Пьер Руссо - Землетрясения

Именно такой песчаный буран поднялся в Цзинчжоу 17 декабря между 3 и 4 часами утра, а затем распространился по всей пострадавшей зоне. Воздух превратился в сплошную черную удушливую завесу, в то время как земля еще глухо содрогалась. Примерно через три четверти часа после первого сотрясения, землю снова встряхнуло, но уже слабее; развалившиеся дома окончательно рухнули, и снова поднялась паника. Затем в течение всей ночи толчки возобновлялись через каждые полчаса, вызывая смятение среди миллионов обездоленных. Любопытно отметить, что в Ханьчуне колебания грунта раскачали колокол и в течение нескольких минут слышались как бы звуки набата. Казалось, невидимая рука подняла этот похоронный звон.

Толчки продолжались и в последующие дни, с различными интервалами. 17 декабря было шесть толчков; 18 — четыре; 19 — три, а 25 — десять, причем один такой сильный, что ощущался даже в Шанхае. В этот день монах Фрок, директор Цикавэйской обсерватории, готовясь к обычному наблюдению за звездами для установления точного времени, заметил, что воздушный пузырек ватерпаса, прикрепленного к оси пассажного инструмента, позволяющего выверить горизонтальность его положения, как бы сошел с ума. «Пузырек этот резко прыгал с одного деления на другое, то вправо, то влево, будто охваченный лихорадочной дрожью». Герзи, рассказывая об этом происшествии, добавляет, что он тут же бросился по лестнице в подвал, а затем осторожно, на цыпочках, чтобы не нарушить записи, приблизился к сейсмографу. Догадка его подтвердилась: прибор вычерчивал сейсмограмму — крошечный, безмолвный отпечаток катастрофы, которая потрясла страну, распространившись на сотни километров.

Читатель, несомненно, надеется, что в заключение рассказа об этом катаклизме автор подведет итоги, сообщив о числе жертв и размерах материального ущерба, как он пытался это сделать в конце каждой из предшествующих глав.

Но в данном случае удовлетворить любознательность читателя крайне трудно. О подсчете убытков здесь не может быть и речи. Разве можно было вести счет потерям в стране, объятой пламенем революции, в районах, где не было ни промышленности, ни торговли и в большинстве населенных пунктов самое важное значение придавалось пагодам?

Что же касается числа погибших от катастрофы, то Герзи называл первоначально цифру 40 тысяч, но через несколько месяцев уточнил свое сообщение: «Меня уверяли, что указанное мною число 40 тысяч, несомненно, занижено и что 100 тысяч было бы ближе к истине… При более высокой плотности населения число жертв достигло бы исключительных размеров»[33]. Да и как могло быть иначе, если судить по тем сведениям, которые сообщались об отдельных городах: 1 тысяча жертв в Цзиннине, 2 тысячи в Цзинане, 17 тысяч в Дунвэйе? Подвести общие итоги не было никакой возможности. Ведь переписи населения в этих отдаленных горах никогда не проводились. Они не представляли никакого интереса в глазах власть имущих ни с экономической, ни с социальной точек зрения.

Удовольствуемся тем, что в наше время число жертв Китайского землетрясения 1920 года определяется обычно в 100 тысяч, хотя некоторые геологи, в том числе англичанин Холмс, доводят его до 200 тысяч, а отдельные китайские газеты писали даже о 250 тысячах погибших. Отметим также, что этот край как бы обречен на сейсмические катастрофы: еще в 1556 году, как мы уже отмечали, более грандиозный катаклизм унес 830 тысяч человеческих жертв, а в 1927 году обвалы лёсса, погребая целые деревни и преграждая течение рек, привели к сотням тысяч жертв.

Глава пятая

Опустошенная империя: Японии в 1923 году

В то утро профессору Эблэ, пришедшему, по обыкновению в обсерваторию Сен-Морского парка, было суждено испытать сильное волнение.

Профессор Эблэ преподавал геофизику в Сорбонне и одновременно руководил Сен-Морской сейсмологической станцией.

Всем парижанам хорошо известен Сен-Мор-де-Фоссе, этот живописный пригород Парижа, в глубине которого, в тихом тенистом парке возвышается здание геофизической обсерватории; в задачу последней, помимо прочего, входит непрестанное прослушивание сейсмографами пульса земного шара.

