Гастон Доррен - Лингво. Языковой пейзаж Европы

Цыганский гитарист Жан Рейнхардт (Джанго). На цыганском джанго значит я просыпаюсь, но весьма сомнительно, что это имя имеет цыганские корни.

Django Reinhardt: William P. Gottlieb/US Library of Congress.

К северу, западу и югу от ареала немецкого языка падежи встречаются очень редко. Их сохранила лишь горстка мелких языков на холодном северо-западе Европы: исландский, фарерский, шотландский гэльский и ирландский гэльский, причем в Ирландии они исчезают. Однако к востоку от немецкоговорящих регионов падежи по-прежнему широко распространены. Только болгарскому и македонскому удалось от них (почти) полностью избавиться. Во всех остальных славянских языках, а также в албанском, армянском, латышском и литовском сохраняется по 6–7 падежей, а румынский и греческий цепляются за оставшиеся у них 3–4.

Однако и на востоке видны признаки упадка. Начнем с того, что ни в одном из перечисленных выше языков не сохранились все восемь падежей, которыми кичился праиндоевропейский язык пять тысяч лет назад. Из многих языков уходит вокативный падеж (форма обращения, подобная латинскому amice – что-то вроде Hey man!). А некоторые падежи становится все труднее различать. Допустим, в чешском разные падежные формы часто совпадают: к примеру, слово nádraží (вокзал) используется в качестве шести падежных форм единственного числа и четырех множественного. Нельзя сказать, чтобы это добавляло ясности. И хотя в Центральной и Восточной Европе падежи еще живехоньки, поток неуклонно движется в одном, и только в одном, направлении: с падежно-изобильного пика к беспадежному водоему у его подножия. Предсказываю: через двадцать – максимум тридцать – поколений все эти языки достигнут океана беспадежья.

Или это слишком смелый прогноз? Сомневаться в нем заставляет один европейский язык – цыганский, на котором говорят миллионы рома. В начале I в. нашей эры, когда его носители еще жили не в Европе, а в Индии, в нем было семь падежей. В следующие столетия их число уменьшилось до трех, в полном соответствии с нашим «законом текущей воды». Но к тому моменту, как рома потянулись на запад – примерно в районе XI в., – число падежей увеличилось до восьми. И современные цыгане, вообще говоря, сохранили эти восемь падежей.

Почему так случилось? Как бы ни раздражали носителей английского падежи, они не просто обуза. Они оказывают услугу, без которой не может обойтись ни один язык: указывают на роль слова в предложении. Например, если слово стоит в именительном падеже (lupus, der Wolf), то это подлежащее; если в винительном (lupum, den Wolf) – прямое дополнение. В некоторых языках есть специальный падеж для обозначения места (местный падеж, локатив), а есть падеж для обозначения средства (творительный или инструментальный падеж). Конечно, эту задачу можно решать и другими способами: английский, например, для этого использует фиксированный порядок слов и предлоги. В предложении Kim gives Lesley money (Ким дает Лесли деньги) совершенно понятно, кто кому и что дает. Аналогично в предложении The girl played with her ball in the garden (девочка играла с мячом в саду) ясно, с чем играют и где, несмотря на отсутствие падежей.

Но вернемся к цыганскому. Когда он отбросил четыре из семи своих падежей, он сохранил два, которые определяли подлежащее и прямое дополнение (и еще третий, но там другая история). Большинство других падежей заменились словами вроде о, с и в – т. е. предлогами. Или, точнее, послелогами, потому что их ставили после слов, к которым они относились. Так происходит и с некоторыми «предлогами» в английском: посмотрите на положение слова ago в предложении Many centuries ago, the language had three cases (много веков назад в языке было три падежа).

В итоге – и это кульминационный момент – послелоги в цыганском присоединились к существительным. Перестав быть самостоятельными словами, они стали фиксированными окончаниями существительных (т. е. суффиксами). Легко видеть, какие из этих суффиксов старые, а какие новые: три старых падежных формы короткие – phral, phrala, phrales (брат), а новые формы длинные – phraleske, phraleste, phralestar, phralesa и phraleskero. Конечно, иностранец не может понять на слух, суффикс это или отдельное слово, потому что пробелы не произносятся. Но носители языка благодаря определенным грамматическим сигналам слышат разницу между суффиксом и отдельным словом. Ни один носитель английского не подумает, что ago в archipelago (архипелаг) – это отдельное слово или что weeks ago (несколько недель назад) – это одно слово.

