Лев Кривицкий - Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции
Развитие архаичных слонов также является образцом устремлённости к гигантизму ранних представителей «эры млекопитающих». Нумидотерии и меритерии, первые представители семейства хоботных, имели лишь зачаточные хоботы, увеличенные резцы и были довольно скромных размеров. Но уже мастодоны и другие хоботные более позднего периода достигали размеров современных слонов, а мамонты даже намного превосходили их.
Древнейшими хищными млекопитающими были креодонты (от греч. «креас» – мясо и «одонтос» – зуб). Первые ископаемые креодонты имели небольшие размеры тела, короткие пятипалые конечности, бугорчато-режущие зубы. Они произошли от насекомоядных предков и питались мелкими животными. Затем наращивание размеров тела этими «любителями мяса» привело к возникновению арктоционов – хищников, величиной и силой напоминавших современных медведей. А крупнейший креодонт эндрюсархус обладал длиной тела около 4 метров и высотой до 2 метров. Как и древнейшие копытные, хищные млекопитающие обладали очень маленькими черепными коробками с незначительным количеством мозга.
Всё это показывает, что первоначальный период развития млекопитающих после вымирания динозавров проходил по пути, проторенному динозаврами – с наращиванием значительных размеров тела при незначительных размерах и развитии головного мозга. Особенно благоприятные условия для роста тела сложились у китообразных, которые, будучи млекопитающими, освоили морские просторы с их безграничными пищевыми ресурсами. Гигантские виды возникли и среди приматов. Даже птицы (теплокровная альтернатива млекопитающим) породили такие гигантские формы, которые превосходили многих крупных млекопитающих и охотились на них. Типичным примером крупнейших нелетающих птиц были двухметровые диатримы и трёхметровые форораксы.
Век гигантских млекопитающих и птиц, выдвигавшихся на освободившиеся от динозавров экологические ниши и обладавших огромными телами и мизерными мозгами, закончился с началом великих оледенений. Теплокровные животные выдержали испытание холодом и расселились по всей Земле. Все эти гиганты с малоразвитыми мозгами рано или поздно вымерли. Магистральная линия эволюции прошла в направлении наращивания не тела, а великой мобилизационной структуры, расположенной в головном мозге млекопитающих. Как можно дальше уйти в развитии от динозавров являлось и до сих пор является главной задачей эволюции не только млекопитающих зверей, но и людей.
12.7. Биологический прогресс как итог истории жизни
Биологический прогресс является одной из наиболее трудных для разрешения и часто дискутируемых проблем современной теории биологической эволюции. Вместе с тем эта проблема относится, безусловно, к числу ключевых, и не только для понимания биологических процессов, но и для развития научного мировоззрения. Неясными остаются вопросы об основополагающих характеристиках и критериях биологического прогресса, о сущности абсолютных достижений прогресса, которые прокладывают путь через относительную прогрессивность эволюционных преобразований. Это и понятно.
Заслуга первой в истории науки постановки и попытки решения проблемы биологического прогресса принадлежит Ж.-Б. Ламарку, создателю первой в истории теории эволюции. Концепция биологического прогресса Ламарка является продолжением и развитием его теории биологической эволюции. Им были выделены два направления прогрессивной эволюции – повышения уровней (ступеней) организации, которые он назвал градациями, и повышение разнообразия типов и форм организации на каждом уровне. Источником биологического прогресса Ламарк считал постоянную внутреннюю устремлённость организмов к самоусовершенствованию.
Прогрессивная направленность эволюции организмов противопоставлялась Ламарком приспособительной направленности, возникающей под действием среды. Ибо воздействие среды, всей совокупности внешних условий является помехой и препятствием для осуществления тенденции к самосовершенствованию, которая, по Ламарку, задана и даже «насаждена» Творцом всего сущего. Такое сугубо креационистское решение вопроса о первоисточнике прогресса выводило концепцию Ламарка за рамки эволюционизма.
При всех рациональных зёрнах учения Ламарка сама логика его объяснения прогрессивной эволюции ошибочна. Ламарк рассуждает так: раз нечто совершенствуется, значит это совершенствование должно порождаться и направляться внутренним стремлением к совершенствованию. Но в поведении живых существ такой естественной устремлённости не проявляется ни в чём и ни в ком. Даже человеку для того, чтобы заняться постоянным самосовершенствованием, требуются огромные мобилизационные усилия. Остаётся предположить, что тяга к самосовершенствованию заложена Божественной Волей, которая и побуждает всех тварей от низших до высших становиться лучше и напрямую передавать эти улучшения своим потомкам. Делают они это, преодолевая неблагоприятные воздействия среды.
