Вячеслав Маркин - Кропоткин

Автор благодарит всех тех, кто занимается исследованием жизни и творчества Петра Алексеевича Кропоткина и чьи опубликованные материалы в той или иной степени использованы в книге. Впервые после долгого вынужденного перерыва к этой теме обратилась историк H. М. Пирумова, издавшая в 1972 году биографию Кропоткина, которая вдохновила группу новых исследователей. В 1985 году появилась первая достаточно полная библиография печатных работ Кропоткина, составленная историком Е. В. Старостиным. Особую благодарность я выражаю работникам архивов, в которых довелось работать, и современным исследователям Р. К. Баландину, А. В. Бирюкову, А. В. Гордону, П. В. Рябцеву, П. И. Талерову и другим, с кем обсуждались вопросы биографии и творчества П. А. Кропоткина. Хочется также поблагодарить жену Валентину и дочерей Надежду и Нину Маркиных за большую техническую помощь.

Часть первая

УРОКИ ПРИРОДЫ

Как легко и свободно дышится, когда стоишь на вершине горы и видишь перед собою необъятное пространство…

Глава первая

СИБИРЬ — ПЕРВЫЙ ВЫБОР

…Богатейшая страна, с прекрасным, не загнанным населением, но страна, для которой слишком мало сделано… Впрочем, дело Сибири еще впереди, теперь в ней лишь подготовляются превосходные материалы для будущей жизни.

П. А. Кропоткин, 1862

Подальше от власти

Я уже давно решил, что… не отдам свою жизнь балам и парадам. Пошлость светской жизни тяготила меня.

Весной 1862 года в Пажеском корпусе[1] началась подготовка к выпуску воспитанников, зачисленных пять лет назад. Лучшему ученику старшего класса, фельдфебелю и камер-пажу императора князю Кропоткину поручили опросить своих товарищей, в каком воинском подразделении они хотели бы служить. Окончившие корпус могли выбирать самые элитные части. Так и поступили все выпускники, уже давно решившие свою судьбу. Против их фамилий Кропоткин аккуратно проставлял названия полков: Преображенский, Кирасирский, Конногвардейский…

Сам он тоже принял решение, но не такое, какое ждали от него. Поэтому он не спешил, а ушел в свою комнату — еще раз подумать. Он решил ни в коем случае не поступать в гвардию, где вся жизнь сводилась к парадам и светским развлечениям. Он хотел учиться, поступить в университет, но тогда пришлось бы окончательно порвать с отцом, мечтавшим о военной карьере всех трех своих сыновей. Конечно, можно было пойти в артиллерийскую академию, где кроме военных наук преподавали математику и физику. Но его все больше занимала мысль о Сибири и Дальнем Востоке. Только что стал частью России Приморский край с величайшей рекой Амур, сравнимой с Миссисипи, неведомыми горными хребтами и субтропической растительностью в уссурийской тайге. Он много читал об этой области, которая более всех остальных удалена от Петербурга и царского двора, и поэтому, как он думал, в ней — «бесконечное поле для реформ, которые выработаны или задуманы».

Итак, на Амур! Отец будет против. Не советует ему туда ехать и брат Саша. Но решение принято — в списке, подготовленном для великого князя, он написал против своей фамилии: Амурское конное казачье войско.

Своим решением Кропоткин вызвал всеобщее недоумение: лучший ученик и такое непрестижное назначение! Тяжелая служба в далеком холодном крае, вдали от благ цивилизации, да еще форма некрасивая — мундир из черного сукна, папаха собачьего меха и серые шаровары. Сам он на этот счет не беспокоился, но почему-то боялся, что великий князь, брат царя, зная о его способностях, предложит ему стипендию для продолжения учебы — это казалось ему унизительным.

Директор корпуса показал ему телеграмму от отца: «Выходить на Амур воспрещаю. Прошу принять нужные меры». Для корпусного начальства она означала прямое указание «не пущать». Но случившийся в эти дни, 26 мая, сильнейший пожар в Петербурге изменил ситуацию. Он начался на Апраксином Дворе, близ которого находились здания Публичной библиотеки, Министерства иностранных дел и Пажеского корпуса. Если бы поднялся ветер, сгорело бы полгорода, но Господь уберег. По городу прокатилась волна арестов — искали поджигателей. Никого так и не нашли, однако пожар использовали для усиления борьбы со всякого рода вольнодумцами. В тушении пожара юный Кропоткин принял самое активное участие, и великий князь Михаил Николаевич, которого он сопровождал при обходе здания корпуса, спасенного от огня, спросил его:

— Ты на Амур выходишь? Что за охота?

— Путешествовать хочется.

— Тебя ушлют в какую-нибудь глухую казачью станицу — с тоски умрешь. Я лучше напишу о тебе генерал-губернатору и попрошу оставить где-нибудь при штабе…

После такого разговора запрет отца терял силу, а путь на Амур открывался. Мечта становилась реальностью.

Жаль только расставаться с братом Александром, который в письмах своих пытался отговорить Петра от его решения. Петр объяснял ему свою позицию. «Я люблю поездки, переезды, путешествия, если хочешь, мне доставляет большое удовольствие видеть новые места, — писал он ему в феврале 1862 года. — Мне кажется, что я на что-то гожусь.

