Марк Медовник - Из чего это сделано? Удивительные материалы, из которых построена современная цивилизация
Проблему хрупкости и пористости удалось решить восточным гончарам. Они догадались, что если обработать глиняное изделие особой золой, то во время обжига с внешней стороны горшка образуется стеклянное покрытие, глазурь, которая закрывает поры. Варьируя состав и распределение глазури, горшки можно было раскрашивать и декорировать. Так неожиданно был открыт не только способ защиты от влаги, но целый эстетический мир.
Сейчас нередко можно встретить глазурованные изделия из глины. И, конечно, ее много на моей кухне: симпатичная, легко отмываемая от грязи керамическая плитка покрывает часть стены вокруг раковины и столешницы. Ею облицованы ванные комнаты и туалеты. Узорчатая фигурная плитка, которой выложены полы, стены и даже целые здания, – характерный элемент архитектуры Ближнего и Среднего Востока и арабских стран.
Но хотя глазурь защищает обожженную глину от влаги, она не спасает внутреннюю пористую поверхность керамики, подверженную трещинам в первую очередь. Поэтому керамическая плитка в общем и целом остается весьма хрупкой, как и глазурованные терракотовые чашки и миски. Эту проблему также решили на Востоке, в Китае, попутно создав совершенно новый тип керамики.
Две тысячи лет назад гончары династии Хань стали примешивать к глине различные минералы, которые едва ли можно было найти в реке. Одной из таких добавок был белый минерал каолин. Почему решили использовать его, никто не знает. Возможно, из чисто познавательного интереса, а возможно, просто понравился цвет.
Несомненно, были испробованы все варианты смесей; в конце концов додумались смешать каолин и несколько ингредиентов, например кварц и полевой шпат. Получилась белая глина, которая при обжиге превращалась в красивую белую керамику. В отличие от других известных типов глины, с каолином в печи при нагреве до невероятной отметки в 1300 °C происходило нечто странное. Глина превращалась в твердую массу – белую керамику – с почти идеальной, гладкой, как вода, поверхностью. Это были простые в техническом исполнении предметы, но мир не видел красивее. К тому же они были прочнее любых других керамических изделий: чашки и миски из тончайшего, почти как бумага, материала были неуязвимы для трещин. Тонкие стенки пропускали свет. Это был фарфор. Прочность и одновременно легкость, изящество и необычайная гладкость – это сильное заявление. Вскоре фарфор стал атрибутом императорской династии, воплощением ее мощи, богатства и утонченного эстетического вкуса. Было у фарфора и другое значение: символ счастливого союза технического мастерства и художественной выразительности. Ведь чтобы смешать минералы в точной пропорции, а также построить высокотемпературные печи для обжига, нужны были глубокие познания и хорошие навыки. Изначально предмет гордости, фарфор со временем стал знаком отличия династии Хань, воплощением ее совершенства. С тех пор в китайской истории с каждой императорской династией связан особый вид императорского фарфора.
Правители выставляли керамику напоказ, украшая дворцы прекраснейшими вазами и церемониальными чашами. Но чтобы высокие гости могли по достоинству оценить прозрачность и легкость нового материала, они должны были не только видеть его, но и ощущать. Тут пригодилась чайная церемония. Подача гостю напитка в фарфоровой чашечке говорила не только о знакомстве хозяина с последними техническими достижениями, но также о его благородном воспитании. Со временем она превратилась в официальный ритуал.
Торговцы с Ближнего Востока и Запада сразу поняли, что китайскому фарфору цены нет, настолько он превосходил все другие виды керамики. Предметом экспорта стал не только сам фарфор, но и чайная церемония – посол китайской культуры во всем мире, везде принятый с восторгом. Европейцы в то время все еще пили из деревянных, оловянных, серебряных и глиняных чашек. Фарфор стал зримым доказательством того, как далеко вперед шагнули китайские технологии. Обладание фарфоровым чайным сервизом и возможность угощать гостей лучшим китайским чаем сразу же наделяли хозяина особым статусом. Торговля фарфором, или, иначе, белым золотом, или просто china, процветала.
В Европе многие понимали, что собственное производство фарфора сулит сказочные богатства. Но ни один человек не приблизился к этой цели, даже шпионы не смогли раздобыть секрет, ревниво оберегаемый китайцами. Европейский фарфор появился лишь спустя пятьсот лет, когда некто по имени Иоганн Фридрих Бёттгер был брошен в тюрьму приказом короля Саксонии, обещавшего ему жизнь в обмен на открытие фарфора.
