Александр Гера - Набат-2
— Паренек, это тебя лечить надо, я-то здорова.
— Я вполне здоров, — выдавил он.
— Кто тебе сказал? — принялась она одеваться. — Ты самый обычный импотент.
Кронид не знал такого определения, но притчу о врачевании импотенции припомнил сразу, восстанавливая в памяти точки и позвонки для массирования.
— Нет, я здоров, — упрямо подтвердил Кронид.
— А что такое импотент, не знаешь, — настаивала Вика. — Хочешь, я вылечу тебя?
— Спасибо вам, — ответил он тихо. — Я не знал, что болен этим. А сам я не смогу. Я просто не знаю что это.
— Болен, болен, — добивала она его. — С такой штукой… За это убивают. У наших пресытившихся умников в два раза меньше эта штука, но сколько техники! Ты ведь богом стать можешь, тебя любая красавица с руками оторвет!
— Простите, — совсем запутался Кронид. Его беспомощность совсем лишила Вику желания соблазнять его.
— Ладно, обольститель, давай лучше чай пить. Ты, собственно говоря, как сюда попал?
Они мирно ели уху, пили чай, сидя друг против друга на разных ложах, мирно разговаривали о самых разных вещах, и Вика тактично ни разу не коснулась животрепещущей темы. В разговоре Кронид обрел уверенность, теперь Вика смущалась от незнания многих вещей, от его осведомленности и разумных выводов. Спать они легли также друг против друга, а утром Вика ушла, кликнув собаку, обещав заняться его лечением через неделю. Непонятный юноша запал ей в душу. Непонятный и непохожий на тех, кого она знала. Вообще ни на кого.
Она появилась ровно через неделю. Томление Кронида ушло, появилось неизвестное доселе чувство. Вика сразу взялась за его лечение, и он поддался немедленно, лишь направлял ее руки, объяснял значение точек на теле. Она не раздевалась донага, как в первый раз, и Кронид не чувствовал неловкости.
— Как теперь? — спросил он Вику, когда она выполнила все манипуляции под его руководством и попросила Кронида встать.
— Пока никак, — кратко ответила она.
— А как ты определяешь это? — спрашивал Кронид. — Я просто улавливаю ток крови, слышу движение излеченных клеток. Ведь все болезни от смятенности души и переживаний. Так учил меня дедушка Пармен, и он прав.
— Я не чувствую, я вижу, — вздохнула Вика, занятая мысленно не душой, а телом. — Ладно, попробуем еще через неделю. Обидно просто, такое добро зря пропадает…
— Разреши я помогу тебе?
— В чем? — пробудилась ее надежда. Сейчас он станет искренним, расскажет ей, что с ним приключилось, и вместе они как-нибудь наладят то, ради чего она мотается сюда через перевал, забывая о многих интересных развлечениях.
Упрямая, она старалась довести любое дело до конца. — Так в чем состоит помощь?
Он указал на ее обнаженные руки. Мелкая сыпь разбросалась до самых локтей.
— А, это, — отмахнулась она. — Я была у терапевта. Ничего опасного. Видно, кислого съела, надо димедрольчику попить. А вообще давай попробуй, уйми мои муки хотя бы так.
Кронид точными движениями кончиков пальцев дотронулся до обеих сторон позвоночника, нажал, потом опустил их в углубление ключиц и после слегка помассировал руки.
— Вот и все.
Сыпь исчезла.
— Скажи-ка ты…
Она глубже вгляделась в его лицо. Что можно увидеть, если ничего не скрывается? Чистый лист бумаги вызывает желание что-то изобразить на нем, но иногда такого желания не возникает, приходит сомнение — а так ли хорош будет рисунок, как девственная чистота и сама невинность?
Они опять мирно беседовали и пили чай с лимонником. От ухи Вика отказалась.
В этот приход она захватила с собой множество вкусных вещей и потчевала Кронида. Он радовался им как ребенок, но не проявил зависти к тем, кто мог есть их каждый день. Даж днесь нам хлеб наш насущный — только и всего. Пармен приучил его радоваться тому, что есть, и обходиться малым. «Сытость, — говорил он, — будит леность, а леность — глупость».
От гусиного паштета он отказался:
— Всевышний не велел кушать мяса животных. Дедушка Пармен никогда его не пробовал.
— Гос-поди, — ответила она, уплетая паштет за обе щеки. — А нам, смертным, не повредит.
Он промолчал. Они уже спорили на эту тему, вернее, Кронид объяснял, почему нельзя есть мясо теплокровных, это она спорила, упрямо и обижающе, просто потому, что хотелось есть, а он, как тот долдон с амвона, нахватался библейских запретов и лишает себя радости.