А деятельность на Амуре найдешь… Потом — близко к Америке, а у меня есть эта мечта — перебраться туда, и через Северную — в Южную, со временем можно будет и что-то сделать…»

Конечно, невозможно было тогда ему предвидеть, что в открытой для него великим Гумбольдтом Америке он побывает только в начале будущего века, да и то лишь в северной части материка.

Он чувствует потребность в активных действиях, для которых нужна свобода. В мартовском письме брату он развивает эту мысль: «Мне желательно, чтобы мне не мешали заниматься тем, чем вздумается заниматься, т. е. читать, писать, думать, а для этого нужно свободное время, и нужно, чтоб обстоятельства, обстановка не мешали… Я так наслаждался всегда природою, и это наслаждение так всегда на меня действовало… лучше работаю, лучше себя чувствую после нескольких минут наслаждения природою…» Но Александр продолжал настаивать на своем: «Поверь хотя моему чутью, Петя. Не езди на Амур, не связывай себя, не езди, даже на два года. Что ты захочешь вернуться, я в этом убежден…» В апреле Петр отвечает: «Мое чутье ничего не говорило мне положительного о том, хорошо ли там будет или нет, говорит только, что будет разнообразие, интересные места, на Уссури роскошная растительность…» В майском письме Петр отвечает на вопрос Александра о том, что он будет делать в амурской глуши: «Да на первых порах хоть то, что собирался и здесь сделать: выучить английский язык, заниматься кристаллографией, изучать дальше математику, если не наскучит, но вообще я уверен, что без дела сидеть не буду».

После майского пожара Апраксина Двора в Петербурге столь же загадочно распространился огонь по приволжским городам. Продолжались поиски поджигателей среди критически настроенных по отношению к власти групп населения. Было запрещено издание популярного оппозиционного журнала «Современник», а 12 июня арестован и помещен в камеру Петропавловской крепости его главный редактор — известный публицист Николай Чернышевский. Он обвинен в авторстве сеющих смуту прокламаций, широко распространявшихся тогда в Петербурге.

Для расследования причин пожаров в Поволжье в Симбирск отправилась комиссия во главе с сенатором Ждановым. На обратном пути в столицу он внезапно скончался, а его портфель с результатами расследования бесследно исчез. Распространялись слухи, что пожары организованы с провокационными целями самими властями, озабоченными недовольством народа половинчатостью объявленных реформ. Все говорило о том, что после кратковременного пробуждения надежд на коренные преобразования в России поднялась волна реакции. Петр Кропоткин надеялся, что до далекой Сибири эта волна не сразу докатится и там ему удастся что-то сделать. Это было важнейшим побуждением к отъезду в край, где когда-то губернаторствовал его дед по матери Николай Сулима, куда более тридцати лет тому назад Николай I отправил на бессрочную каторгу декабристов и откуда всего годом ранее сбежал легендарный Михаил Бакунин. Все это, конечно, отражалось в сознании покидающего Петербург Кропоткина. Но на вопрос великого князя Михаила он ответил кратко: «Путешествовать хочется». И в этом не слукавил.

Была у него встреча и с самим императором, чьим беззаветно преданным пажом он был совсем недавно. В начале января он заслужил похвалу во время парада-смотра, проводившегося в комнатах дворца, когда Александр II почему-то двигался вдоль строя с необычайной стремительностью, будто убегая от опасности. Оглянувшись, он встретился взглядом с не отставшим от него, запыхавшимся пажом и произнес: «Ты здесь? Молодец!» Тогда, как вспоминал Кропоткин, он готов был в соответствии с уставом, не задумываясь, отдать жизнь за царя. Впоследствии он наблюдал происходившие под влиянием событий в Польше и России изменения в характере и взглядах Александра, который все сильнее сворачивал от половинчатых реформ на путь реакции. Буквально на следующий день после ареста Чернышевского состоялась церемония производства в офицеры кадетов и пажей. После парада император приказал приблизиться к нему произведенных офицеров. «Тут я увидел Александра II в совершенно новом для меня свете, — вспоминал Кропоткин. — Во весь рост встал передо мною свирепый укротитель Польши и вешатель последних годов. Он весь сказался в своей речи…» Начал царь спокойно, напоминая о военных обязанностях и верности государю, но внезапно лицо его исказилось злобной гримасой и он стал выкрикивать: «Но если — чего Боже сохрани — кто-нибудь из вас изменит царю, престолу и отечеству, я поступлю с ним по всей строгости закона, без ма-лейшего по-пу-щения!» Он пришпорил коня и ускакал прочь. А Петру Кропоткину вспомнилось багровое от ярости лицо отца, когда тот кричал на крепостных: «Я с тебя шкуру спущу!» На другой день после этого царского напутствия по приказу Александра были расстреляны три офицера, а рядовой Щур засечен шпицрутенами до смерти. Об этом вспомнил Кропоткин в своих мемуарах. Там же он написал: «Петербург принял мрачный характер. По улицам ходили отряды пехоты. Казачьи патрули разъезжали кругом дворца. Петропавловская крепость наполнялась политическими заключенными. Куда я ни приходил, всюду я видел одно и то же — торжество реакции. Я оставлял Петербург без сожаления»[2]. 24 июня 1862 года, в поезде Николаевской железной дороги Петербург — Москва, началось путешествие молодого офицера в азиатскую часть России.