HistoriCity. Городские исследования и история современности - Степанов Борис
Начиная с XVIII в. история все больше приобретала ключевое значение в формировании идентичности современных обществ. Это не могло не сказаться на городской культуре и трансформациях городской среды, которые, как показано еще в классических работах В. Беньямина, были связаны с появлением новых публичных пространств и с интенсивным развитием медиа, определявших воображение участников разрастающихся городских сообществ20. История, прежде всего история политическая (будь то национальная или имперская), воплощалась в коммеморативной инфраструктуре, которая разворачивала и воспроизводила исторические повествования в городской среде21. Эта инфраструктура, которая включала в себя различные элементы, такие как исторические музеи, памятники, топонимию и т. д., интегрировалась в разнообразные механизмы сплачивания новых открытых сообществ – начиная от экскурсий и заканчивая праздниками и государственными коммеморативными мероприятиями. Именно этот круг явлений, как известно, в значительной мере стал фокусом внимания участников легендарного проекта «Места памяти»22. Сегодня в развертывании рефлексии о коллективной памяти и ее городской инфраструктуре участвуют как исследователи, так и городские активисты, и представители современного искусства.
Одним из важных направлений этой рефлексии сегодня становятся ограничения этой коммеморативной инфраструктуры, которые превращают ее не столько в посредника памяти, сколько в средство забвения23. Опираясь на разработки исследователей исторической культуры, эта рефлексия претендует на то, чтобы осмыслить политические, эстетические и когнитивные характеристики элементов этой инфраструктуры, ответить на вопросы о том, какого рода повествования они транслируют, каковы этические основания этих повествований, как строится взаимодействие этих повествований с различными городскими публиками. Показательным примером в этом отношении может служить проблематизация городских монументов. Исследователи памяти подвергают критическому осмыслению классические образцы памятников, которые мифологизируют исторических персонажей, репрезентирующих единство сообщества. Параллельно художники и скульпторы создают новые типы городских монументов, которые погружают зрителя в пространство травматической памяти – как берлинский мемориал жертвам Холокоста – или, наоборот, растворяют эту память в городской среде – как «Камни преткновения» или таблички «Последнего адреса». Эстетические эксперименты касаются и темпоральности монументов: в качестве альтернативы поставленным на века мемориалам появляются временные и мобильные арт-объекты, подчеркивающие эфемерность и личный характер актов памятования24.
Пожалуй, одним из наиболее значимых воплощений фундаментальной связи между историческим сознанием и городской культурой выступает феномен наследия. Кристаллизация этого феномена связана преимущественно с эпохой модерна, одним из важных импульсов для нее стало развитие практик городского планирования современного города (классическим примером здесь, конечно, была османизация Парижа, которая стала образцом для многих последующих проектов модернизации городского пространства), реализация которых приводила к уничтожению старой застройки. В борьбе против этого стали формироваться сообщества краеведов и градозащитников, которые инспирировали возникновение системы охраны памятников старины. На протяжении XIX–XX вв. интерес к феномену наследия переживал взлеты и падения в зависимости от конкретного социального контекста, но неизменно играл важную роль в формировании представлений об аутентичности и ее значении для современной культуры. Пожалуй, наиболее значимый всплеск интереса к нему, оказавший влияние как на практики городского планирования, так и на систему исторической рефлексии, произошел на рубеже 1960–1970‑х гг.
Влияние идеи наследия на практики городского планирования сказалось в требованиях учета целостности города как исторически сложившейся данности. Это было связано с тем, что идея ценности прошлого связывалась уже не только с определенным объектом, но также и с его окружением. Идеи духа места, genius loci, высказанные в искусствоведении Дж. Рескиным, а в урбанистике – П. Геддесом25, оформились в ходе развития культурной географии в представления о культурном ландшафте, исследования которого все больше касались не природных и сельских местностей, а городских пространств26. Итогом этой эволюции можно считать формирование концепции «исторического города», которая была намечена уже в книге К. Зитте «Художественные основы градостроительства», однако в полной мере сложилась лишь к началу XX в. Ценность сохранившихся городских ландшафтов была закреплена в целом ряде международных документов, начиная с Конвенции об охране всемирного культурного и природного наследия 1972 г. В науках об архитектуре актуальной задачей стала разработка стратегий анализа исторической застройки и включения ее в жизнь современного города27.
Вместе с тем рост значимости идеи наследия в последние десятилетия связан не только с утверждением значимости старого, но и с изменением характера взаимодействия между современностью и прошлым. Еще А. Ригль в своей классической работе о современных памятниках указал на существование различных типов утверждения ценности прошлого и способов его актуализации28. Современные исследователи наследия, начиная с Д. Лоуэнталя, свидетельствуют не только об увеличении этого разнообразия, но и об умножении типов наследия, в качестве которого теперь могут выступать природные ландшафты, музыкальные и кулинарные традиции, фольклор, одежда и т. д. В городской культуре, элементы которой занимают все большее место в корпусе наследия, в этом качестве выступают уже далеко не только признанные памятники. Все более заметными здесь становятся объекты и места, связанные с недавним прошлым, которые воплощают не подтвержденную экспертами классическую красоту, но историческую ценность, приписываемую им самыми разными сообществами – от этнических и религиозных до фанатских. Наряду с памятниками все большее место в городском пространстве занимают проблематичные исторические объекты – руины, реконструкции, следы29. Разрушается классический образ объекта наследия: от освоения промышленной архитектуры мы движемся к осмыслению лишенных исторической ауры объектов (новых районов)30 или к таким образцам современной архитектуры, которые не вписываются в традиционные рамки классической эстетики31. Именно освоение городских пространств становится одним из важных импульсов к разработке проблематики «нематериального наследия», которое задает новые критерии целостности охраняемых объектов32.
Подобная экспансия идеи наследия, несомненно связанная с формированием современной урбанизированной культуры, рассматривается исследователями, начиная с работ Г. Люббе и Ф. Артога, как выражение сути присущего нашей эпохе режима историчности, о котором шла речь во вводной части нашего текста. В рамках этого режима презентистского восприятия времени общество парадоксальным образом оказывается одержимо не только сохранением прошлого, объем которого нарастает, но и включением его в активное взаимодействие с настоящим. Наследие удовлетворяет потребности в ретромании и ностальгии, интенсивно коммодифицируется в ходе преобразования городов посредством культуры, развития туристической индустрии, деятельности культурных индустрий33. На издержки этой ситуации указывает, подводя итоги анализа идеи исторического города, М. Лампракос:
