Борис Флоря - Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.)
После возвращения Яна Казимира в Польшу, еще не дожидаясь ответа на предложения, переданные австрийскими посланниками, на совещании короля с сенаторами в Кросно в январе 1656 г. было принято решение искать соглашения с Россией. В Москву был отправлен посланник – маршалок оршанский Петр Галинский[299]. Почти весь апрель 1656 г. П. Галинский провел в Москве, где вел переговоры с советниками царя – окольничим Б.М. Хитрово и думным дьяком Алмазом Ивановым. Переговорам П. Галинского посвящено в настоящее время специальное исследование[300], поэтому в данной работе будет затронут лишь вопрос, как повлияли переговоры на внешнеполитический курс русского правительства.
Посланец Яна Казимира прилагал максимум усилий к тому, чтобы разоблачить в глазах царя и его советников враждебные планы шведов в отношении Русского государства. Он, в частности, передал в Посольский приказ копии писем Яна Меженского и Януша Радзивилла Богуславу Радзивиллу, в которых говорилось о планах возвращения «потерянных» земель с помощью шведов[301]. Решение о войне со Швецией было принято еще до приезда П. Галинского. Но его сообщения, возможно, способствовали тому, что русское правительство продолжало придерживаться этого решения. Что касается собственно отношений между Россией и Речью Посполитой, то между этими государствами была достигнута лишь договоренность о временном прекращении военных действий. Не было заключено ни мирного договора, ни соглашения о совместных военных действиях против шведов. Решение всех вопросов было отложено до съезда великих послов обеих сторон в Вильно в конце июня 1656 г. Задолго до созыва этого съезда 15 мая царь выступил в поход против шведов[302]. Таким образом, русское правительство вступило в войну со Швецией, не имея никакого, даже предварительного соглашения с Речью Посполитой, государством, с которым еще недавно шла война. Такой способ ведения дел вызвал справедливое удивление Богдана Хмельницкого[303]. Поспешность, проявленная русским правительством, тем более удивляет, что одна из главных причин, побуждавших к спешному открытию военных действий, отпала с развитием событий. Намечая военную кампанию, царь и его союзники стремились сорвать направленные против России планы Карла Густава, но начавшееся восстание на польских землях явно делало такие планы нереальными.
Решение, принятое в Москве, тем более вызывает удивление, что поведение Петра Галинского на переговорах совсем не соответствовало ожиданиям русской стороны. Когда в Москву стали приходить первые слухи о направляющемся сюда посольстве, то речь шла о том, что Речь Посполитая готова пойти на значительные уступки: «как государь изволит по Днепр или по Березыню»[304]. Однако ход переговоров не подтвердил этих ожиданий. Когда на переговорах был затронут вопрос об условиях будущего мира, то посланник от имени Речи Посполитой выразил согласие уступить лишь «Смоленск да Дорогобуж, Белую да Стародуб»[305], то есть лишь часть территорий, утраченных Русским государством в годы Смуты, настаивая на возврате всех остальных земель. О нежелании польско-литовской стороны идти на значительные уступки говорит и включение в традиционную титулатуру Яна Казимира в привезенной посланником грамоте эпитета «белорусский»[306]. Наконец, серьезные основания для размышлений могло дать и поведение посланника на обратном пути, когда он уговаривал «шляхту многую» разных поветов не присягать царю и призывал не сдаваться жителей Старого Быхова[307]. Эти черты поведения П. Галинского, конечно, не были случайностью. Как установил З. Вуйцик, в то самое время, когда Галинский находился в Москве, в апреле 1656 г. были составлены инструкции Яну Шумовскому, послу, отправленному Яном Казимиром в Крым. Он должен был добиваться от хана, чтобы хан разорвал союз между Русским государством и гетманством. После этого хан и гетман совместными силами должны были предпринять нападение на Россию. «Так бы и Княжество Литовское освободилось и Москва стала бы более склонной к соглашению». Посол должен был также сообщить хану, что, если королю удастся заключить мир со шведами, он всеми своими силами обратится против России[308]. Этот текст ясно показывает, что правящие круги Речи Посполитой рассматривали соглашение с Россией как передышку, связанную с критическим положением, в котором оказалось Польско-Литовское государство, и предполагали с улучшением дел начать борьбу за возвращение потерянного. Об этих фактах в Москве, впрочем, не знали, однако и то, что выяснилось весной 1656 г., говорило о том, что Речь Посполитая не хочет идти на уступки и будет добиваться возвращения утраченных позиций. Это, однако, не повлияло на действия русского правительства, по-прежнему следовавшего своему решению начать войну со Швецией.