Реки никогда не текут вверх. Но языки, по-видимому, могут создавать новые падежи. Так же как вода может подняться в небо: испаряясь, она превращается в облака, которые несет ветер, выпадает в виде дождя, течет вниз, потом поднимается вверх и падает вниз, все снова и снова в бесконечном цикле. И в цыганском цикл продолжается: в некоторых диалектах «новые» падежи уже успели исчезнуть.

 Pal (приятель), возможно, было заимствовано из цыганского через англо-цыганский. Тем же путем, вероятно, пришли cove (пещера), chav (гопник), rum (прилагательное странный, а не напиток ром) и lush (в значении пьяница).

 Wortacha – партнер по экономической деятельности. Лишено неоднозначности, присущей английскому слову partner (партнер).

38

Долгожданный гибрид

Болгарский-словацкий

С точки зрения большинства посторонних, со всеми славянскими языками – русским, польским, словацким, болгарским и остальными – одна и та же загвоздка: они чертовски сложные. Не для малых деток, конечно, потому что те могут все. А вот для взрослых носителей германских языков вроде меня надежды почти нет.

И не потому, что славяне иначе называют вещи. Нам несложно выучить, что hand – это рука, а to pay – платить. И не в кириллице дело. Не так уж она сложна, да и потом ее использует только половина славянских языков. Нет, беда со славянскими языками – это их грамматика. Они страдают от того же, от чего страдала латынь: каждый глагол и каждое существительное требует целого моря суффиксов. Тот, кто учил латынь в школе, помнит, какая мука все эти склонения и спряжения.

Сами славяне прекрасно знают, что без них вполне можно обойтись. Несколько славянских языков уже нашли частичное решение для борьбы с наростами из суффиксов. Беда в том, что все пошли разными путями. Славянский мир богат хорошими идеями, но скуп на обмен информацией.

Чтобы открыть славянские языки для множества неславян, я попробую ускорить процесс. Здесь под моим руководством мы начнем скрещивать два языка: болгарский и словацкий. Выбор языков, смею вас уверить, довольно произвольный, но не совсем: оба прошли по пути упрощения дальше, чем, допустим, белорусский или сербохорватский. Гибрид назовем слогарским. Стремясь выбрать лучшее из обоих языков, мы включим в него по два полезнейших свойства каждого и получим идеальный славянский язык. Остальные – украинский, словенский и другие – могут последовать этому примеру.

Здесь слогарский пойдет по стопам болгарского. В словацком и почти во всех остальных славянских языках у каждого существительного есть 6–7 различных падежных окончаний в единственном числе и еще 6–7 – во множественном. Если бы даже эти 12–14 окончаний были общими для всех слов, этого уже хватило бы с лихвой. Но на самом деле здесь царит несуразный разнобой: словам мужского, женского и среднего рода требуются разные суффиксы, слова, кончающиеся на одну букву, получают не те суффиксы, что слова, кончающиеся на другую, одушевленные предметы (т. е. названия живых существ) получают иные суффиксы, чем неодушевленные, а еще есть слова, которые не следуют вообще никакому правилу.

А вот болгарский вырвался из этого хаоса столетия назад. О тех страшных временах напоминает лишь его форма обращения – вокативный (звательный) падеж. Зато словацкий, который в целом так же богат падежами, как и другие славянские языки, именно от звательного падежа избавился. Так что и слогарскому нет оснований оставлять звательный падеж. Итак: падежей у нас вовсе не будет!

В словацком и большинстве других славянских языков артиклей нет. Это не катастрофично, но носители германских языков привыкли к артиклям, без этих уютных частиц им все время будет чего-то не хватать. Поэтому в слогарском, с одной стороны, останутся артикли, которые есть в болгарском. Там они стоят после существительных – к этому придется привыкнуть. С другой стороны, в скандинавских языках тоже так, поэтому такое поведение артиклей нельзя назвать совершенно антигерманским.