Надежда Ионина - 100 великих узников
Мигель Сервантес
На Средиземном море тогда шла неутомимая борьба с могущественной Турцией, ее султан грозил всему христианскому миру, и жители средиземноморских городов дня не могли прожить спокойно. Борьба была беспощадная, отчаянная и вместе с тем героическая. Обе стороны – христиане и мусульмане – совершали чудеса храбрости; это был грозный поединок лицом к лицу, и не было юноши, который бы не мечтал о славе именно в этих сражениях.
В битве при Лепанто, которая длилась все утро 15 сентября 1571 года, Сервантес, попавший в самое горячее место сражения, получил четыре раны, пуля раздробила ему левую руку. Турки в этом сражении потерпели поражение, и 15 000 невольников-христиан были освобождены с турецких кораблей. Но 26 сентября корабль «Эль Соль» («Солнце»), на котором Сервантес с братом возвращались домой, был окружен алжирскими пиратами. Испанцы несколько часов яростно сопротивлялись, и многие из них погибли, а оставшихся в живых пираты связали и отвели на свои галеры. Так начался алжирский плен Сервантеса и его брата Родриго.
Прибыв в порт Алжир, корсары начали делить добычу. Пленников разделили на две группы: одних сохраняли для выкупа, другие предназначались для работы. Ожидающие выкупа не работали, однако порой их держали строже остальных. Сервантес достался свирепому албанцу, носившему арабское имя Дали-Мами, но большинству он был известен под кличкой Хромой. На его корабле были гребцы-рабы, которые не имели цены и потому были обречены сидеть здесь до самой смерти. Некоторые из них были без ушей, другие без глаза – следы минутного раздражения Дали-Мами. Рассказывали, что однажды он приказал отрубить одному из нерасторопных гребцов руку и этой рукой избить всю команду…
При Сервантесе были хвалебные письма от своих начальников, в том числе и от принца Хуана, в которых говорилось о храбрости и мужестве изувеченного рыцаря и призывалась на него особая милость короля. Пираты тотчас вообразили, что им попался очень важный пленник, за которого можно получить большой выкуп. А значит, его следует держать покрепче и построже.
Сойдя на африканский берег, Сервантес увидел совершенно новую для себя картину. В Алжире, который был гнездом пиратов и корсаров, в то время царило настоящее вавилонское столпотворение. Здесь можно было встретить представителей всех европейских и азиатских народов, и все они говорили на удивительном наречии, составленном из смеси разных языков. Это пестрое смешение рас и национальностей поразило и оглушило Сервантеса. В невообразимой сутолоке толпились арабы, греки, турки, евреи; среди иноверцев суетились христиане-рабы, служившие садовниками, ремесленниками, гребцами… Привезенные с разных концов света товары или тут же продавались, или обменивались на местные. Между купцами сновали покупатели, на пристани в невообразимом шуме и хаосе толпились алькады, свирепые военачальники и янычары. У самого моря строились, оснащались и снаряжались галиоты – и все это делалось руками рабов-христиан.
Легко и весело жилось в разбойничьем городе Алжире, где всегда можно было увидеть массу интересного: шествие дея и его телохранителей, парад янычар под рев труб и дудок, ежедневные бичевания перед замком, едва над Большой мечетью взовьется белый флаг, возвещающий полдень. Для жителей Алжира праздником было и прибытие кораблей с добычей. Никогда не пустовал Бадистан – рынок рабов, находившийся у самого моря, возле Большой мечети. Так жил жестокий и сумасбродный город, в который был занесен испанский идальго Мигель Сервантес де Сааведра – верующий человек, полный отваги, фантазии и сострадания. Тяжелые мысли овладели Сервантесом, когда он оглядел этот берег, где еще не так давно – в царствование короля Фердинанда Католического – развевалось кастильское знамя. Ему вспомнилась экспедиция короля Карла V, который мечтал основать на африканском берегу свой военный пост.
