подопытных исполнят такой приказ и что это будут психопаты.
Новорожденная макака повторяет мимику взрослого человека, показывающего ему язык
Наша биологическая природа, утверждает приматолог Франс де Вааль, который ввел в употребление понятие макиавеллианского интеллекта, «держит нас на поводке и не позволяет отклоняться от нашей сути. Мы можем строить свою жизнь как хотим, но будем ли мы успешны, зависит от того, насколько наша жизнь будет соответствовать индивидуальным предиспозициям». О каких предиспозициях идет речь? «Как и других приматов, – говорит де Вааль, – человека можно описать либо как расположенных к сотрудничеству животных, которым приходится прилагать немало усилий, чтобы контролировать эгоистичные и агрессивные импульсы, либо как склонных к конкуренции животных, которые, несмотря на это, могут ладить друг с другом и идти на компромиссы». Иначе говоря, в нас есть две «внутренние обезьяны». Одна из них – «поддерживающая иерархию личность», которая верит в закон и порядок и необходимость строгих мер, обеспечивающих каждому четко определенное место. Другая – «смягчающая иерархию» – верит в равные возможности для всех. Для де Вааля вопрос заключается не в том, какая из этих тенденций более ценна, потому что только вместе они создают человеческое общество таким, каким мы его знаем: «В наших обществах уравновешены оба типа. У нас есть организации, поддерживающие иерархию, например система уголовного судопроизводства, и смягчающие иерархию, такие как движение за социальную справедливость».
