Людмила Иванова - Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1
С лесом все обстояло гораздо сложнее. С одной стороны, на самом «лесном царстве», на его хозяевах однозначно лежала печать иного, чуждого, опасного для людей мира. Именно mecän izändy (хозяин леса) как никакой другой дух близок к нечистой силе, к образу karu (черта), очень часто карел ставил между ними знак равенства и в названиях, и во внешности, и в функциях.
Между тем человек вынужден был внедряться в это чуждое и опасное пространство. Для строительства любой деревушки приходилось вырубать деревья, захватывая у леса и его хозяев землю и делая ее своей. Через лес проходили все дороги и тропы из селения в селение. В лесу вырубались пожоги для сеяния репы и зерновых, собирались ягоды и грибы. Там были все покосы и пастбища для животных. Наконец, охотник за пропитанием должен был идти именно туда. Таким образом, человек, сам того не желая, постоянно покушался на владения и богатства хозяев леса, которым, соответственно, было за что обижаться на людей.
Границей между родным, освоенным пространством и чуждым, полным опасностей, лесным считался конец вспаханной земли. Эту черту не имели права переступать хозяева леса, а человек в неподвластные ему владения шел, только испросив разрешения у лесных духов, и с молитвой, т. е. заручившись поддержкой высших сил.
Культовое почитание карелами леса и отдельных деревьев
Изначально древний человек обожествлял саму стихию леса; лес воспринимался как некое одушевленное существо, требующее поклонения. Отголоски этого почитания сохранились и во многих фольклорных жанрах, и в языке.
В карельском языке лес олицетворен. В словарях в качестве одного из значений слова «metsä» (лес) приводится такая трактовка: «metsä henkilöitynä, metsän haltija» (лес одушевленный, дух леса)[219]. Карел видит лес поющим: «Mettsy laulau ku äijal tuulou» (Лес поет, когда сильный ветер дует). Лес умеет говорить: «Metts andau iänen vastah kirgujez» (Лес подает голос в ответ, если крикнешь). У него развито зрение и слух: «Elä vie mettsäh salattavua: metsä nägöö dai kuuloo» (He относи в лес тайного: лес видит и слышит)[220]. Лес любит тишину, покой и порядок – так считал карел, и с этим связано много запретов. В Кестеньге говорят: «Ei pie vihelteä, metsä kuulou» (Не надо свистеть, лес слышит). Суоярвцы считают, что лес не любит споров; если сделаешь что-то на спор, добра не жди, добычи не будет, можно и заблудиться: «Mettsä ei suvaitce kiistoa, kiistah vai loadined, ei puutu toittsi». В д. Суйстамо верили: «Mettsä ei suvaitse nagramista, sillä pidää olla tod’ine» (Лес не любит смеха, там надо вести себя серьезно); «Mettsä puhtahan suvaitt-soo» (Лес чистоту любит). На юге Карелии известны приметы, в которых лес предстает как нечто, способное навлечь беду: «Jos lumen aikaan jurisee ukkonen, niin mettsä vahinguo luadii seuraavana kesänä» (Если пока лежит снег, гремит гром, то лес бед наделает следующим летом). Более древний, мифологизированный портрет сохранился и в карельском варианте русской пословицы «Как аукнется, так и откликнется». Карелы говорят: «Midä metsäh kirguat, sen metsy vastua» (Что в лес крикнешь, тем лес и ответит) – придешь в лес с добрым словом, приношением, он тоже поможет и ягоду найти, и зверя добыть.
В русском языке о человеке, наделенном каким-либо талантом, говорят: «Его Бог поцеловал». У карелов есть сходная пословица, подчеркивающая степень обожествления леса: «Kudamas roih mettsyniekku, sen santah, kondii tiedeä, sidä mettsy koski» (Из кого будет охотник, того, говорят, медведь знает, того лес тронул). Карелы считали, что медведь (в данном случае, это не просто дикий зверь, а тотемное животное, покровитель рода, олицетворение духа – хозяина леса) никогда не тронет в лесу женщину, беременную девочкой, иное дело, когда в животе – мальчик; медведь может погнаться за такой женщиной, и тогда именно из этого ребенка вырастает хороший охотник. Иногда медведь убивал беременную мальчиком[221], тем самым как бы видя в будущем новом члене родового коллектива своего соперника.
Уже говорилось, что в сознании карела образ хозяина леса близок к образу черта, нечистой силы. Это также отразилось в древнем пласте языка. Именно со словом metsä (лес) связано огромное число ругательств, в которых оно переводится именно как черт. Во-первых, это распространенное проклятие: «Мессу sinuu ottas» (Лес бы тебя побрал). Считалось, что если такое ругательство направлено на ребенка или на домашнее животное – лес обязательно спрячет его, возьмет в свое укрытие («meccy peittäy», «mecän peitos on»), В д. Импилахти говорят: «Tsortu silmät vei, mettsy otti, ku en eniä kylän rahvahii tunne» (Черт глаз унес, лес взял, раз уже не узнаю односельчан). Или: «Tulgua, meccähizet, iäre, heittiät pajatandu!» (Идите, лешие, вон, перестаньте петь). Существует выражение, аналогичное русскому «Какого черта (лешего) ты пришел? Midä meccähisty sinä tulit?» Русский фразеологизм «пропади пропадом» (сгори в адском котле) сопоставим с карельским «mene mecän kattilah» или «mene helvetin kattilah» (иди к лешему в котел / иди в адский котел)[222].
