Валерий Хайрюзов - Почтовый круг
VI. Наводнение в городе
В середине января Михаил Худоревский прилетел на замену двигателя в Иркутск. Он сдал самолет техникам, поехал в город к Погодиным. Константин Бурков передал с ним посылку — несколько банок тушенки.
— Если Погодиных нет в городе, разыщи Тамару, отдай ей, — на прощанье смущенно сказал он.
Город был в тумане. Дома острыми боками резали серый и вязкий, как студень, воздух. Казалось, где-то сломались подпорки и небо всей тяжестью навалилось на землю, прогнуло провода, крыши домов, ветви деревьев. Чтобы но потеряться в этой кутерьме, деревянные дома сцепились заборами и, держась друг за друга, как в хороводе, шли к реке. Холодно и безлюдно на улицах. Лишь в стороне предместья, куда брел Худоревский, сквозь туман видно какое-то движение. С соседней улицы бежали ребятишки. Вдруг качнулся воздух, ударил тугим спрессованным звуком, с проводов посыпался на землю снег.
— Что это? — встревоженно спросил Худоревский у ребятишек.
— Заторы взрывают. На Ангаре наводнение. Обмороженных на машинах в госпиталь возят, — бойко выпалил один из мальчишек.
В сорокаградусный мороз выпер наружу донный лед, чуть ниже города забил протоки, река вспухла и, разлившись, зацепила нижние дома. Худоревский видел, как дымящаяся вода расползалась по огородам, съедала снег, бились о завалинки оплавленные льдины. На крышах домов копошились люди. В конце улицы на пригорке стояла санитарная машина, от домов к ней подплывали лодки, ссаживали на твердую землю людей.
Спасательными работами руководила молодая женщина в черном дубленом полушубке. Помогал ей высокого роста санитар. Он выуживал из лодок скрюченных ребятишек, кутал в суконные одеяла и относил их в машину. Женщина сидела на фанерном ящике, спрашивала у санитара фамилии пострадавших и, согревая дыханием пальцы, записывала в блокнот. Худоревский направился к ней, намереваясь попросить лодку, чтобы сплавать к дому Погодиных. Женщина мельком посмотрела на него и, вздрогнув, медленно опустила руки.
— Михаил, откуда ты взялся? — растерянно проговорила она.
— Тамара? Вот не ожидал! — воскликнул Худоревский. — Я в командировке, самолет в рембазу пригнал. Константин Петрович просил к Погодиным заскочить.
— Погодиных в Иркутске нет, — ответила Буркова. — Анна с ребятишками в деревне, Николай — на фронте. В их доме эвакуированные живут. — Тамара заправила волосы под платок, торопливо добавила: — Анна Сережку из детдома к себе забрала и в деревню уехала.
К Бурковой подошел санитар, глянул исподлобья:
— Там мальчонку привезли. Совсем плохой, лицо шибко померзло. Мать у него умерла недавно, старшего братишку не нашли, похоже, убежал этой ночью. Говорят, жили с бабушкой. Она вчера куда-то за хлебом уехала, а он один в затопленном доме сидел на печке.
— Ты подожди, я быстро, — сказала Тамара Худоревскому. Она открыла брезентовую сумку, достала бутылочку со спиртом, подошла к лодке, стала осторожно протирать распухшее лицо ребенка.
Он был в серой фуфайке, на шее болтался табачного цвета шарф, на голове солдатская шапка. Над припухшими щеками — темные голодные глаза.
— Ну вот, кажется, все, — осмотрев его, сказала Буркова. — Только не реветь! Сейчас отвезут в больницу, там накормят.
Санитар поднял мальчишку на руки и, тяжело ступая по мокрому снегу подшитыми прорезиной валенками, направился к машине. Буркова остановила санитара:
— Как фамилия мальчика?
— Сапрыкин Федя, — тихо ответил мальчишка.
Буркова тяжело вздохнула, хотела что-то еще спросить, но передумала. Нахмурившись, сказала:
— Вот тоже напасть. У людей и так есть нечего, а тут все подполья затопило, а в них картошка. Чем жить будут?
Вновь колыхнулся воздух, качнулась под ногами земля.
— Лед взрывают. — Тамара скосила глаза в сторону Ангары. — После обеда, если туман разойдется, будут бомбить с самолета. Вот так и живем, как на войне.
Она замолчала, вытерла рукой заиндевевшие ресницы. Худоревский оценивающе посмотрел на нее. Она совсем не изменилась, стала даже еще красивее.
Он снял со спины вещмешок, развязал тесемку и достал несколько банок тушенки.
— Погодиным вез, возьми, пригодятся. Техники мне за нее шерстяной отрез на костюм предлагали и бутылку спирта в придачу.
Она мельком взглянула на тушенку, кивнула головой в сторону машины:
— Ты ее лучше ребятишкам отдай. Голодные они. Некоторые по двое суток ничего не ели.
