Уильям Лобделл - Теряя веру Как я утратил веру, делая репортажи о религиозной жизни

По-моему, отлично, что редакция не стала оберегать целомудрие читателей, заменяя реальные (или приписанные ему) слова Шварценеггера туманными парафразами. Оставила все почти как было — отсекла только мат (понятно, что вместо «влагалища» в оригинале стояло другое слово). Но, казалось бы, точно описать реальные действия человека куда важнее, чем в точности воспроизвести сальные разговоры? Убедительного ответа на этот вопрос я так и не добился. Не думаю, что здесь какой-то заговор. Скорее, сами картины происшедшего — священник содомизирует мальчика прямо на алтаре, пока тот не обделается; священник вводит во влагалище девочки кропильницу для святой воды; маленький мальчик прячет от мамы окровавленные трусы — были слишком тяжелы даже для многое повидавших журналистов.

Еще я узнал в тот вечер, что сексуальное насилие, совершенное священником, оставляет особенно глубокие раны и причиняет неизгладимый вред. Оно замедляет и сильно искажает и сексуальное, и духовное развитие ребенка. Твой религиозный наставник вдруг начинает заниматься с тобой сексом: такое невозможно ни принять, ни даже осознать. С тех пор, когда пламенные католики убеждали меня, что жертвы подают в суд только ради денег — я больше с ними не спорил. Чтобы понять, о чем речь, им стоило бы побывать на терапевтических встречах тех, кто пережил насилие священников.

***

По дороге в Дамаск Савл из Тарса, преследователь иудеев, веривших в Иисуса Христа как в Мессию, вдруг увидел свет с небес. Ослепленный, пал он на землю и услышал голос Божий: «Савл, Савл, что ты гонишь меня?» Три дня спустя ученик Иисуса по имени Анания вернул Савлу зрение и крестил его. С этого дня Савл, принявший новое имя Павел, посвятил свою жизнь проповеди Благовестил Христова и сделался одной из влиятельнейших фигур в истории.

Не могу сказать, что со мной произошло что-то подобное. Получасовой путь из Лонг-Бич домой, в Коста-Меса, прошел для меня без приключений: не было никакого внезапного обращения — точнее, разобращения. Однако, оглядываясь назад, думаю, что для меня это был такой же Путь в Дамаск. Я просто постарался этого не осознавать.

Я ехал домой, почти не сознавая, где я и что со мной. Столько лет я писал об искупительной мощи веры, но ни разу не сталкивался лицом к лицу с ее темной стороной: с тем вредом, который может причинить религия в руках негодяев. Перебирая в памяти все, что писал о религии, в первый раз я удивился тому, как мало святости встречал в жизни верующих. Вот почему мне удавалось с такой легкостью находить сюжеты: немногие люди, искренне и глубоко верующие, ярко сияли на сером фоне «стада духовного». Эта мысль стояла у меня комом в горле; но я поспешил смыть это ощущение молитвой и благочестивыми изречениями типа: «Люди грешны, но Бог остается Богом». Несколько лет упорных размышлений потребовалось мне, чтобы эти банальности перестали меня успокаивать.

Приехав домой, я попытался рассказать жене о том, что увидел на встрече пострадавших, но оказалось, что это невозможно облечь в слова. Все, что я мог сказать, что это люди с разбитыми душами, что им нанесены неисцелимые раны. Более точное определение нашел я позже у отца Томаса Дойла, священника, чья церковная карьера рухнула после того, как в 1985 году он возвысил голос в защиту жертв сексуальных преступлений клириков. Священники, которые развращают детей, писал он, и церковные руководители, которые их покрывают, совершают «убийство душ».

Дабы мы не были более младенцами, колеблющимися и увлекающимися всяким ветром учения, по лукавству человеков, по хитрому искусству обольщения, но истинной любовью все возвращали в Того, Который есть глава Христос.

(Еф 4:14 - 15)

Вернувшись на свое рабочее место, я занялся тем, чем мне следовало заняться девять месяцев назад, когда Джин Паско грохнула мне на стол кипу документов — углубился в историю Майкла Харриса. Благодаря иску Ди Марии, заставившему церковные власти выложить на стол документы из тайных архивов и дать показания под присягой, у нас с Джин появилась возможность детально проследить путь отца Харриса и его отпадение от благодати. Сразу после пресс-конференции я лишь мельком проглядел документы, торопясь написать новость для завтрашнего номера. Но теперь у меня было время сложить все детали картинки вместе. Возможность подготовить материал на основе сотен страниц документальных свидетельств — мечта для журналиста. Куда чаще нам приходится бороться за обрывки сведений, шерстить архивы в поисках официальной информации, умолять собеседников сделать нам копии документов. Но адвокаты Ди Марии — Фриберг и ее партнер Джон Мэнли — пять лет проработали над этим делом. Они узнали все, что только можно узнать. И плоды их труда лежали сейчас передо мной. Материал должен получиться отменный! И, отложив все свои сомнения на потом, я погрузился в документы, как журналист, с одной лишь целью — сделать хорошую статью.

