Александр Шубин - Демократический социализм — будущее России

Исследования специалистов показывают, что до 90 % преступников верят в свою счастливую звезду, которая поможет им изоежать наказания, поэтому его возможная степень для них безразлична. Между тем существуют отрицательные последствия существования института казни для дел борьбы с мафией последствия.

Во-первых, в условиях, когда мафия может подкупать и контролировать суды, казнь остается для нее хорошим средством навсегда закрыть рот лишним свидетелям из «попавшихся». Во-вторых, мафия не может существовать вне определенной социальной среды, целых слоев общества, сочувственно относящихся к ее деятельности и принимающей ее ценности и законы. Казнь подпитывет эту среду, убеждает ее в правильности негативного отношения к «легавым», делает бдижайших родственников казненного кровными врагами государства.

Здесь уместно вспомнить и основные аргументы против казни как таковой. Первый и наиболее серьезный — возможность судебной ошибки. Вспомним, как по делу маньяка-убийцы в Минске в 1980 гг. было расстреляно трое ни в чем не повинных людей. Готовы ли мы, понимая, что полностью исключить риск ошибки невозможно, и дальше приносить на алтарь порядка трупы невинных людей, умерщвленных государством? Второй заключается в необходимости существования исполнителей, то есть людей, которым государство поручает совершение убийства человека, пусть даже виновного. Круг участников официального убийства достаточно широк — это и палач, и начальник администрации тюрьмы, и представитель прокуратуры, и самое ужасное, врач, приглашенный для предварительного медосмотра и последующей констатации смерти. Человек, приносивший клятву использовать свое знание для спасения людей, оказывается вынужденным участвовать в убийстве.

Казнь можно было бы как-то оправдать в условиях крайней необходимости, когда государство находится в состоянии войны или чрезвычайного положения. Но в мирное время казнь не вызывается необходимостью.

К моменту исполнения казни жертва полностью находится во власти государства, не способна более причинять вреда, и государство располагает возможностью защитить себя от данного человека и не прибегая к его убийству — например осудив его на пожизненное заключение со строгой изоляцией. Казнит оно, руководствуясь соображениями возмездия (мести) и профилактики (запугивания). Последнее соображение в принципе удивительно и абсолютно юридически неправомерно. Почему для того, чтобы напугать некоего гражданина А, должен быть лишен жизни гражданин В, как бы в расплату за еще не совершенные чужие преступления?

Я считаю, что смертная казнь в мирное время должна быть отменена, и что в качестве высшей меры социальной защиты должно использоваться пожизненное заключение со строгой изоляцией. Это крайне тяжелое наказание. Сама мысль, что всю оставшуюся жизнь придется провести в тюрьме в строгой изоляции, может воздействовать на преступника не хуже страха перед казнью. Общество при этом решает задачу, как навсегда избавиться от неисправимого субъекта, не осквернив себя кровью.

В случае судебной ошибки она оказывается не столь необратимой. И по всем религиозным и нравственным законам мы до последнего сохраняем для преступника возможность раскаяться в содеянном и духовно измениться.

Подведем итог наших размышлений. В современном обществе, где страсть к наживе выступает в качестве важнейшего стимула человеческой деятельности, преступность и ее организованные формы (мафия) неизбежны. Побороть их методом физического уничтожения конкретных носителей этого социального явления не удается. Оставаясь демократическим, государство не сможет выиграть с мафией соревнование в жестокости. Мафия исчезнет только в том случае, если на месте сегодняшних социально-экономических отношении вырастет новое общество, строящееся на иных ценностях.

Из этого не следует, что сейчас бороться с преступностью не нужно. Как, например, из христианского учения о том, что зло неистребимо до Страшного Суда, не следует, что не нужно бороться со злом.

Нужно бороться, принимая социально-экономические меры. Например, отмена Рузвельтом «сухого закона» нанесла по мафии в Америке удар более ощутимый, чем беспрерывная борьба при помощи электрического стула.

Нужны правовые меры, особенно преследующие цель отделить мафию от государственного аппарата. Например, строгое соблюдение запрета на совмещение коммерческой деятельности и государственной службы.

Нужна реформа исправительно-трудовых учреждений. Нужны, наконец, меры оперативного характера против сложившихся очагов коррупции и подпольного бизнеса.

Но становиться супермафией, способной «эффективно карать», государству, пожалуй, не стоит. Это мы уже проходили, и нам это слишком дорого обошлось.

