Александра Матвеева - Геополитическая концепция истории России П. Н. Савицкого
Кроме того, в своих теоретических исканиях западная геополитика исходила из совершенно других предпосылок и ставила себе иные цели, чем российская, к которой, безусловно, принадлежит и эмигрантское творчество П. Н. Савицкого.
Процесс зарождения западной геополитики верно охарактеризовал немецкий геополитик А. Грабовски: «Для того чтобы геополитика могла появиться на свет, должна была наступить эпоха империализма, в которой, как в области политики, так и в области экономики господствует стремление к пространству»[425]. Обоснование экспансионистской политики, территориальных захватов колониальных государств империалистической эпохи – являлось причиной зарождения западной геополитики, которая по сути своей, была геоидеологией[426], то есть формой контроля над внешним пространством, обоснованной идеологически, но не всегда исходящей из материальной необходимости.
Отечественная геополитика, как было показано выше, исходила из свойств континентальной Российской империи, а потому была направлена, прежде всего, на внутреннее пространство, и была лишена экспансионистских целей. В центре внимания русской геополитики стояли проблемы рациональной хозяйственно-территориальной организации пространства России и поиск адекватной геостратегии (по сути, военной стратегии, с учетом географических особенностей) в условиях «Большой игры»[427]. В этом же русле, как было показано выше, развивал свои теории и П. Н. Савицкий до эмиграции.
Нельзя утверждать, что евразийская геософия П. Н. Савицкого являлась лишь своеобразной познавательной системой. Здесь также имелся геоидеологический аспект, являвшийся частью политической идеологии евразийства.
Савицкий постоянно подчеркивал, что цель его познавательной системы – «объясняя определенным образом мир – стремиться изменить его»[428]. Это, прежде всего, нашло отражение в его концепции идеократии, о чем уже говорилось. Как верно заметила М. Ларюэль, геософия потому занимала центральное место в евразийском учении, что она «легитимировала и придавала смысл всей идеологии евразийства»[429].
Окончательное оформление геополитическая концепция П. Н. Савицкого получила именно в посткламарский период, с 1929–1938 гг.[430] Геополитический подход к истории предстал в виде целостной системы, что нашло отражение в докладе П. Н. Савицкого «Евразийская концепция русской истории», с которым в 1933 г. он выступил на VII Международном конгрессе историков в Варшаве. Этот период являлся пиком научного творчества П. Н. Савицкого. За это время он написал самое большое количество статей, монографий. В этот же период оформляется геополитическая школа евразийства. Появляются последователи его геополитической концепции: К. А. Чхеидзе, В. П. Никитин, А. П. Антипов, некоторые положения геополитической теории П. Н. Савицкого берут на вооружение Н. Н. Алексеев (проблема взаимоотношения государства и территории) и Г. В. Вернадский. К книге последнего автора, историка от евразийства, выпущенной еще в 1927 г., «Начертание русской истории», Петр Николаевич дал свое приложение «Геополитические заметки по русской истории».
В своей книге «Теория государства» (Париж, 1931), Н. Н. Алексеев предложил использовать термин геополитика, что П. Н. Савицкий взял на вооружение.
Содержание геополитики в его теории, по сути, ничем не отличалось от геософии: «геополитика – это наука, которая занята изучением тех связей, которые существуют между политической деятельностью, в широком, общеисторическом смысле этого слова, и природой географического поприща, на котором развертывается эта деятельность[431]. В центре ее, по-прежнему, – выявление и анализ историко-географических закономерностей. Причем, наличие односторонней зависимости истории от географии в этом синтезе Савицкий отрицал: история и география должны были независимо друг от друга придти к схожим выводам – «параллелизмам», например: «Россия как особый географический мир» и «Россия как особый исторический мир»[432].
Эта связь выражалась в ключевом понятии геософии / геополитики П. Н. Савицкого – «месторазвитие» – «категории синтетической, понятии, обнимающем одновременно и социально-историческую среду, и занятую ею территорию»[433]. При этом, месторазвитие рассматривалось как, «географический индивидуум», который предопределяет, «территориализирует» судьбы народов.