Вера в силу и покровительство почитаемых деревьев нашла широкое отражение и в образных пластах карельского языка, особенно в различных фразеологизмах[223]. Про недотепу говорили olet lepän töhlö (ты ольховая растяпа); про легкомысленного человека – huabamieli (осиновый ум); про упрямого – oled gu koivuine curku (как березовая чурка); про вековуху – kassu kadajine, perze pedäjine (коса можжевеловая, задница сосновая); про бедняка – kodi on korves, perti pedäjäs, elot ok-sal (дом в глухом бору, изба на сосне, пожитки на суку); про здорового и крепкого человека – on ku honkan runko (как ствол сухостойной сосны); про горько плачущую – itköy ku koivu koaduu (плачет как береза клонится). Во многих устойчивых выражениях сохранились отголоски не только архаичного поклонения деревьям, но и признания родственных отношений с ними. Внебрачного ребенка называли kataikon alta löyvetty (под можжевельниками найденный); про человека, который не был родственником – viärän koivun kautti on heimolaini (родственник через кривую березу). Аналогом русской пословицы «Яблоко от яблони недалеко падает» является карельская «Kandoh i vezat kazvetah» (По пню и побеги). Когда человек умирал, карелы говорили männä mättähäh (уйти под кочку) – в данном случае кочка (как и пень) обозначает вход в потусторонний мир, в подземное царство; а похоронить означало panna kahen pedäjän välih (положить между двух сосен). Выражение d’oga haabu hammastaa (каждая осина кусает) означало «все обижают». Когда с человеком надоедало возиться и уже было все равно, что он будет делать, говорили: mengäh hot’ huobazeh kandoh ocin (пусть уходит хоть в осиновый пень лбом), mengäh hot huabazeh kuuzeh (пусть уходит хоть в осиновую ель), hos kuivah kuuzeh kohokkah (хоть на сухую ель пусть залезет), männä hot’ honkah ocin (идти хоть в сухостой лбом). Полное безразличие к происходящему означало выражение: vaikka honkie taivahasta satakkah (пусть хоть сосны с неба падают).
У карелов, как и у всех народов, в древности широко был распространен культ отдельных деревьев. Особенно почитались береза, ольха, сосна; одним из самых священных деревьев считался можжевельник. Хотя с осторожностью и почтением надо было относиться к любому дереву, ибо «Et tiija eläes, mis puus piru istuu» (Не знаешь, живя, в каком дереве черт сидит).
Отголоски этих верований сохранились до наших дней. В Ведлозере в 1997 г. был записан рассказ о том, как заболела одна женщина. Причиной послужило то, что она ходила растрепанная, с неубранными волосами и несколько волосинок унес ветер (tuulen selgäh peästih). В данном случае и ветер воспринимается как живое существо, могущее целенаправленно схватить волосинки, неслучайно по-карельски дословно говорится, что они попали «ветру на спину». «Волос как попадет на ветер, поди знай, на какое дерево попадет. Попадет там два дерева каких-то стоят так рядышком. И вот их ветром так качает, скрипят, тогда так и жить будешь, скрипеть. Раньше умрешь». Волос в фольклоре всегда воспринимается как средоточие жизненных сил, плодовитости, счастья, удачи, здоровья[224]. В южнокарельских эпических песнях посредством проглатывания волосинки героиня может даже забеременеть. Далее в быличке рассказывается, что пришлось женщине идти в лес и срубить одно из деревьев. А после этого: «И скрип раздался: „Ты моей жене голову отрубила“. Одно дерево осталось стоять, а другое она срубила. Вот… И деревья, видимо, живые… Раньше так было» (110).
Большое внимание происхождению деревьев уделяют лечебные заговоры, причем в них тесно переплетены языческие и христианские верования.
Медведь бежал по полям,Шерсть с задницы слетела,Отсюда дерево получило начало.Дерево чистое, Божье созданье…
ФА 2610/10
Человек согласно анимистическому мировоззрению боялся бесцельно «обижать» деревья, считая их живыми. В то, что у растений и деревьев есть душа, верило большинство народов. Так, древние германские племена считали, что раненое топором дерево уходит из леса. Туземцы на реке Конго ставили сосуд с пальмовым вином у корней деревьев, чтобы они могли утолить жажду[225]. Особенно широко действовал этот запрет в летнее время, когда люди наиболее часто бывали в лесу. Согласно карельским верованиям, пастухам, заключившим договор с лесом или его духами, было запрещено есть ягоды и грибы, ломать ветки у деревьев.
