Александр Гера - Набат-2
— Основное боище пока впереди, — подсказал Судских. — Так просто не разойтись, миром не поладим. Наши эсминцы и атомные субмарины лет пять протянут, самолеты и вертолеты того меньше, поэтому долго ждать не придется. Топлива не хватает, — пояснил он. — А подводные атомоходы, их и наши, попадая в зону защиты, выходят из строя. Понял, Слава, куда нас дядя Триф завлек? Помнишь, с чего началось? С невинных забав — был Христос или нет?.. Раньше бы знать, куда забредем.
— Не пора ли к столу? — прервал Судских Момот. — Соловья баснями не кормят.
— А поят хорошим вином, — подсказал Луцевич, и Бехтеренко, взглянув на него, отметил сизые подпалины на щеках.
«Эге, — закралась мысль, — а не запивает ли наш славный профессор? Этого еще не хватало».
Луцевич перехватил взгляд и шепнул на ухо:
— Слава, не так все мрачно.
За столом разговор невольно соскользнул на прежнюю тему. Поднимая тост за Бехтеренко, Момот первым напомнил о ней:
— Благодаря тебе, дорогой Святослав Павлович, мы получили нужнейшую лоцию жизни. Вместе с расшифровками Библии, моим скромным вкладом, заслугами Игоря Судских, Олега Луцевича и Хисао Тамуры мы получили возможность справиться с будущим. Но не с настоящим. Орден присутствия соперников не потерпит. Надо бьггь начеку, чтобы уничтожить масонство раз и навсегда.
— А такое у них есть? — задал вопрос Бехтеренко и под взглядом присутствующих выложил перед собой золотник. — Маленькая нейтронная бомба, — обвел он всех торжествующим взглядом. — У Подгорецкого изъял.
К монете не прикасались, но осмотрели внимательно.
— Наверняка, Слава, — обескуражил Судских. — Если диверсанта снабдили такой, в арсеналах Ордена есть штучки похлеще.
Бехтеренко приуныл. Будто рассказал непристойный анекдот.
— Понимаешь, Святослав, у них и у нас подобные штучки водятся, но есть и средства подавления. Здесь создана точная копия установки из Арзамаса-2. У них не хуже. Между нами воинствующий нейтралитет. Пока, — уточнил Момот. — Кто вырвется вперед, тому и ставить точку.
Выпили наконец за здоровье пятого члена Совета старейшин, и Луцевич попробовал сменить тему:
— Слава, что нового о Парме не и Крониде?
— Ничего, — опустил голову Бехтеренко. — Пармен умер, это точно, казаки видели, а Кронид исчез. Ради поиска Кронида я задержался с отъездом. Всю низину просветили, землянку нашли, а там никого. Выполз. И как сквозь землю.
— Как сквозь землю, — эхом откликнулся Судских. — А следы книг? Их должно быть шесть. Пять книг и шестой свиток «Тишайший свод». Опись делал отец Воливача, как значилось по архивной документации. Названий никто не знал — кто мог знать в ГУЛАГе древнсславянский? — но описание книг было. Из-за смерти Сталина о них забыли, а позже лет пятьдесят всс разведки мира пытались разыскать эти книги. Помнишь Мойзсса Дейла? — Бехтеренко кивнул. — Мойзсс Дейл каким-то путем вычислил нахождение книг в Сибири и отправился туда инкогнито. Его нашли мертвым в тайге, неподалеку от нынешней Орианы. Замерз. А направление держал верное. Я думаю, Кронид унес их с собой.
— Но куда? — спросил Бехтеренко. — Подгорецкий забрал у него датчик, и следы оборвались.
— Дай Бог ему выжить, — вздохнул Судских. Его вина за исчезновение Кронида была самой ощутимой. — Это на нашей совести.
«Где ж вы раньше были? — вертелся на кончике языка вопрос у Бехтеренко. — Убежище отгрохали, а о людях забыли».
Опередил Луцевич. А может быть, избавил от вопроса:
— Гречаный сюда не собирается?
— Не желает, — отчетливо произнес Бехтеренко. Обидный вопрос вылился в откровенный ответ. — Поделил с Новокшоновым границу и круто разбирается со всеми налетчиками на казацкие станицы. Никого не щадит. За одного обиженного станичника сжигает все поселение обидчиков. Всех.
— Вот и конец идиллии о духовном возрождении России, — огорченно промолвил Судских.
— Еще нет, — возразил Момот. — Придется начинать с нуля.
— Жора, — повернул к нему голову Судских. — Сколько можно начинать с нуля? Всякий раз мы надеемся, что новая жизнь будет идеальной, дети умны, а жены верны.
— Не по мне такие вопросы, Игорь, — холодно ответил Момот. — Я свою миссию выполнил. У русских издревле самоистязание выше ответственности. Хоть сейчас не разводи мокроту. Ты ничего не придумал и ничего не сделал, так не мешай мне делать.
