Ди Джой Коултер - Супер ноль. Как перезагрузка мозга открывает вашу врожденную гениальность

Она поняла, что, несмотря на всю любовь и преданность своему ребенку, она на самом деле не может описать его лицо или его в целом так, как подразумевал старик. Она не могла даже вызвать его зрительный образ, не говоря уже о меняющихся запахах и звуках, хотя они были знакомы ей, в чем она убедилась, как только вернулась к своему ребенку. Однако они не запечатлелись у нее так, как он имел в виду» (старик говорил с ней примерно в 1982 году).

Следующие две главы посвящены замечательному двухлетнему исследовательскому проекту под руководством Александра Лурии, одного из величайших русских нейропсихологов, и небольшой группы его коллег. Они изучали членов крестьянской общины, которая была на грани перехода к грамотности. Как вы увидите, они смогли удивительно зафиксировать особенности мышления крестьян до и после этого изменения.

Невероятная экспедиция

Общей целью [Лурии] было показать социально-исторические корни всех основных когнитивных процессов; структура мысли зависит от структуры доминирующих типов деятельности в различных культурах.

В 1924 году, через три года после окончания русской революции, интеллектуальная активность небольшой группы нейропсихологов из Москвы принесла такую же революционную искру в область психологии. Катализатором и интеллектуальным лидером этой группы был молодой человек по имени Лев Выготский[10], который только что присоединился к Александру Лурии и его коллеге А. Н. Леонтьеву в московском Институте психологии. Они начали проводить еженедельные встречи, где делились идеями и результатами своих исследований, и вскоре пригласили присоединиться небольшой круг студентов. В своей автобиографии «Этапы пройденного пути» Лурия описал большой энтузиазм, царивший в этой группе. «Вся наша группа посвящала почти весь рабочий день нашему грандиозному плану перестройки психологии… Когда Л. С. Выготский ездил куда-нибудь, студенты писали стихи в честь его путешествия. Когда он читал лекцию в Москве, все шли его слушать»[11]. Выготский обычно читал лекции по три-пять часов подряд, без записей, и записывать его идеи должны были стенографистки.

Члены этой группы много читали на разных языках. Среди авторов, которых они изучали, был Жан Пиаже, великий швейцарский психолог, который в том году как раз опубликовал свою первую крупную книгу «Мышление и речь ребенка». И хотя участники группы подвергли сомнению некоторые из его идей, их очень заинтересовала его идея этапов развития познавательных способностей и его клинический метод. Пиаже давал хорошо продуманные и очень структурированные задания многим испытуемым разных возрастов, а затем внимательно изучал, какими именно словами они озвучивали свои ответы. Группа предположила, что должны существовать некие социально-культурные факторы, которые могли повлиять на то, на какой стадии когнитивного развития, по Пиаже, находится какой-либо народ. Семь лет спустя они нашли возможность проверить свою гипотезу. В результате они провели выдающееся исследование, о котором вам сейчас предстоит узнать.

В 1931 и 1932 годах в Узбекистане стали внедрять коллективизацию. Практика независимого ведения сельского хозяйства заменялась новой бизнес-моделью, которая подразумевала разделение труда. Крестьяне начали работать в колхозах, одних женщин отправили на курсы воспитателей в детских садах, другие начали посещать общеобразовательные школы, а председателей колхозов стали обучать вести учет, организовывать рабочих и контролировать производство сельскохозяйственных культур. Между тем в близлежащих горах Киргизии ничего не менялось. Крестьяне по-прежнему обрабатывали землю традиционными способами, и, поскольку эти люди были мусульманами, замужние женщины жили на отдельной половине дома («ичкари») и были отгорожены от влияния окружающей культуры. Под руководством А. Р. Лурии небольшая группа ученых начала совершать поездки в этот регион, чтобы провести свое исследование.

Они предположили, что, когда к сельскому хозяйству подходили более целостно, шаблонно, монотонно и интуитивно, практический стиль мышления (который Пиаже называл дооперацинальным интеллектом) приносил крестьянам наибольшую пользу. Однако в условиях, когда необходимо будет участвовать в коллективном хозяйстве и быть грамотным, речь начнет играть более значимую роль и потребуется более абстрактный или устный/логический стиль мышления (который Пиаже называл конкретным интеллектом). Исследователи ожидали, что испытуемые из этой второй группы будут лучше использовать речь и станут обращаться к более абстрактным стратегиям мышления. Их выводы решительно поддерживают оба предположения.

