Анатолий Ромов - Перед выходом в рейс
— Прошу прощения, не видели Горбунова?
— По расписанию Горбунов вроде на «Кондопоге», — сказал Болышев. — В первом доке. Вычеслав Петрович, хотите, вместе поищем. Мне он тоже нужен.
Выйдя из цеха, они с Болышевым двинулись вдоль причалов. На вид Болышеву было под пятьдесят. По причалам он шел легко, ловко переступая через натянутые, швартовы. Пройдя немного, заметил:
— Задолжал мне Горбунов краску «КО». Восемь бочек. Брал он и сухой цемент, но это я не считаю. Главное, «КО», дефицит ведь. Взял, а отчета до сих пор нет.
— И по каким судам?
— Главным образом по «Петропавловску». Стоял тут у нас такой месяц назад.
Конечно, краска «КО», может быть, и не связана с запиской Гаевой. И все-таки, кажется, Болышева он встретил кстати. Что же, надо проверить незаметно. Обогнув бочку, Тауров сделал вид, что отворачивается от ветра.
— Понятно, «КО», по-моему, бортовая?
— Краска используется для работ, связанных с предохранением металла от коррозии. На «Петропавловске» ее брали для ремонта питьевых танков. В форпике.
— А что именно покрывают этой краской в питьевых танках? Внутреннюю поверхность?
— Конечно. У краски специальное назначение, поэтому она и дефицит.
— Любопытно. Значит, я отстал. Мне казалось, внутреннюю поверхность танков покрывают цементным раствором.
— Насчет того, что отстали, — это точно. Раньше действительно внутренность танков покрывали цементным молочком. Но как появилась «КО», стали переходить на нее. Цементное покрытие изнашивается, его надо обновлять каждый год. Ну а, скажем, «КО-сорок два» — после нее в танки можно лет семь-восемь не заглядывать.
Перешагнув швартов, Болышев остановился. Прямо над ними возвышался борт с надписью: «Кондопога». История с краской «КО» любопытна, подумал Тауров. Все эти обстоятельства можно использовать прямо сейчас, при разговоре с Горбуновым. Ведь в любом случае бригадир не должен догадываться, что именно он, Тауров, пытается у него выяснить. Да, сам того не подозревая, Болышев сейчас ему помогает.
— Вадим Алексеевич, просьба — отмените-ка пока разговор с Горбуновым.
— Отменить?
— Да. Насчет краски для вас я выясню, вас же хочу попросить сейчас о помощи, не откажите.
Болышев с сожалением посмотрел на «Кондопогу».
— Ну пожалуйста. Но… в чем именно я могу вам помочь?
— Скажите, сколько бочек «КО» брал у вас Горбунов? Для окраски танков на «Петропавловске»?
— Восемь.
— И до сих пор не отчитался?
— Ну да. Я ведь уже месяц копии ведомостей с него пытаюсь получить. Не дает, хоть тресни. Он тут на договоре, «вечный ремонтник». Такие, если захотят, могут тянуть до бесконечности, прижать его трудно. Ну а мне, сами посудите, что делать?
— Ничего, попробуем его прижать. Вот что, Вадим Алексеевич, вы не могли бы чисто теоретически предположить, почему Горбунов тянет с этим делом?
— Почему? — Болышев явно колебался. — Вячеслав Петрович, вот уж не знаю. Обычная халатность, наверное. Что тут может быть еще? — Кажется, именно потому, что Тауров молчал, инженер наконец отбросил колебания. — Вы думаете… То есть, вы не исключаете, что этих документов у него вообще нет?
Может быть и такое, подумал Тауров.
— Не знаю, Вадим Алексеевич, всякое ведь бывает. Давайте сделаем вот что: я сам сейчас справлюсь у Горбунова об этих ведомостях под видом общей проверки. Меня устроил бы именно этот вопрос к нему, понимаете?
— Но только копии ведомостей по краске я все же хотел бы получить. От отчета ведь не уйдешь.
— Обещаю — как только добуду эти копии, сразу отдам вам. Вы же оставляете пока Горбунова мне, хорошо?
— Хорошо, договорились. — Подняв воротник, и еще раз посмотрев на «Кондопогу», Болышев ушел к цеху. Поднявшись по поскрипывающему заржавленному трапу и походив по судну, Тауров наконец нашел Горбунова — тот с группой ремонтников стоял и курил на юте.
Иван Федорович, отниму всего пару минут… Дело такое — мы проверяем общий расход краски «КО» по всему заводу. Вспомните, вы по всем объектам отчитались? По этой краске?
— Отчитался, а чего тут отчитываться? У меня полный порядок по «КО», тут и говорить нечего. А что? — Кажется, Горбунов пытается понять, почему Тауров заинтересовался краской. Похоже, действительно с форпиком «Петропавловска» что-то не в порядке. Разговор можно заканчивать, остальное расскажут документы. Единственное, чтобы не насторожить Горбунова, сейчас не надо упоминать само это слово, «Петропавловск-Камчатский».
— Если полный порядок, и вопросов нет. Извините, Иван Федорович, всего доброго. До свиданья.