В нашем распоряжении имеются материалы, которые позволяют выяснить, чем руководствовался царь и его советники, принимая важные политические решения весной 1656 г. Карл Густав не собирался бездейственно наблюдать за начавшимся на польских землях восстанием. В феврале 1656 г. шведская армия двинулась на юг, чтобы разбить собравшиеся там войска восставших и занять Львов. Вместе со шведами в походе участвовало и перешедшее на шведскую службу коронное войско. Поход начинался удачно. Карл Густав нанес поражение двигавшемуся на север польскому войску во главе со Стефаном Чарнецким. 26 февраля н. ст. шведская армия подошла к Замостью.
О том, что приближается решающее столкновение шведской армии с восставшими, писал 15 февраля из Кенигсберга направлявшийся в Австрию Г. Богданов. Восставшие, – писал он, – собираются «меж Кракова и Львова», а Карл Густав из Варшавы «со всеми своими ратными людьми пошел на поляков»[309].
Приход шведских войск на юг обеспокоил Б. Хмельницкого, узнавшего, что Карл Густав «осадил» во Львове Яна Казимира «и до Каменца Подольского войска свои послать хочет». Дело было не только в том, что победа шведов означала бы неудачу планов присоединения к гетманству земель Русского воеводства и Подолии. Гетман был встревожен тем, что участвовавшие в походе офицеры коронной армии во главе с А. Конецпольским стали требовать от него возвращения своих владений. Хмельницкий нашел нужным обратиться в Москву с просьбой о поддержке. 12 февраля его посланцы передали грамоту гетмана в Посольский приказ[310]. По-видимому, немного позже в Москву попало письмо, написанное во Львове 20 марта 1656 г. Письмо открывалось сообщением, что шведская армия находится в шести милях от Каменца Подольского[311].
Запись переговоров с Галинским показывает, как реагировали на эти известия в Москве. Посланника 25 апреля посетил Алмаз Иванов. Сообщив Галинскому, что Ян Казимир, «слыша свейского короля на себя поход, изо Львова отступил и идет к Каменцу Подольскому», дьяк предложил от имени царя королю и сенаторам приют в Москве, если они окажутся не в состоянии продолжать войну со шведами[312]. Судя по этим данным, положение Яна Казимира и его сторонников в апреле 1656 г. представлялось царю и его советникам крайне тяжелым. Следовало поэтому поторопиться с началом военных действий, чтобы не позволить Карлу Густаву подавить восстание и окончательно утвердить свою власть на польских землях. А раз дело обстояло таким образом, то можно было не обращать внимания на слова и поступки П. Галинского. В неравной борьбе со шведами Ян Казимир и его сторонники, нуждаясь в русской помощи, будут вынуждены согласиться на условия мира, продиктованные в Москве.
Как показал ход событий уже в ближайшие месяцы, такая оценка соотношения сил оказалась ошибочной. Соответственно ошибочным оказалось и основанное на этой оценке решение начать войну со Швецией, не заключив никакого соглашения с Речью Посполитой. Следует, однако, отметить, что соотношение сил не мог верно определить в тот момент и Богдан Хмельницкий, находившийся гораздо ближе к месту событий.
По мере того, как русские войска двигались к шведским границам, в ставку находившегося уже в походе царя стали поступать сведения от посланных им за границу дипломатов. 21 апреля послал в Москву сведения, собранные им при проезде через Ливонию, Н. Алфимов[313].20 мая в Вязьме вручил царю свой отчет о поездке в Вену Г. Богданов[314]. 24 мая ротмистр М. Сухтицкий и майор Д. Ильфов сообщили о результатах своей поездки в лагерь Павла Сапеги сопровождавшим царя в походе кн. Н.И. Одоевскому и И.Д. Милославскому[315]. 26 мая в царский стан в селе Селаево под Вязьмой прибыл В.Н. Лихарев[316].
В отличие от проявлявших сдержанность австрийских посланников в Вене министры императора, призывая Алексея Михайловича к соглашению с Польшей, открыто говорили о враждебных планах Карла Густава по отношению к России[317]. Вероятно, при их содействии в распоряжении русского гонца оказались тексты писем Б. Оксеншерны (от 26 января) и А. Виттенберга (от 27 февраля) австрийскому резиденту в Вене, в которых говорилось о намерениях шведских правящих кругов после победы над Яном Казимиром начать войну с Россией[318]. Эти письма, одно из которых содержало грубые выпады по отношению к царю, явились, вероятно, для царя и его советников дополнительным доказательством правильности их решения о войне.