Но, поскольку это исследование, на первый взгляд, показывало, что крестьяне, которые не подверглись коллективизации, имели задержки в своем мышлении, правительство встревожилось. Оно просто было не в состоянии добраться до всех крестьян одновременно, поэтому отказалось тогда публиковать эти данные. К счастью, Лурия сохранил все свои работы. Сорок лет спустя, после того, как вся Россия стала грамотной и перешла на стадию конкретного интеллекта, результаты этого исследования, наконец, разрешили опубликовать в издательстве Московского университета в 1974 году. Два года спустя их опубликовало и издательство Гарвардского университета в Соединенных Штатах под названием «Cognitive Development: Its Cultural and Social Foundations» («Когнитивное развитие: его культурные и социальные основы»)[12].

Сейчас вы прочтете несколько бесед, и будет лучше, если вы сможете прочитать их вслух. Так вы сможете лучше подстроиться под разум людей, которые часто думают совсем не так, как вы. Всякий раз, когда я рассказывала об этом исследовании на своих занятиях в университете, мы оживляли многие из этих диалогов, создав своего рода читательский театр. Студенты разбивались на пары и разыгрывали каждый диалог. Один студент выступал в роли исследователя, а другой в роли испытуемого. Вы будете читать лишь небольшую подборку этих бесед, но если вы захотите прочитать больше, то найдете их в обеих книгах Лурии, упомянутых выше.

Исследователи нашли время, чтобы познакомиться со своими респондентами поближе. За несколько поездок в течение двух лет им удалось обсудить каждое подготовленное ими задание с пятьюдесятью-восемьюдесятью респондентами. Одни беседы происходили в чайхане аула в конце дня; интервью с женщинами, живущими в ичкари, проводили женщины (поскольку мужчинам не разрешалось иметь с ними никаких контактов); некоторые разговоры возникали спонтанно как в горных кишлаках, так и в деревнях, где проводилась коллективизация. Возникшие спонтанно разговоры постепенно сводили к одному из структурированных заданий, и, пока одни исследователи продолжали беседу, другие дословно ее записывали.

Респонденты в этих интервью принадлежали к одной из пяти различных групп: (1) женщины из «ичкари» горных кишлаков, (2) неграмотные земледельцы из этих же кишлаков, (3) молодые женщины, которые посещали кратковременные курсы воспитателей детского сада, но еще не обучились грамоте, (4) колхозники и организаторы, которые прошли краткие курсы, но оставались малограмотными и (5) женщины-студентки, которых приняли в учительский техникум после двух– или трехлетнего обучения и которые были грамотными.

Двумя первыми задачами были название и группировка цветов. Испытуемым предъявляли мотки шелка или шерсти различных цветов и оттенков.

Студентки и колхозники использовали категории названий цветов так, как это делали бы ученики городской школы, хотя некоторые колхозники знали мало слов для обозначения цвета. Один из них пояснил: «Мужчины не знают цветов, и все называют “синим”»[13]. Тем не менее, большинство представителей этих групп без труда группировали цвета по категориям.

Совсем по-другому справились с заданием женщины из ичкари, которые занимались вышиванием и поэтому много работали с цветом. Названия цветов, которые они использовали, были связаны с объектами, которые имели такую окраску: персик, печень, ирис, лежалый хлопок и так далее. Просьба сгруппировать цвета вызвала у этих женщин полное недоумение и протест: «Этого нельзя сделать. Здесь нет похожих, вместе их класть нельзя». Если их заставляли сгруппировать их, они могли поместить более светлые оттенки в одну группу, а темные в другую. Если экспериментатор продолжал настаивать, то примерно половина из них могла неохотно сгруппировать их так, как хотел исследователь, но они по-прежнему не были согласны с этим. Остальные упорно продолжали утверждать, что этого сделать нельзя. Очевидно, что образы, связанные с каждым цветом, были гораздо важнее для них, чем любые слова, которые могли бы группировать их вместе.