Снова поднявшись в отдел кадров и покопавшись с кадровичкой в картотеке, Тауров убедился: в ведомостях задействованы липовые фамилии. Панченко, Урахов, Джорогов и Янец работают слесарями комплексного цеха. Значит — подставка. Попросил снова достать папку с документами. Сверился и выписал пять фамилий руководителей ремонта: Чернягин, Ермаков, Асаян, Фоменко, Разин.
Ожидание
Глядя на себя в зеркало, она запахнула черную полу, расшитую золотыми драконами. Семь. Не так много времени, но, в общем, подготовиться к встрече она успеет. Кажется, Таурова лучше всего принять именно в этом черном халате-кимоно, больше похожем на вечернее платье. Здесь ее дом, и здесь она должна произвести совсем другое впечатление. Подарок Любимого, настоящий карликовый голубой пудель, каких больше в Дальноморске нет, Фифи коротко тявкнул, потерся о ногу. Сел рядом, и она наспех погладила его по затылку. Фифи, фифи, глупышка… Дорогой песик, щенком, наверное, ты стоил рублей пятьсот… Ну и что? Снова, в который уже раз, подумала, стоит ли скрывать от Таурова часть обстановки? Ну, например, набросить покрывало на видеомагнитофон; кое-что убрать? Антикварные китайские вазы поставить в шкаф? Глупости. Ничего этого делать не нужно. Наоборот, пусть видит. Если он заметит, что она что-то скрывает, это его сразу насторожит. Конечно. Да, квартира хорошо обставлена, ну и что? Все, что здесь есть, ей вполне могли купить родители. Отец получает хорошую пенсию, при этом иногда прирабатывает. Да и она уже пять лет работает на заводе. Осторожно положила тон на щеки, подправила ресницы. С лицом как будто все в порядке… Да, она выглядит так, как и хотела бы выглядеть. Свежей, отдохнувшей, красивой. Главное, теперь она знает, как себя вести с Тауровым. Ее даже не волнует, почувствовал что-то к ней этот Тауров или остался равнодушным. Неважно. Цель у нее одна, прежняя, та же, что была все последние годы, — чтобы был доволен Любимый. Сегодня она должна выполнить все, что они решили вместе. Выполнить, это так просто. Вздохнула, улыбнулась сама себе, сняла трубку, набрала номер. Только бы не мать, именно с матерью ей сейчас говорить не хотелось… Отец.
— Папочка, знаешь, я скоро уеду отдыхать. Может быть, даже сегодня.
— То есть как сегодня? Ночью?
— Пап, я еще не знаю. Могу сегодня, могу завтра.
— Но… у тебя ведь уже был отпуск?
— Был, ну и что? Возьму отгулы.
— И куда же ты уезжаешь? Если не секрет?
— Пока секрет. Все, пап, у меня нет времени. — Положила трубку, подождала, не раздастся ли тут же звонок. Мама может позвонить. Нет, тихо. Некоторое время снова занималась лицом, пока наконец не раздался условный сигнал. Трель, молчание, трель, молчание, снова трель. Любимый, они договорились. Сняла трубку. Он спросил сразу же:
— Этого… еще нет?
— Нет.
— Правильно. — Молчание, она нарочно не перебивала это молчание и оказалась права. — Знаешь, Вера, странная вещь, — я по тебе соскучился. Как договоримся?
— Если свет потушен, ты входишь без звонка. Замки будут открыты. Правильно?
— Умница.
Раздались гудки, но она, прежде чем положить трубку, прижала ее к щеке. Она все еще слышит этот голос… Наверное, в этом и есть счастье.
В квартире на Луговой
Перед тем как войти в подъезд Гаевой, Тауров закурил. Глядя на светящиеся в темноте окна, глубоко затянулся. Вздохнул: тридцать лет… Конечно, за полтора года он успел привыкнуть к Дальноморску, но холостяцкая жизнь есть холостяцкая жизнь. Эта жизнь ему уже порядком надоела, но девушку, которая поняла бы его и понравилась ему самому, он встретить так и не может. Внешне он, конечно, не красавец, но и не урод. Худоват, это есть, несколько нескладен с виду, но ведь это только с виду. Глаза наполовину карие, наполовину зеленые. Нос прямой, подбородок твердый, вот только губы подкачали, тонковаты. Тут же скривился — ну а что в тебе есть еще? Оперативник ты хороший? Да, оперативник не из последних, но ведь девушкам это не расскажешь? Затушив сигарету и бросив ее в урну, вошел в подъезд. Остановился, разглядывая занимающие всю стену синие почтовые ящики. Дом девятиэтажный, кирпичный, песчаного цвета; здесь в просторном холле высокий потолок, в углу столик и стул. Для дежурной по подъезду? Да. Как будто кооператив. Или ведомственный. Прикинул по нумерации — Гаева живет на втором или третьем этаже. Поднялся на пролет, остановился у обтянутой искусственной кожей двери с номером «21». Дверь выглядит внушительно. Медная пластинка с номером. Одна над другой — три замочные скважины. Нажал звонок, сразу же услышал настойчивое тявканье. Собака. Голос Гаевой: «Фифи, молчать! Фифи, кому я сказала?». Дверь открылась, он увидел Гаеву. В глазах у нее растерянность; вот улыбнулась:
