Герберт Асбери - Дьявол Фэй-Линя
— Джерри, я никогда еще не слышал о таком странном деле! Ничего не понимаю! Совершенно ничего не понимаю!
— Это же простое убийство, разве нет?
— Простое! — вскричал Конрой.
— Конечно, я ничего не знаю о деле…
— Простое! — снова воскликнул Конрой. — Джерри, это самое таинственное дело в моей практике! Похоже, на сей раз я столкнулся с чем-то настолько могучим и ужасным, что все мои старания кажутся ничтожными и банальными! Как я могу предотвратить убийство, если убийца способен пролезть в щель под дверью или проскользнуть, как ветер, в каминный дымоход? Как прикажешь ловить убийцу, который убивает и исчезает, не оставляя никаких следов, помимо тела жертвы, причем совершает убийство в кошмарной обстановке, сотворенной им самим?
Томми Конрой всегда был самым уравновешенным и спокойным человеком среди моих друзей и знакомых. Тайны были, как говорится, его коньком — и его нервическое и напряженное состояние яснее всяких слов показывало, что случилось нечто из ряда вон выходящее.
— Пожалуй, я почитаю газеты, — наконец выдавил я, пытаясь хоть как-то успокоить его.
— Не имеет смысла, — сказал Конрой. — Я не рассказывал репортерам о том, что произошло на самом деле. Они бы мне не поверили. Решили бы, что я спятил.
Я смешал ему новую порцию, так как он явно в ней нуждался. Крепкий напиток, видимо, помог ему прийти в себя — через некоторое время пальцы инспектора прекратили выбивать нервную дробь, краска волнения сползла с лица и он снова стал самим собой.
— Ты должен мне помочь, — сказал он. — Понадобятся все наши силы и даже больше, чтобы разгадать загадку этого убийства и, возможно, предотвратить другие.
— Расскажи мне все по порядку, — предложил я.
Конрой закурил сигарету и откинулся в кресле.
— Ты наверняка помнишь судью Маллинса, — начал он.
— Думаю, он председательствовал на большем числе процессов по убийствам, чем любой другой федеральный судья на востоке страны. В суды попадает не так много подобных дел, и те, что доходили до суда, обычно рассматривал Маллинс.
Когда вчера вечером меня вызвали в главное управление и сообщили, что Маллинс убит, я первым делом подумал, что здесь не обошлось без какого-нибудь преступника, которому Маллинс вынес в свое время суровый приговор. В расследовании таких дел мы исходим именно из этого предположения. Но тогда я еще не слышал рассказ человека, обнаружившего тело; эти подробности не дают мне покоя, и я до сих пор не знаю, что и думать, пусть целый день и старался каким-то образом продвинуться в расследовании. Начну, однако, с самого начала.
Судья Маллинс всегда возвращался домой в половине восьмого, проведя часа два или около того в своем клубе. Обедал он в восемь, а затем, как правило, читал или работал в кабинете ровно до половины первого ночи. В полночь или чуть позже дворецкий непременно приносил ему молоко и тост; поужинав, Маллинс отправлялся на покой. Привычкам своим он не изменял годами.
Минувшей ночью дворецкий минут на пять замешкался в кухне, и эти пять минут, видимо, стоили жизни судье Маллинсу. И все-таки я сомневаюсь, сказать по правде, что дворецкий сумел бы предотвратить убийство. Сомневаюсь и в том, что кто-нибудь другой смог бы помешать убийце.
Дворецкий, по его словам, постучал в дверь, но не услышал ответа. Решив, что судья, должно быть, задремал, он вошел в комнату.
В следующее мгновение до прочих слуг донесся душераздирающий вопль. Они бросились наверх. На пороге лежал дворецкий, уронивший поднос с молоком и тостом. Он был без сознания. Самые смелые из слуг отнесли его в прихожую и поспешили в библиотеку.
Они нашли судью Маллинса на полу у стола. Судья был мертв.
— Задушен, не так ли? — перебил его я. — Ведь об этом кричали все заголовки?
Инспектор Конрой покачал головой.
— Так я представил дело репортерам, — сказал он, — но это не совсем верно. Джерри, он был повешен! Повешен, точно провалился в люк под виселицей! И шея сломана!
У кого-то из слуг хватило сообразительности велеть всем выйти из комнаты и оставить ее в неприкосновенности до прибытия полиции. Я находился в департаменте, когда мы получили известие об убийстве, и поскольку мы с судьей Маллинсом были друзьями, а в мои обязанности входит расследование убийств именитых граждан, я сразу же направился к месту преступления.
Я приказал детективам ничего не трогать до моего прибытия и первым осмотрел тело. Маллинс лежал ничком. Перевернув тело, я в ужасе отшатнулся. Никогда в жизни я не видел выражения испуга и страха, подобного тому, что застыло в глазах мертвеца! Его лицо искажала жуткая гримаса, как бывает с теми, кто увидал сцены неизбывного ужаса.
После я начал осматривать комнату.
Как я уже говорил, судья Маллинс, очевидно, был повешен, но веревку не нашли ни в комнате, ни в остальных помещениях дома.
— Убийца мог воспользоваться шнуром от портьер, — предположил я, — или оконным шнуром.
— Портьер в комнате не было, — сказал Конрой, — тогда как оконный шнур оставался на месте. Кстати говоря, шнуры эти не выдержали бы веса тела.
— Окна были закрыты на защелки, — продолжал Конрой, — так как ночь выдалась холодная; к тому же, судья Маллинс любил читать или работать в полной тишине и уединении. Вещи в комнате нетронуты, только стул судьи перевернут. Тот, кто убил его, должен был войти через дверь, однако выяснилось, что это едва ли возможно: весь вечер рядом находились слуги.
— И никаких отпечатков пальцев? — спросил я. — Никаких признаков борьбы?
— Совершенно ничего, — ответил инспектор. — Осмотр с помощью самой сильной лупы, все известные нам лабораторные исследования показали наличие только одного набора отпечатков — принадлежащего самому судье Маллинсу. Вдобавок он был еще не стар, крепко сложен и силен. Невероятно, что кто-то смог убить его подобным образом, причем судья не сопротивлялся, даже не вскрикнул — но все указывает именно на это.
За исключением перевернутого стула, все вещи в комнате, как я уже сказал, оставались нетронуты, а слуги в один голос сказали, что не слышали никаких подозрительных звуков. Мало того, ничто не указывало, что в комнату, помимо Маллинса, входил кто-то еще. Однако кто-то там побывал, кто-то же совершил убийство!
Я немедленно объявил в розыск всех, кто имел малейшие основания затаить злобу на судью. Вскоре начали поступать донесения; сейчас нам известно, где был в момент убийства каждый из подозреваемых, и мы знаем, что ни один из них не мог совершить это преступление.
— Но дворецкий? — спросил я.
— Я допросил его, — сказал Конрой. — Как только он пришел в себя, я распорядился, чтобы его привели. Зауряднейший трус. Редко попадался мне человек в таком паническом состоянии. Он не желал входить в библиотеку. Пал на колени и слезно молил меня отвести его в другую комнату.
«Эта змея!» — вскричал он. — «Я видел ее! Вся красная и покрытая кровью!»
Наконец мне удалось его успокоить, и он смог рассказать мне о случившемся.
Конрой замолчал и вновь принялся нетерпеливо и нервно барабанить пальцами по подлокотнику. Некоторое время он хранил молчание, которое было прервано мерным завывающим ритмом похоронного марша: в квартире наверху завели фонограф. Звуки были еле слышны, но музыка показалась нам потусторонней и невыразимо печальной; она растрогала даже меня, привычного к зрелищу смерти. Конрой беспокойно зашевелился.
— Проклятая панихида! — пробормотал он. — Не могли выбрать другую мелодию?
Звуки музыки постепенно сменились тишиной, и Конрой с некоторым усилием воли вернулся к действительности.
— Музыка произвела на меня ужасное впечатление, Джерри, — признался он. — На чем я остановился?
— Ты как раз начал рассказывать, что сообщил тебе дворецкий.
— Ах да… Что ж, в конце концов мне удалось заставить его войти в комнату. Вел он себя точно виновник убийства и, естественно, я начал его подозревать. Но не успел он начать свой рассказ, как я понял, что он ни в чем не виноват; ничто не связывало его с убийством.
Он рассказал, что приготовил тост и молоко для судьи, как делал почти каждую ночь на протяжении последних десяти лет, и постучался в дверь пятью минутами позднее обычного.
Судья Маллинс не ответил; поэтому дворецкий отворил дверь и вошел в комнату. Дверь он не сразу смог открыть, хотя ее ничего не загораживало. Иначе говоря, за дверью ни было никаких тяжелых предметов, но она никак не поддавалась, как будто изнутри в створки дул сильный ветер. Наконец ему удалось распахнуть дверь, но стоило ему очутиться в комнате, как он от испуга потерял сознание.
Итак, вот что он увидел.
В комнате царила полная темнота, не считая очень тусклого, желтоватого свечения, обволакивавшего, как ему показалось, все предметы обстановки. Здесь и там в темноте поблескивали красные пятна; он описал их как сгустки свежей фосфоресцирующей крови. Сгустки эти свисали с потолка, со спинок кресел, кровь стекала со стола на ковер. Он увидел висящее в воздухе тело судьи Маллинса — кровь капала с одежды судьи и разливалась по полу.