РЕВОЛЮЦИЯ, КОТОРУЮ МЫ ПЕРЕЖИЛИ

В 1984 г. друг прислал мне письмо. Он рассказал о своем увлечении фотографией. а напоследок добавил: «Хорошо бы оказаться с фотоаппаратом где-нибудь в Никарагуа или в Южной Африке. Впрочем, может быть и у нас вскоре будет что пофотографировать.» Тогда эти романтические строки казались наивными. Что такое может происходить в нашей застоявшейся стране? Но всего несколько лет спустя все мы стали свидетелями революции — может быть и не такой «крутой», как в 1917 г., но никак не менее мощной и значительной, чем в 1905–1907 гг. в России или в 1980–1981 гг. в Польше. И пока воспоминания о прошедших событиях еще не окончательно смыты потоком телевизионной лжи, попробуем разобраться в тех социально-политических сдвигах, которые определили сюжет исторической драмы 1988–1993 гг.

Сейчас, когда время иллюзий прошло, нет-нет, да и всплывает вопрос: может быть, можно было избежать всей этой смуты? Проскочить безо всякого кризиса из времени Брежнева-Андропова в первые ряды индустриально развитых стран. Увы, чудес не бывает. В начале 80-х гг. друг на друга наложились несколько кризисов:

— кризис сверхдержавы (разочарование людей техническим и материальным отставанием от Запада, тупик внешней политики в Польше и Афганистане, поражение в гонке вооружений),

— кризис индустриального общества, который на 10–20 лет раньше прошел и на Западе (падение эффективности производства, необходимость преодоления научно-технического «барьера» компьютеризации, углубление экологических проблем и осознание их населением),

— кризис «социалистической» модели (окончательная гибель иллюзии скорого пришествия коммунизма, большее стремление к приобретению материальных благ возможности наконец появились; осознание людьми недемократичности общества и своего бесправия, бюрократический «склероз» управления, наглядно иллюстрировавшийся старческими фигурами на Мавзолее, обострение этнических противоречий в «дружной семье народов» и др.).

Система зашла в тупик. И выходы могли быть разные. Например, разрушительный бунт и затяжная гражданская война. Шансы такого варианта увеличились еще и из-за того, что мирная демократическая оппозиция режиму была невозможна. В 1982–1983 гт. первое поколение оппозиционеров — диссиденты — было окончательно разгромлено КГБ.

Сейчас иногда обвиняют движение за гражданские права 80-х гг. во взрыве этноконфликтов. Но вспомним, что первый мощный этнический конфликт времен Перестройки, повлекший большое количество жертв, произошел в Казахстане в декабре 1986 г., когда демократическая оппозиция не играла никакой роли в событиях. В России, где общественные движения исповедовали культуру ненасилия, количество жертв в межнациональных конфликтах было сведено к минимуму. А в Казахстане, Узбекистане и Азербайджане произошли кровавые бунты. Дело не в подстрекателях, не в чьей-то злой воле. Просто империя агонизировала, и механизм «национального возрождения» был запущен ее кризисом.

Так что разумная оппозиция была нужна даже режиму. Первым «наверху» это понял Горбачев. В 1986 г. были прекращены открытые преследования за высказывание «неправильных» мыслей. В результате возникло демократическое неформальное движение, которое стало одним из катализаторов социальных выступлений 1988–1990 гг. «Неформалы» значительно отличались от своих предшественников — «диссидентов». Новое поколение оппозиции сочетало радикализм конечных требований с умеренностью в тактике. Неформалы были в большинстве своем соглашателями и реформистами, они подавали руку партийным функционерам и методично разрушали однопартийную диктатуру.

В 1988 г. значительные слои населения почувствовали, что слово и дело «верхов» расходятся. Особенно возмутили людей махинации во время выборов на XIX партконференцию (партия все еще воспринималась как лидирующая часть общества) и сообщения о «зажиме» расследований коррупции (ох уж это взяточничество 80-х — бледный прообраз воровства 90-х гг.) Была подорвана уверенность в то, что «прогрессивные силы» в КПСС смогут сами добиться перемен к лучшему. И тогда народ вышел на улицу. В мае-июле 1988 г. по России прокатилась волна массовых манифестаций с политическими требованиями. Это и было началом революции, то есть такого состояния общества, когда широкие социальные слои по всей стране вступают в борьбу по поводу принципов общественного устройства.