Установки географического детерминизма очевидны, несмотря на неприятие их Савицким: «не зная свойств территории, совершенно немыслимо хоть сколько-нибудь понять явление того или иного состава и «образа жизни» социально-исторической среды»[434]. В этой связи в историографии часто проводят аналогию между евразийским месторазвитием и сходными категориями в немецкой геополитической мысли – “Raum” («пространство»), понятием, появившимся впервые еще в трудах Ф. Ратцеля, а позже преобразованным в “Lebensraum” («жизненное пространство» в трудах К. Хаусхофера. Но здесь был ряд отличий. Как верно заметила исследователь М. Ларюэль «географический детерминизм евразийства не являлся механическим, как это часто бывало в немецкой антропогеографии»[435]. Месторазвитие рассматривалось, как некое «естественно-историческое» целое, в рамках которого есть общие «тенденции» для территории и народа, постоянно подчеркивался двусторонний характер связи исторических и географических факторов. В этом Петр Николаевич следовал концепции историка В. В. Бартольда, отмечавшего, что «историческая эволюция играет роль активного начала: она берет из географической среды то, что наиболее соответствует ее требованиям на данной стадии развития. Если необходимых географических предисловий не оказывается – историческая эволюция в данной стране и в данном направлении замирает. Если они налицо – возникает законченное и яркое историческое явление, выражающее собою соответствие географических условий требованиям эволюции»[436]. В этом же ключе подразумевалось, что социально-историческая среда, народ «выбирает», для себя внешнюю обстановку, а, включившись в нее, образует «географическую соборную личность».
П. Н. Савицкий считал, что с концепцией месторазвития «согласуема» теория Н. Я. Марра о выборе народом среды местожительства[437]. Теория взаимовлияний «земли» и «народа» была развита Г. В. Вернадским в его концепции «давления-и-сопротивления», а еще позже обрела вторую жизнь в концепции «вызова-и-ответа» А. Дж. Тойнби.
Отметим, что ярый оппонент П. Н. Савицкого П. Н. Милюков принял это понятие как научное, рассматривал его как один из основных факторов истории еще в 1927 г.[438]
Роль народа, производительных сил в истории месторазвития и сводилась, по сути, всецело к выбору географической среды своего обитания. Ведь народ в представлении евразийцев обладает лишь «бессознательной стихийной волей»[439].
По мнению П. Н. Савицкого, к определенным типам пространственных географических сред приурочено конкретное социально-историческое развитие. Здесь он «смыкал» границы между категорией «месторазвитие» и категорией «культурно-исторический тип» Н. Я. Данилевского: «каждому культурно-историческому типу соответствует свое месторазвитие»[440].
На данном положении основывалось евразийское учение о множественности культур, соответствующих многообразию типов месторазвитий. Однолинейная схема исторического процесса отрицалась, что было в духе славянофильской исторической традиции. Вполне уместно назвать такой подход «концепцией цивилизационного развития с явно выраженной геополитической напряженностью»[441].
При этом утверждался принцип классической западной геополитики, что «есть непреложный закон: величина территории есть одно из условий мощи государства.(…) мощное государство, не обладая территориальной величиной, теряет одно из существенных условий, обеспечивающих силу[442]. В этой связи, рост империй рассматривался как необходимое условие поддержания «жизненных сил» государства-организма.
При этом государство не может растекаться по всей планете, ибо существуют некие «естественные пределы» пространственной экспансии. Они укладывались в «часть света», в рамках которой империя становится государством-миром, «живущем на определенной территории и совпадающим с определенным культурным типом, имеющим самой природой и культурой поставленные границы», то есть в естественные географические рамки месторазвития государства[443].
Таким образом, государство рассматривалось как «общественный индивидуум», «вырастающий из тела своего, из земли, и многие черты государственной жизни определяются особенностями территории, из которой вырастает государство»[444]. Получалось, что государство – как политическая форма надстраивается над месторазвитием, и «подгоняется», впитывая «культурные традиции», «как бы вросшие в географический ландшафт» под его «внутреннюю логику», расширяясь в нужном направлении[445].