Документы с холодной ясностью демонстрировали зияющую пропасть между отношением современного общества и древнего института Католической церкви к одному и тому же преступлению — сексуальному насилию над детьми. Поражало не само то, в чем обвинялся Майкл Харрис. И писал я не о том, что делал «отец Майк», — а о поведении его коллег и руководителей, которые лгали жертвам и их родителям, вводили в заблуждение и их, и широкую публику в попытках избежать скандала и защитить своего собрата-священника. Листая документы, я обнаружил в них историю Винсента Колайса, учившегося в старшей школе «Матер Деи» с 1977 по 1979 год, когда Харрис был ее директором. В 1992 году, узнав, что болен СПИДом, Винсент признался матери: Харрис растлевал его на протяжении этих двух лет. Он просил ее никому об этом не говорить. Эта тайна жгла ей сердце. Осенью 1993 года, за две недели до смерти, Винсент освободил мать от обещания молчать. После смерти сына Ленора Колайс написала Харрису письмо. Это было в День благодарения. Ксерокопия нескольких листков, исписанных аккуратным женским почерком, приложена к делу.

«Сегодня, в праздничный день, я наконец решилась написать вам — привести в порядок свои мысли и дать им покой, — так начала свое письмо Ленора Колайс. — За эти годы я много раз благодарила Бога за ту поддержку и любовь, которую вы оказывали нашей семье в трудное и скорбное для нас время». Дальше она рассказывала, как Винс признался ей, что Харрис растлил его, когда мальчик пришел к нему за советом.

«Никогда я не забуду и не прощу того, что вы сделали с моим сыном. Только Бог в милосердии своем может знать, что вы чувствуете теперь, сотворив это с ним и продолжая делать то же самое с другими. Я молюсь за вас — молюсь о том, чтобы вы обратились за помощью и чтобы никогда больше ни с одним мальчиком не сделали того же, что с Винсом. [Никто] не заслужил такой муки, в какой жил и умер мой сын.

Таких страданий ничто не сотрет и не загладит. Надеюсь только на то, что его жизнь и смерть были не напрасны. Теперь он обрел покой».

Далее к делу прилагалась копия открытки, которую отправил Харрис Леноре примерно неделю спустя. На открытке написано от руки: «Помощь терапевта и другие средства помогли мне многое понять и преодолеть. Спасаюсь тяжелым трудом и молитвой. Едва ли это вас утешит — но я глубоко сожалею о случившемся».

Выходит, Харрис признает свою вину? Именно так подумала Колайс и в декабре отправилась с этой открыткой к церковным властям. Она хотела, чтобы Харриса сняли с поста директора «Санта-Маргариты». Примерно в то же время в диоцез обратилась женщина-юрист с сообщением, что двое ее клиентов также подверглись сексуальному насилию со стороны Харриса. Имен своих клиентов она не сообщала, возможно, опасаясь, что церковь начнет им мстить.

Встревоженные запиской Харриса и анонимными обвинениями, чиновники диоцеза отправили Харриса на обследование и диагностику в Институт Святого Луки в Мэриленде. «Святой Лука» — известнейшая католическая психиатрическая клиника; она специализируется на работе с сексуальными проблемами священников. В те дни, столкнувшись с подтвержденным сексуальным насилием со стороны священника, церковь, как правило, отправляла его к врачам. Хотя речь шла об уголовных преступлениях, гражданские власти в известность не ставились. Пройдя курс лечения, священник обычно объявлялся здоровым — и епископ отправлял его служить в другую церковь, к ничего не подозревающим прихожанам. Часто случалось, что на новом месте педофил брался за старое.

Перед тем как отослать Харриса в Мэриленд, диоцез Оранж вместе с самим Харрисом сочинил историю о «стрессе», из-за которого Харрису якобы надо отдохнуть и восстановить силы. Церковные власти не объяснили, что отправляют Харриса на психиатрическое обследование, чтобы установить, действительно ли он растлевал детей. И, разумеется, не просили у прихожан дополнительной информации о Харрисе, которая могла бы помочь им в расследовании.