Природа боится пустоты - Дмитрий Александрович Фёдоров
Поскольку мысль отчаялась хоть что-нибудь сделать с материальным миром (у нее не имелось еще сил и средств хоть как-то изменить реальность), то был выбран иллюзорный путь обманчивого контроля — тотальная классификация всего сущего. Вполне оправданное решение для эпохи, когда любого человека можно было полностью описать, просто указав его место в социальной иерархии. Расставив всякие признаки на соответствующие ступени бытия, мы тем самым познаем Всеобщее (Единое, Бога, Перводвижитель) и будем знать всё возможное, не тратя лишних усилий на изучение чего-то конкретного. У такой концепции, по крайней мере, имелась вполне понятная конечная цель и программа действий. Тем более что мир большинства думающих людей теперь сократился до нескольких десятков миль, а история Европы буквально застыла на месте — в малом и неизменном пространстве действительно можно попробовать расставить всё по своим местам. Нужно лишь научиться делать это правильно.
С этого момента логическое искусство европейской цивилизации пошло по пути создания четких определений и дальнейшего деления понятий. Такой подход оказался крайне плодотворным для юристов, но бесполезен в плане развития естественных наук. Даже биологическая систематика не имела шансов на вменяемое развитие: создавалось множество травников и бестиариев, но их структура была даже не неверной — она была абсурдной, зависящей исключительно от фантазий и невежества автора, который при этом почти всегда претендовал на абсолютную полноту и всеохватность. Животных разделяли для того, чтобы о них было интересно читать, а растения — по мнимым лечебным свойствам. Разумеется, в конце концов, этот путь приведет христианский мир в никуда, последует интеллектуальная реакция, и начнется период индукции, когда новые понятия станут создавать из ничего, но это произойдет еще очень нескоро. А пока Запад вслед за Боэцием учился работе с высказываниями.
При этом нельзя забывать, что формализовавшие логику стоики являлись номиналистами, и для них любые общие понятия (такие как «человек», «животное», «дерево», «цвет», «эмоция» и так далее) не являлись отдельными сущностями, но лишь именами (ярлыками), которыми в разговоре удобно обозначать отдельные объекты (конкретного человека по имени Сократ, конкретную рыжую кошку, вот эту самую пальму за окном, определенный оттенок красного, радость при встрече старого друга и тому подобное). Для неоплатоников же, напротив, общие понятия (универсалии) были более реальны, чем отдельные конкретные объекты, поэтому отточенные силлогизмы стали применять совсем не для того, для чего их с самого начала разрабатывали. Правда сами стоики также не смогли добиться больших успехов в построении научной картины мира с помощью одной лишь логики и достаточно быстро сместили центр своей философии с физики на этику, но они хотя бы ставили перед собой такую цель.
Платон и Аристотель, напротив, придерживались той точки зрения, что универсалии реальны (то есть являлись реалистами), однако понять их четкую позицию нелегко. Порфирий прямо писал, что не станет ее касаться трудной и почти неразрешимой проблемы универсалий. Теме не менее, через переводы и комментарии Боэция она вошла в средневековую философию, как один из основных вопросов. При этом не следует полагать, будто тут имело место исключительно пустословия о высоких материях. В самом деле, если, например, полагать, что слову «грех» соответствует некая реальная сущность, то можно и даже необходимо путем рассуждений и анализа определить основные свойства этой сущности, а также выделить отдельные её виды — конкретные греховные поступки. Иными словами, в такой ситуации мы сможем (если, конечно, не допустим логических ошибок в рассуждениях) точно определить априори недопустимые для людей действия.
Дерево Порфирия
Тысячу лет Запад пребывал в убежденности, что знает всё необходимое, и пытался построить завершенное философское здание из нескольких полученных фрагментов. Работа шла сразу по многим направлениям — мистицизм, теология, римское право, риторика, — но скудность результатов определенно не устраивала самих европейцев. Наконец в середине средневековья они получили от арабов большинство текстов Аристотеля, причем сразу в виде полностью законченных и прокомментированных систем, сконструированных исламскими мыслителями. Эта новая мудрость чуть не раздавила хрупкие интеллектуальные конструкции христианского Запада, но ее все же удалось приспособить под уже существующие философские формы, расширив их физикой, биологией, медициной, математикой, семантикой и многим другим. Разумеется, это еще никак нельзя было называть наукой в хоть сколько-то современном понимании, поскольку почти все имеющиеся у европейцев знания за исключением грамматики, математики и астрономических наблюдений (а также связанных с ними дисциплин, наподобие теории музыки) представляли собой смесь суеверий, выдумок и невежества. Тут важно, что само единое философское здание все же смогло устоять, и тем самым лишь укрепило западную мысль в том убеждении, что рациональная система может и должна быть единственной, цельной, всеобъемлющей и непротиворечивой. Позже, когда вместе с Возрождением на Запад придут, наконец, и грандиозные восточные неоплатонические учения, они обретут многих последователей среди интеллектуалов-гуманистов и художников, но одновременно встретит жесткий отпор со стороны уже сформированной аристотелевской традиции. Именно борьба с неоплатоническим взглядом на мир (равно как и желание вернуться к чистому Аристотелю, неиспорченному бессильной христианской схоластикой) станет одним из важнейших факторов формирования новой европейской науки. Но до всего этого оставалась еще тысяча лет.
Пока же европейская мысль начала углубляться в последовательное дихотомическое деление понятий. Это давало возможность натянуть цепь бытия от высшего рода к самым низшим объектам и расположить все промежуточные роды и виды на соответствующих ступенях бытия. В своем «Введении» Порфирий приводит древовидную иллюстрацию такого процесса.
В качестве высшего рода определена субстанция, которая делится на два вида по признакам «телесная» и «бестелесная» (необходимо понимать, что любой род предполагается делящимся на виды, но и вид, если он не является наинизшим, может разделяться на еще более мелкие виды, по отношению к которым он в таком случае становится родом). Телесная субстанция, то есть «тело», делится на два