— Вот поэтому у тебя твоя роскошная штуковина и бездействует, — уколола она, и Кронид почувствовал жгучий стыд.
— Ну съешь, а? — испытывала Вика. — А потом в теплую постельку рядышком, и ка-ак свершится чудо!
— Чудес не бывает, — прятал глаза Кронид. Они уже укладывались вместе, оба голые, она прижималась к нему, обцеловывала с головы до ног, восхищаясь его телом и запахом младенца. «И ты меня целуй, куда хочешь целуй», — страстно шептала она, но губы его были сухими, он тыкался как щенок во все места, смущался, и она сама прекращала эти опыты.
— Ты хоть что-нибудь чувствуешь? — спрашивала она, вскакивая, как всегда в таких случаях, возбужденная и взвинченная.
Честный Кронид отвечал, как думал:
— Я тебя не понимаю. Не знаю, чего тебе надо. Дедушка Пармен говорил, что…
— Заладил! — обрывала она. — Положить бы твоего деда рядом с тобой, чтобы подсказывал, что бабе надо.
И все же она не решалась сказать напрямую, грубым определяющим словом убить в Кронидс то, что особенно прельщало ее в нем. Старая, как бабушкин капор, наивность, утраченная ныне совсем. Вечно юная и недосягаемая. Старое — это надежно забытое новое…
Попытки продолжались. Всю ночь она теребила Кронида, вскакивала взвинченная и уходила в туманную морось с мешками под глазами, злющая и решительная.
Третьей встречи Кронид дожидался по-особенному. Всю неделю он прожил в неизъяснимой тоске, даже любимые книги читал рассеянно. О своей находке в завале он ничего не сказал, к ее приходу уносил в тайник очередной фолиант, зато терпеливо объяснял ей ведические заповеди, дающие человеку раскрепощение и естество, тогда как другие религии накладывали запреты, сковывая волю человека, откуда появились ложь, стыд, лицемерие.
— Чепуха, — не верила она. — Обычный виртуальный расклад. Просто ты умеешь созерцать предметы, раздвигаешь границы их сущности. Когда я заберу тебя в город, покажу, что можно сделать с твоим воображением с помощью сенсорной установки. Будет тебе и Бог, и сам ты во всех измерениях и пространствах. Все религии придуманы для дурачков. Когда человеку не хватает знаний, он цепляется за таинства, в которых, кстати, ничего не смыслит и проповедует другим, как попка-попугай. Ты и сам это знаешь. Надо победить пространственный барьер, только и всего. Давай лучше о другом…
Другое упрямо сближалось с этим самым барьером, который Кронид никак не мог переступить. Он рад бы выполнить ее желание, она исподволь вплотную взялась за него, но Вика оставалась разочарованной со своими трудолюбивыми ручками и упрямым желанием.
— А я, кажется, влюбилась в тебя, — сказала она задумчиво. Они прощались до следующего раза. — Поцелуй меня…
С этого поцелуя у него стали подрагивать мышцы живота, нарушился их привычный разумный ритм. Был май — месяц, когда природа оживала, и хотя дождь лил с утра до вечера, жизнь брала свое: разрасталась листва, мокрые птицы дрались за сухие дупла, Кронид с нетерпением дожидался Вику.
— Привет, — простецки бросила она, появившись в дверях землянки. Смотрела непривычно, и, застигнутый врасплох, Кронид испытал тревогу. Он ждал ее только завтра.
— Почему ты так смотришь? — забыл он поздороваться.
— Потому что, милый мой, живешь ты в скверном месте. В очень поганом, — подчеркнула она. — Собирайся, пошли в город.
— Я не готов, — стал заикаться Кронид от волнения.
— Готовься, — как приговор. — Я говорила со Святославом Павловичем, он знает о тебе, и он рассказал об этом месте еще те штучки. Собирайся, — напомнила она и села у стола, не раздеваясь, лишь нервно стянула перчатки.
— Но мне хорошо здесь, вольно. И место хорошее, зеленое. Почему надо уходить?
— Потому что ты придурок. Все на свете знаешь, а элементарной гадости не различил, — диктовала Вика. — А знаешь ли ты, что здесь было раньше?
— Я догадался, — уверил он спокойно. — Лагерь заключенных. Потом его закрыли, когда Сталин умер. Не стало ведь лагеря?
— Не стало! — передразнила она. — Ты где рыбу ловишь? В озере? В круглом таком, да?
— Там, — не понимал раздражения Вики Кронид.
— Да оно Кровавым называется!
— Нехорошее название, — пробормотал Кронид. — Но рыба…
— Кретин! Законченный кретин!
— Обожди. Зачем ты ругаешься? Я ничего плохого не сделан, и ты раньше ничего не знала об озере, не возмущалась…
