Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1995 год
Но, как бы то ни было, надежда отыскать «Скорпион» пока не пропала. 31 мая другая американская подводная лодка засекла с помощью гидролокатора объект вытянутой, сигарообразной, формы, лежавший на пятидесятипятиметровой глубине в ста десяти километрах от мыса Генри. В указанное место тут же опустились аквалангисты — «объектом» оказался ржавый, обросший водорослями и ракушками корпус немецкой подлодки, затонувшей в годы второй мировой войны...
8 июня «Ньюсуик» писал, что «Скорпиону» было поручено секретное задание наблюдать за советской атомной подводной лодкой. Дальше журнал намекал, что даже в мирное время подобные операции слежения нередко заканчиваются трагически. Однако бывают и исключения.
Так, например, в мае 1974 года неподалеку от Петропавловска-Камчатского, вспенив гладь океана, всплыла подводная лодка. На первый взгляд, казалось бы, ничего необычного. Но через несколько минут на поверхности, в том же месте, появилась другая подлодка. Быть может, обе лодки вернулись из совместного плавания? Ничуть не бывало. Первая из них — «Пинтадо» — была американская. А вторая — советская. И они следили друг за другом. Причем дистанция между ними была столь мала, что во время очередного маневра на двухсотметровой глубине они попросту столкнулись. Так едва не случилась очередная трагедия, о которой навряд ли бы кто узнал, тем более что произошла бы она на значительной глубине. Однако, слава Богу, на этот раз все обошлось, трагедия обернулась трагикомедией, и жертв не было — и русские, и американцы отделались лишь незначительными повреждениями. А конец у этой истории и вовсе был забавный: лодки развернулись друг к дружке кормой и ушли каждая на свою базу...
19 марта 1975 года «Нью-Йорк таймс» писала, что русские лишились атомной подлодки — в Тихом океане, в 1500 километрах от Гавайских островов, и затонула она на пятитысячеметровой глубине. Это случилось в 1960 году. Тогда гидролокаторы американских кораблей противолодочного дозора засекли в том районе глубинный взрыв и установили точное место, где он произошел.
Прошло время — и американцам удалось поднять со дна океана часть корпуса лодки. По сообщениям все той же «Нью-Йорк таймс», ЦРУ организовало в районе катастрофы секретную поисковую экспедицию под кодовым названием «Операция «Дженнифер», которую финансировал Говард Хьюз.
В этой дорогостоящей операции участвовал корабль, оснащенный специальным радиоэлектронным оборудованием, позволяющим быстро расшифровывать засекреченные опознавательные коды советских подводных лодок.
После долгой, тщательной подготовки корпус лодки наконец с огромным трудом подцепили за тали и начали осторожно поднимать на поверхность. Однако во время подъема он развалился пополам — и та часть подлодки, где размещались ракеты, двигатели и узел связи, безвозвратно канула в бездну.
Так «Операция «Дженнифер», проводившаяся в режиме строжайшего молчания, потерпела фиаско: ядерное сердце, силовые и ракетные установки суперсовременной советской атомной подводной лодки, вместе со всей сверхсекретной судовой документацией, остались навеки покоиться на дне океана. Зато в результате на свет появилась новая легенда о «летучем голландце» морских глубин. А сколько их будет еще — одному Богу известно.
Робер де Лак французский писатель Перевел с французского И. Алчеев
Итальянские дни
В Сан-Бенедетто де Тронто, маленьком итальянском курортном городке на адриатическом побережье, существует обычай: в конце августа на набережной Лонге-Маре, под кронами пальм, накрывают для приезжих гостей богатый морскими дарами стол.
Это самый длинный стол в мире, утверждают жители городка, — он тянется по всей набережной на несколько километров. А я бы добавила — и по всей Италии...
В ожидании весны
Мы приехали в Италию вскоре после Рождества. Лишь увитые белыми лентами елки, стоявшие в церквях, напоминали о недавнем празднике. Шла обычная, будничная жизнь, но несколько заторможенная — стоял мертвый сезон; казалось, и земля, и люди — все набирало силу, готовясь к весенне-летнему паломничеству, когда тысячи людей съезжаются на адриатическое побережье и все приморские городки оживают. Но и в этом зимнем затишье, царившем на побережье, была своя прелесть, своя прозрачность, позволявшая видеть не скрытые людской сутолокой черты.