Конечно, такая теория биологического прогресса утопична и примитивна. Но и в ней есть рациональные зёрна, заключающиеся в установлении определённой связи, хотя и слишком прямой, между прогрессом и усовершенствованием эволюционных механизмов, не за счёт тяги к самосовершенствованию, разумеется, а на основе длительной, огромным числом поколений совершаемой биологической работы ради выживания и оптимизации жизнедеятельности, получения благ и ограниченных ресурсов из внешней среды. В этом отношении, и здесь Ламарк совершенно прав, живые существа совершенствуются, обретают разнообразие и прогрессируют в постоянном противостоянии со средой, а не только в адекватном приспособлении к ней. Однако некоторые последователи Ламарка, взяв за точку отсчёта его учение о стремлении всего живого к совершенству, пришли к выводу, что прогресс есть направленность жизни к возникновению человека, т. е. предлагали антропоцентрическую модель биологического прогресса.
Ч. Дарвин, в отличие от Ламарка, связывал повышение уровня организации живых организмов с наследственностью, изменчивостью и естественным отбором. Эта классическая триада дарвинизма дополнялась рассмотрением процессов приспособления организмов к окружающей среде, которая тем самым выступала в качестве фактора, стимулирующего изменение видов. Сам Дарвин, создавая своё эволюционное учение, не предпринимал специального исследования прогресса и регресса в биологической эволюции. Однако в его фундаментальных трудах имеется немало глубоких наблюдений и замечаний по этому поводу. Конечно, дарвинизм явился громадным шагом вперёд по сравнению с ламаркизмом и в изучении этого аспекта в эволюционной биологии.
Современник Дарвина, английский философ-эволюционист Г. Спенсер, основываясь на дарвиновской теории естественного отбора ввёл в понятийно-категориальный аппарат теории эволюции понятия «выживания более приспособленных» и «устранения менее приспособленных». Эти понятия были усвоены дарвинизмом и стали использоваться как один из отправных пунктов анализа факторов эволюционного прогресса или регресса. В 30-е годы XX века именно такой подход стал основой разработки проблем прогрессивной эволюции. Естественный отбор способствует наилучшему приспособлению организмов к изменяющейся среде, при этом недостаточно приспособленные элиминируются, устраняются отбором и сбрасываются с пути эволюции. Приняв за точку отсчёта биологического прогресса приспособительные реакции, дарвинисты 30-х годов XX века оказались в ситуации, в которой единственным критерием прогресса могла быть признана только наилучшая приспособляемость и выживаемость видов, их победа в конкурентной борьбе.
В социальной философии такая точка зрения вела к социал-дарвинизму и от него – к оправданию агрессии. В биологии же приходилось преодолевать очевидную нелепость признания прогрессом явно тупиковых путей приспособления, проводя грань между приспособлениями, пригодными для ограниченных потребностей выживания и приспособлениями, обеспечивающими выживание в разнообразных условиях, распространение жизни в разнообразных средах.
Основываясь на таком дарвинизме и обильно дополняя его ламаркизмом, советский фанатик и одновременно шарлатан от науки Трофим Лысенко совместно с другими последователями «мичуринской биологии» подвергал растения насильственному приспособлению, дабы обеспечить быстрый прогресс и расширение адаптивных зон.
Другие лысенковцы ставили подобные опыты над животными, а вся советская система в целом в массовом порядке проводила подобный эксперимент над людьми. Крах подобного эксперимента и в науке, и в социальной жизни показал нежизнеспособность и тупиковость мобилизационных структур, пытающихся добиться прогресса насилием над эволюцией. Затратный, неэффективный механизм приспособления может обеспечивать конкурентоспособность и создавать видимость прогресса лишь в весьма специфических условиях и лишь временно, пока существуют эти условия. Осознание сложности как биологического, так и социального прогресса после второй мировой войны вызвало разочарование в приспособительной теории прогресса, привело к поиску моделей прогрессивной эволюции, отвечающих реальному разнообразию и противоречивости прогрессивных тенденций, их взаимопереходам с регрессивными тенденциями.