Сервантес был непродажным, поэтому его отвели в сторону, а потом вместе с тремя другими пленниками – в тюрьму. Он вступил в большое сводчатое и полутемное помещение, в котором пахло сыростью и гнилью. Так как за него надеялись получить большой выкуп, его содержали строго – в цепях и с большим кольцом на шее, чтобы усилить в нем стремление к свободе и сделать его более сговорчивым при обсуждении размера выкупа. Сервантесу даже разрешили развлекаться в Алжире, и он мог целыми днями бродить по городу, позванивая цепью на ноге и разглядывая окружающее. Через неделю он уже освоился со всеми закоулками города, а потом нашелся для него и заработок. Стольким невольникам нужно было отправить на родину письма с просьбой о выкупе, а писать умели немногие. Существовали, правда, специальные писцы, но они плохо владели даром слова, письма у них получались холодные и сухие, к тому же за свои услуги они брали дорого. Сервантес же требовал от просителей, чтобы они рассказали ему о тех родственниках и далеких друзьях, кому отправлялись письма. Его обступали судьбы многих людей, и потому под быстрым пером каждое их слово, каждая жалоба оживали. Он писал к андалузским крестьянам, рыбакам с Майорки, итальянским горожанам, богатым покровителям в канцелярии и монастыри…
Сервантес был суров к себе, но мучительно чувствовал чужие страдания. А кругом творились ужасные вещи, людей ежедневно сжигали на кострах, колесовали, вешали, четвертовали, раздирали на части, привязывая к лошадям. За несколько украденных грошей голодным и нищим людям отрубали руку. Казни, увечья, пытки были для алжирского дея повседневной забавой, вопли замученных – привычными звуками вроде ослиных криков или позвякивания колокольчиков водоносов. Стоило лишь пройти в полдень мимо Дженины, где обитал турецкий наместник, и можно было увидеть нагих, распростертых «преступников». Двое стражников держали наказываемого за ноги и за шею, двое других размеренно били его тяжелыми палками, выкрикивая число ударов…
Сам Сервантес ничего не делал для своего выкупа, да и кто бы мог его выкупить? Брат Родриго, попавший в дом к врачу-еврею, с каждым отплывавшим за море кораблем отправлял письма о несчастьях Мигеля. Родители и сестры Сервантеса продали все, что только можно было продать, и старательно копили деньги. Одна из сестер, монахиня, не щадя сил, обслуживала настоятельницу монастыря; другая отказалась от покупки новых платьев и украшений и старательно копила реалы, которые ей дарили кавалеры. Родственники Сервантеса подавали петиции, целыми днями просиживали в королевской канцелярии; они питались практически только луком и хлебом, но суммы, набиравшиеся с таким трудом, были очень ничтожными, а требовалось 2000 дукатов.
И тогда Сервантес решил бежать, что уже само по себе было величайшим преступлением. «Товар хочет быть свободным»? В этих случаях жадность и жестокость объединялись, и зверски каралась даже сама попытка побега. Стенные крючья за воротами тюрем были постоянно «украшены» головами христиан, и у алжирских коршунов всегда была сытая трапеза.
Первая попытка побега закончилась для Сервантеса и его товарищей неудачно, так как нанятый проводник покинул беглецов уже через несколько дней. Им пришлось возвратиться в Алжир, где они поплатились за свою дерзостную попытку новыми цепями и карцером. Не увенчалась успехом и вторая попытка побега, и Сервантеса по приказу Гасана-паши доставили к нему во дворец. Ожидая мучительной казни, Сервантес взял всю вину за организацию побега на себя, но жестокий Гасан-паша распорядился посадить пленника в дворцовую тюрьму, заковать в цепи и держать в полном одиночестве.
Из тюрьмы он вышел через семь месяцев, и жизнь его в последующие годы была весьма своеобразной. Достойный смерти в глазах алжирских правителей, Сервантес тем не менее оставался жить, и даже ни один волосок не упал с его головы. Он по-прежнему жил в тюрьме, но мог подолгу пропадать и ночевать где угодно, хоть под звездами, так что при возвращении стража встречала его как докучливого знакомца. Его знали в городе все, и о нем говорили многое: например, что ужасный Гасан-паша питал к нему мрачную привязанность и потому щадил его. И это было до того удивительно, что многие шептали о колдовстве.
В сентябре 1579 года у Сервантеса был готов новый план: в осуществлении его должны были принять участие два валенсийских купца, проживавших в Алжире. Они согласились приобрести фелюгу, на которой в Испанию собирались отплыть 69 пленников во главе с Сервантесом и неким лиценциатом Хироном. Но от доминиканского монаха Хуана Бланко де Паса о плане узнал Гасан-паша, и Сервантес скрылся в доме испанца Диего Кастельяно. Через уличных глашатаев было объявлено о его розыске. Не желая, чтобы пострадали другие участники заговора, Сервантес сам явился во дворец наместника. Допрошенный с веревкой на шее и со связанными руками, он отказался назвать имена своих товарищей, кроме четырех, которые были уже в безопасности. Сервантеса снова заключили в дворцовую тюрьму, заковав в цепи. Он был прикован у самого входа в большой двор, но длинная тонкая цепь давала ему возможность прохаживаться: эта цепь была специально изготовлена для Сервантеса, и была она серебряной.