Итак, утром 1 сентября 1923 года профессор Эблэ пришел в обсерваторию и прежде всего спустился в сопровождении своего ассистента в помещение, где находились сейсмографы, чтобы ознакомиться с тем, что они записали за ночь. Профессор бросил взгляд на закопченную ленту и подскочил: вместо мелких незначительных и непрерывных вибраций, обычно регистрируемых сейсмографами, в эту ночь была записана серия огромных скачков, амплитуда которых превышала 17 сантиметров. Такие скачки следовали один за другим на 75 сантиметрах ленты. Но это означало, что сейсмограф «плясал» в течение двух часов (рис. 4)!

Итак, ночью разразилось большое землетрясение, разумеется, где-то очень далеко от Парижа, поскольку здесь оно совсем не ощущалось. Изучение записи, на которой через равномерные интервалы автоматически наносилась марка времени, позволило Эблэ установить, что землетрясение произошло в 3 часа 11 минут 23 секунды (по Гринвичу). Чередование различных сейсмических волн, следующих одна за другой, соответственно их характеристике, дало возможность установить, на каком расстоянии находился эпицентр: 9500 километров по прямой через толщу земной коры.

Поскольку это расстояние соответствует примерно 10 700 километрам по прямой, проложенной на поверхности земного шара, то теперь, в ожидании других сообщений, оставалось только посмотреть на глобус или на карту мира, чтобы получить разгадку. «Землетрясение разразилось в Японии, — заявил профессор, — и, поскольку запись заняла 769 секунд, толчок должен был произойти 12 минутами раньше, то есть около 2 часов 58 минут по Гринвичу».

Итак, землетрясение само дало о себе знать, послав сигнал через толщу земной коры, причем этот сигнал, очевидно, был самым скорым, так как утренние газеты не проронили ни одного звука по этому поводу.

«О какой катастрофе нам предстоит узнать?» — с тревогой спрашивал себя ученый.

Разумеется, никого не мог поразить тот факт, что Японию постигло еще одно землетрясение. Скорее, можно было бы, пожалуй, удивиться, если бы там в течение года не произошло ни одного землетрясения. Страна эта поистине излюбленная арена для сейсмических возмущений и вулканических явлений. Уже в 1923 году японские сейсмологи во главе со знаменитым Имамурой занимали выдающееся положение среди своих коллег во всем мире. «Да и как можно не интересоваться землетрясениями в такой стране, где они, так сказать, подаются на завтрак, обед и ужин, а вдобавок на сон грядущий», — заявил английский сейсмолог Милн[34].

Действительно, японские сейсмологи регистрируют в среднем около 7500 землетрясений в год, а Рихтер подсчитал, что с 1703 по 1948 год в Японии произошло 17 таких сейсмических возмущений, каждое из которых унесло по крайней мере тысячу человеческих жертв. Только в одной префектуре Токио отмечено четыре особо разрушительных землетрясения — в 1649, 1703, 1855 и 1891 годах. При последнем погибло 7273 человека, было ранено 17 175 человек и разрушено 225 тысяч строений. Добавим к этому цунами 1896 года, которое побило этот трагический рекорд, унеся 27 122 жертвы.

Нет, сейсмическое возмущение, потрясшее страну г-жи Хризантемы 1 сентября 1923 года, не могло удивить никого, и меньше всего геофизиков, которым было хорошо известно строение этой территории. Действительно, по заявлениям японских геологов, земная кора в их стране представляет собой мозаику из жестких глыб, своего рода гигантскую мостовую, где каждый булыжник — это глыба в 10–50 километров, отделенная от своих соседок разломом. Кроме того, весь этот район, и особенно остров Хонсю, самый крупный в Японском архипелаге, — один из наиболее молодых с геологической точки зрения, и здесь подземные силы действуют особенно энергично. Берега отвесно падают в гигантские морские впадины, а на дне океана тектонические силы направлены на сооружение новых горных хребтов. Понятно, что земная кора не может быть здесь слишком устойчивой и что «мостовая» играет в этом известную роль. Образующие ее глыбы приподнимаются на большую или меньшую высоту, земная кора деформируется, и это вызывает не только медленное изменение рельефа, но и землетрясения, которые легко переходят в подлинный катаклизм. Понятно, что Токио не может полностью избежать яростных вспышек гнева подземных сил и должен платить им тяжкую дань.

Правда, дань эта менее тяжкая, чем та, которую взяли с японской столицы американские бомбардировщики за вторую мировую войну. Чтобы не быть голословным, скажем здесь заранее, что землетрясение 1923 года разрушило в Токио 351 тысячу жилищ и унесло 58 тысяч человеческих жизней, тогда как бомбы за 1945 год уничтожили 767 тысяч строений и убили 167 тысяч человек. Это доказывает, что, творя зло, человеку иногда удается превзойти природу.