— Друзья, — остановил назревающую перепалку Луцевич, — все мы одинаково виноваты в происходящем. Поменьше слез за праздничным столом и побольше отваги в бранный час.
— За это стоит выпить по полной, — поддержал Бехтеренко. Луцевич ему подмигнул.
— Верно, — присоединился молчавший до этого Тамура. — Не будем рвать постромки на прямой дороге.
«А Тамура преуспел в русском, — отметил Бехтеренко. — Человек со стороны видит больше и лучше. Вот бы кому ввериться».
На другой день, отоспавшись всласть, Бехтеренко отправился побродить по острову. Судских принес ему ворох летней одежды и визитку, которую прищепил на клапан карманчика рубашки апаш, а в карманчик вложил миниатюрный радиотелефон.
— Проход разрешен везде, Слава. Тут твой дом, где ты старший, — напутствовал он.
В белых шортах и рубашке с короткими рукавами Бехтеренко первое время чувствовал себя неловко, стесненно, словно голый. После российских непрерывных ливней, когда одежда мгновенно набухала от влаги, было непривычно даже прикасаться к своему телу: а вдруг обжечься можно?
Он по прямой направился к противоположному зданию, где слышались детские голоса. Это не был гомон, привычный для игровых площадок, а стройное пение без аккомпанемента.
Первая встречная девчушка поздоровалась с ним и независимо отправилась дальше.
— Как тебя зовут? — окликнул ее Бехтеренко.
Она развернулась и подошла к нему.
— Меня зовут Джуди, я дочь коммандера Эндрю Полетта и Сары Берстайн. Мой папа старший офицер атомохода «Ариец», а мама оператор внешней защиты, — очень обстоятельно ответила она, и Бехтеренко умилился.
«Да ей от силы три годика! — поразился он. — Ну и воспитание!»
А Джуди продолжала отвечать:
— Мне три с половиной года, я учусь в приготовительном классе первой ступени.
— И чему же ты обучаешься? — спросил Бехтеренко с улыбкой, которая стерлась, едва девочка заговорила:
— Я обучаюсь дыхательной гимнастике, логическому мышлению и языкам. Сейчас я свободно говорю на испанском, английском, русском, а к моменту поступления в первый класс должна освоить китайский и хинди.
«Ни хрена себе! — чуть не произнес вслух от возбуждения Бехтеренко. — Да у них одни вундеркинды здесь собраны?»
— К школе второй ступени я должна говорить на десяти языках, — добила его девчушка.
— Зачем так много? — нашелся с вопросом Бехтеренко.
— Это не много. Норма к совершеннолетию — двадцать языков. Семь основных и тринадцать по выбору. Они понадобятся тогда, когда мы вернемся на родину.
— Где ж ты родилась?
— Здесь. А папа с мамой из Соединенных Штатов. Папа англосакс, а мама еврейка.
— А в какого Бога ты веруешь?
— В Бога не веруют. Он во мне. Если я умница, мой Бог добр и справедлив. Религии не существует вообще.
Дитенок в самом деле был толковым.
— Ты умница! — похвалил он, и девочка просияла от удовольствия, присела в книксене.
— Я так благодарна вам, Святослав Павлович! Я могу занести вашу похвалу в свой послужной дневник?
— Да заноси куда хочешь, но откуда ты знаешь мое имя?
— О вашем прибытии сообщила вчера служба оповещения острова, а на вашей пластиковой карточке указаны все данные.
«Мы чужие в этом молодом лесу, — вспомнил чьи-то стихи Бехтеренко. — Это что ж е ними будет лет эдак через двадцать?»
— Если у вас нет ко мне больше вопросов и просьб, я могу идти играть в мяч? — угадала Джуди его замешательство.
— Конечно, деточка!
— Я Джуди Полетт и взрослый человек, — поклонилась девчушка с серьезным видом и пошла своим путем.
Смотрел ей вслед Бехтеренко с открытым ртом. Он закрыл его, когда увидел идущих навстречу двух юношей лет по пятнадцати. Ловить ворон члену Совета старейшин как-то неловко.
— Подскажите, как пройти к школе первой ступени? — спросил он первое пришедшее на ум.
Один из них, постарше, мельком глянул на визитку Бехтеренко и, кивнув, ответил:
— Охотно, Святослав Павлович. Это просто. Школа первой ступени располагается на втором этаже, у каждого учебного зала портреты выдающихся представителей данной науки, которую здесь изучают. Отвечал вам Сергей Стахов, ученик школы второй ступени. Мне двенадцать лет.
«Господи, как же я найду выдающихся деятелей? Дай бог Ломоносова узнать или Джоуля-Ленца!» — ужаснулся Бехтеренко, пропустив мимо ушей, кто родители Сергея.