Бёттгер был алхимиком. В 1704 году его принудили работать в крепости под началом коменданта фон Чирнгауза. Вместе они должны были систематически ставить опыты с минералами белого цвета. Поворот наметился, когда в местных краях обнаружили каолин. Как только печь раскалили до необходимой температуры, ученые открыли то, что было известно китайцам за тысячу лет до них.
Бёттгер не подавал чай в новых чашках. Факт создания фарфора он предпочел доказать иначе: вынув чашку из раскаленной добела печи, где она только что проходила обжиг при 1350 °C, и тут же утопив ее в ведре с водой. Большинство изделий из керамики немедленно растрескались бы от термического шока, глина и вовсе бы взорвалась. Однако сила и крепость фарфора были так велики, что он остался цел и невредим. Король щедро наградил Бёттгера и фон Чирнгауза, ведь изобретение фарфора должно было принести ему неслыханное богатство.
После этого ученые и гончары по всей Европе начали проводить опыты, чтобы разгадать тайну фарфора. Континент наводнили промышленные шпионы, однако прошло целых пятьдесят лет, прежде чем британцы вывели на рынок так называемый английский твердый фарфор, изготовленный из местных ингредиентов. Из этого материала был сделан тот самый чайный сервиз, подаренный моим родителям на свадьбу. В 1962 году, когда семья Медовников объявила о свадьбе, шахтеры Корнуолла, должно быть, отправились в путь, как делали каждое утро на протяжении двухсот лет, по холмам, поросшим папоротником, изрытым карьерами и облепленным водяными мельницами, к карьеру возле деревни Тревиско выкапывать редкую белую глину каолин. На севере в гранитном руднике другие шахтеры тем временем добывали слюду, полевой шпат и кварц. В графствах Стаффордшир, Чешир, Дербишир, Лестершир, Уорикшир, Вустершир и Шропшир пасли скотину, кости которой потом сожгли и смололи в муку. Все эти ингредиенты отправили в Сток-он-Трент в Стаффордшире, где однажды зимой был рожден чайный сервиз для моей семьи.
В это время года городок наверняка был окутан густым смогом от сотен кирпичных печей для обжига и сушки, сложенных в форме бутылок, – печей, которые сделали из Стокон-Трента родину британского гончарного производства. В те дни смог имел отчетливый серный и слабый кислотный запах. Возможно, как это было и в 1987 году, когда я там жил, облака висели до того низко, что дым из труб смешивался с ними и город казался нереальным, будто во сне. В фабричных цехах нагретый печами воздух был теплым, сухим и уютным. Тянулись ряды скамей и механических станков, за которыми мужчины и женщины трудились над всевозможными изделиями из керамики, в основном тарелками, чайными блюдцами и, конечно же, чашками. Работа кипела, все вокруг дышало усердием и сосредоточенностью. И все было вылеплено из одного вещества. Оно было главным ингредиентом и всюду оставляло свой отпечаток. На всем оседал белый порошок – смесь минералов и костяной золы.
Сам по себе он довольно невзрачный. В него добавили воду, и получилась глина с консистенцией как у сдобного теста, однако и она, похоже, мало на что годилась. Женщина на фабрике «Веджвуд» вручную разлила ее в формочки, как она делала всю свою жизнь. Потом руки мастера быстро придали тесту форму чашек на гончарном круге, а после чашки, хрупкие и влажные, совсем слабенькие, как недоношенные дети, поставили на поднос. Они могли бы высохнуть естественным путем, затем просесть, растрескаться и развалиться на части, как если бы были сделаны из обычной глины. Но вместо этого их быстро унесли в другую часть фабрики.
Там человек с большими грубыми пальцами и невероятной сноровкой быстро соорудил капсулу для обжига из огнеупорной глины (то есть способной выдержать высокие температуры и потому вместить другую глину во время обжига) и поставил в нее все чашки. Потом их аккуратно расставили по местам, чтобы они не соприкасались, и запечатали капсулу куском огнеупорной глины. Внутри капсулы с чашками, все еще влажными и непрочными, было темно, холодно и сыро.
На следующий день капсулу вместе с пятьюстами другими осторожно поместили в одну из бутылкообразных печей для обжига. Заполнив печь, ее запечатали герметичной крышкой и разожгли уголь. Защищенные капсулой от дыма и копоти, чашки сохранили первоначальную белизну и медленно высохли при постоянном нагреве в течение дня, пока из них не испарилась вся влага. И вот он, хрупкий миг рождения. Чашки совсем беспомощны и беззащитны – кучки цепляющихся друг за друга минеральных кристаллов, не связанные никакой клейкой субстанцией. Но капсула защищает их от мощного воздействия раскаленного воздуха и дыма, которое в противном случае разнесло бы чашки на куски.