— Не пропадут, — махнул рукой Худоревский. — О них власти побеспокоятся, накормят.
— Ты в город? — спросила Буркова.
— Если пригласишь, могу к тебе заехать. У меня два выходных.
Она быстро снизу вверх посмотрела на него и, будто извиняясь за свою недавнюю слабость, сказала:
— Я, увидев тебя, чуть в обморок не упала. Похож ты на Васю, особенно в этой форме, и ростом одинаковы. Ходил он так же размашисто, руки туда-сюда. Ничего не слышно о нем?
— Нет, Тамара, ничего. Недавно банду ликвидировали. Орудовали неподалеку от нашего аэродрома. Среди трофеев нашли ракетницу и авиационные часы. Такие у Сушкова в самолете были. Может, и он с ними был.
— Ну, это ты брось! — вспыхнула Тамара.
— За что купил, за то и продаю. Шел среди наших такой разговор.
Худоревский влез в переполненный детьми кузов, присел возле заднего борта. Взревел мотор, клацнули борта, глухо побрякивая банками, запрыгал в ногах летчика вещмешок. Холодный воздух обжег лицо и загулял, заметался по кузову, высеивая серую, точно пепел, снежную труху.
23 июня
Утром ушел Лохов. Даже как-то легче стало. Я никогда не пойму таких людей. Поражало не то, что он стоял за государственное золото, а то, что он ради него шел на все. Я уверен: он выстрелил бы тогда в самолете, попробуй мы притронуться к ящикам. Мы дали ему его долю продуктов, банку с тушенкой. Я сказал: «Выйдешь к людям, сообщи, что и как».
VII. Сын Жигунова в семье Погодиных
Прошло одиннадцать лет. У Погодиных уже четверо детей, и все они школьники. Сережка идет в пятый класс, в новую школу. Для Анны новые заботы. Шутка ли сказать, отправить сразу такую ораву. Всех одеть, обуть надо, никого обидеть не хочется.
Сберегла она для такого случая немного денег. Самой в город ехать некогда, послала за покупками мужа. Погодин охотно согласился, ему как раз нужно было на барахолку: задумал он баян собрать. Где-то достал полуразбитый корпус, выточил клавиши, склеил прохудившиеся мехи. Оставалось дело за планками. Алюминиевые, собранные из отдельных пластин, он забраковал сразу. Ему нужны цельные, латунные, весь секрет в них, тогда голос у баяна выходил особенно звонкий — на всю улицу.
Встав пораньше, Погодин принялся было искать палочку, чтобы измерить Сережкину ступню, но потом, поразмыслив, махнул на свою затею рукой:
— Мать, — громко сказал он, — лучше я его с собой возьму, а то опять не тот размер куплю.
Сережка соскочил с кровати, торопливо натянул штаны.
Анна заставила его выпить кружку молока, достала деньги, засунула Сережке в карман.
— Смотри не потеряй, — застегивая карман булавкой, сказала она. Оглянувшись на мужа, хмуро добавила: — Так вернее, ты у меня из доверия вышел. Я тебя знаю: увидишь какую-нибудь железяку, про все забудешь.
Погодин помалкивал, нетерпеливо посматривая на часы, боялся опоздать на автобус. И, как это часто бывает, им не хватило одной минуты. Едва они вышли на улицу, за магазином, там, где была остановка, заполняя тихие улицы, разнесся шум мотора: над заборами в сторону города поползла серая полукруглая крыша автобуса. Следующий должен быть через час, и тогда, чтобы не терять времени, Погодин свернул в ближайший переулок, пошел пешком на железнодорожный вокзал.
За поселком тропинка посуху обежала озерко и, поплутав среди кочек, нырнула в кусты боярышника. Небо пропало за листвой, сделалось сумрачно. Утреннее солнце стригло лишь самые макушки. Сережка, хлопая отсыревшими гачами, носился от одного куста к другому, рвал вязкую боярку. В низинах ноги проваливались в мягкую, как тесто, землю, она вьюном проскальзывала меж пальцев, пачкала штаны. Он травой очищал ноги и, поблескивая сизыми пятками, догонял отца.
Часам к девяти они добрались до железнодорожного вокзала, сели в переполненный трамвай. Перемахнув через мост, трамвай заскользил меж каменных многоэтажных домов-валунов, изредка притормаживая на перекрестках. В деревянном пригороде он остановился, выметал из себя людей, затем развернулся и устало заскользил обратно под гору.
Топая за отцом, Сережка крутил головой, разглядывая незнакомые, по окна вросшие в землю дома, и казалось ему, будто они смотрят на всех исподлобья. Шли они по деревянному тротуару, под ногами покачивались гладкие теплые доски, идти по ним было одно удовольствие.