На аэродроме в Анконе гулял ледяной ветер. Он дул с севера, с заснеженных Альп, над которыми мы недавно пролетали. Горы тянулись цепь за цепью, ослепительно-белые, с черными провалами долин. Когда они плавно перешли в темное предгорье, открылось море — серое, блеклое, словно вобравшее в себя холод снежных гор. И потом, когда мы добирались на автобусе из Анконы в городок Гроттамаре («Грот у моря»), где находилась наша гостиница, и дорога шла все время вдоль побережья, я не переставала удивляться, что вижу Адриатическое море — таким оно было в те январские дни безжизненным, словно застывшим...
Мне оставалось вспоминать осень 1990 года, когда я впервые была в Италии и когда ее солнечный жаркий блеск, казалось, проникал в кровь. Именно тогда в Риме, в музее Ватикана, я обратила внимание на Галерею географических карт. Это были карты Италии, различных ее областей, выполненные художниками в XVI веке. Они располагались на покатых стенах длинной галереи — 20 с одной стороны, западные области, 20 — восточные, с другой, — и, входя в зал, ты как бы проходил всю Италию — с юга на север. Каждая карта была самостоятельным произведением искусства: художники-картографы щедро дополняли лист рисунками парусников и мифологических сцен, гербами, вязью букв, замысловатыми картушами. Но три цвета — белый, зеленый и синий — присутствовали неизменно. Так и осталась у меня в памяти эта яркая, цветная, солнечная Италия, о которой Тютчев писал: «Но небо здесь к земле так благосклонно!»
...За окном гостиницы шумит море. Одевшись потеплее, иду на пляж. Он пустынен. Волны, набегая, разбиваются о волноломы и откатываются пенными кругами, не трогая широкую песчаную полосу пляжа. Выстроились в ряд пустующие душевые кабинки и каркасы пляжных зонтов — можно представить, какая жизнь здесь бурлит летом.
Сразу за пляжем, на возвышенности, — светлые дома Гроттамаре. Набережная застроена трех-четырех этажными особняками. Во дворах — высокие туи, раскидистые пинии, пальмы. Однако жалюзи на окнах опущены, во дворах — ни души. Похоже, большинство особняков — дорогие гостиницы, но сейчас они пустуют.
Боковая улочка чуть заметно поднимается в гору. Вдоль выложенного плиткой тротуара высажены деревья. В зеленой листве светятся оранжевые шары апельсинов, они висят на уровне балкона, протяни руку — и... Прохожих — ни души. Изредка прошелестят машины, проехала на велосипеде старушка, закутавшись в широкий шарф, промчалась на мотороллере молодая женщина в развевающемся норковом манто. Куда они едут, куда спешат? На двери одного особняка вижу пышный розовый бант с лентами и записку: «7 января сего года в этом доме родилась Эмилия Висконти, ростом 51 см, весом 3330 гр.» Я вспомнила, что в Болгарии, даже в самых маленьких городках, на самых, казалось бы, плохоньких домах висели фотографии тех, кто недавно ушел из жизни. Как должны знать люди, что не стало их соседа, так должны знать и то, что в мир пришел новый человек. Прекрасный обычай, свидетельствующий, на мой взгляд, о том, что в городе течет нормальная жизнь.
Но вот и центр: банки, офисы, магазины, пиццерии, бары... И рынок — то, что у нас называют «развал». На нескольких улицах, примыкающих к центру, раскинулись торговые ряды. Здесь есть, кажется, все. Но больше всего — обуви. Ведь область Марке, куда входит Гроттамаре, славится обувью. Говорят, сам американский президент Клинтон приезжал сюда заказывать ботинки. Может, это и легенда, но вот старушку, закутанную в шарф, и молодую женщину в норковой шубе, что промелькнули в переулке, я здесь встретила. Еще бы! «Развал» работает лишь раз в неделю, да и время сейчас подходящее для покупок: после Рождества, перед весенним сезоном, цены сильно снижены. Магазины стремятся распродать залежавшийся товар, и почти на каждой витрине крупно выведено: «Saldi» или «Skonto» и проценты скидки.
Мое знакомство с прозаической стороной жизни маленького городка прервал негромкий колокольный звон (в это время я сидела в кафе за чашкой капуччино и удивлялась — почему люди в основном стоят за стойкой, не садясь за свободные столики. Получив счет, поняла: сидение обходится в 1000 лир!) Колокольный звон вывел меня к собору, что стоял на той же центральной улице. Перед собором, на неширокой площади, возвышался старинный фонтан. Он, правда, бездействовал — не сезон, вероятно, но двери собора были приглашающе открыты. Скромное убранство, витражи, наполненные солнечным светом, ряды темных деревянных скамей. Шепнешь слово — эхом отдается под куполом. Скамьи пусты, только один мужчина сидит, опустив седую голову на грудь...
