Дмитрий Кайгородов - Из царства пернатых. Популярные очерки из мира русских птиц
Ранняя весна. На полях местами еще белеет снег, в особенности в лощинах, куда его намело зимой выше роста человеческого. В лесу, под деревьями, снег лежит еще почти сплошь. Ручьи уже вскрылись и разлились по лугам; через речку же еще ходят, хоть и с большой опаской: лед порядочно уже посинел и у берегов выступила вода. Белоносые грачи уже недели две как прилетели – возвратились из своей зимней отлучки в теплые края – и, досыта нассорившись и нашумев в березовой роще из-за старых прошлогодних гнезд, преважно разгуливают теперь по задворкам около навозных куч, выискивая себе скудное пропитание. Уже дня три как появились первые жаворонки и все еще продолжают прилетать по утрам, рассыпая в воздухе над полями свои серебристые, веселящие душу трели.
В лесу же пока еще тихо. Правда, синицы да корольки попискивают иногда довольно оживленно в чаще сосновых и еловых ветвей; изредка побарабанивает дятел по сухому суку; пронесется временами над вершинами деревьев с гиком и шумом стайка клестов, да золотоголовая овсяночка прозвонит на лесной опушке свою незатейливую песенку. Звонких же, раскатистых песен, далеко разносящихся по лесу и оживляющих его по-особенному, по-весеннему, пока еще не слышно. Дни стоят, хотя и ясные и довольно теплые (на солнце), однако по ночам еще порядочно морозит.
Но вот небо нахмурилось; с юго-запада потянул теплый, влажный ветерок; заморосил, словно сквозь сито, мелкий дождичек, то оборачиваясь туманом, то снова накрапывая, – как днем, так и ночью – все одинаково. Будем теперь настороже: в это время – в такие тепло-пасмурные дни – весна приближается быстрыми шагами, и спешат к нам ее пернатые быстрокрылые вестники с богатым запасом звонких и задорных песен в своей крошечной грудке.
Утро. Дождь перестал моросить. В сыром, слегка туманном воздухе полная тишина и тепло. Переберемся к опушке леса и присядем вон на том старом пне…
Теперь – слушать и слушать!
«Чи-чи, чиви-чиви, чим-чим», – доносится издали, с поля, оживленная болтовня нескольких десятков воробьев. Они обсыпали, словно мухи, большую кучу хвороста около гумна, одиноко стоящего на пригорке… «Тирлирлирлирлюю, тирлирлирлирлююю», – льется сверху серебристая песня жаворонка, неподвижной точкой чернеющего на сером фоне туманных облаков…
Несколько минут полной тишины… Только по вершинам сосен и елей пролетел таинственный шепот от набежавшего ветерка…
Но чу!.. «Пинь-пинь, пинь-пинь-пинь», – раздалось неподалеку в стороне. Сердце так и екнуло: неужто он, долгожданный?! Не синица ли. Ведь она, плутовка, иногда точь-в-точь так же «пинькает»…
Нет, не синица: вон на самой маковке высокой ели, стоящей на опушке, чернеется птичка. «Пиньканье» доносится, несомненно, оттуда, и птичка сидит неподвижно на одном месте; егоза же синица ни за что не усидела бы так долго на одном месте, да и на вершину она редко когда забирается, и то на секунду-другую, а больше держится по нижним веткам да по кустам… «Пинь-пинь, пинь-пинь…» Вот птичка снялась с вершины дерева и пролетает неподалеку от нас, описывая в воздухе широкие цуги и издавая время от времени нежное негромкое «йю-йю». Теперь нет уже никакого сомнения, что это – один из первых зябликов. «Здравствуй, милая птичка! Радуемся твоему прилету!» Вот уж и пропала – юркнула в лес между вершинами… «Фить-фирлить-фить-фить-фють-фють-фють-фють-фють-ляляляляляви-чию!», – громко раздалось с той стороны, в которой скрылась птичка, и звонко раскатилась по лесу звучная, задорная и красивая песня зяблика-самца (жалкое подобие которой я попытался изобразить выше буквами). Не пройдет и 2–3 дней, как зазвучит эта песня повсюду – в садах, лесах и рощах – и оживит их своими светлыми, как лучи весеннего солнца, звуками после томительно долгой осенней и зимней тишины…
Прилетели зяблики – лес ожил. В сонме трелей пернатых певунов, наполняющих весной и летом воздух наших лесов своими песнями, большинство голосов принадлежит именно зябликам, так как зяблик – одна из самых многочисленных и повсюду распространенных певчих птиц. Начиная с суровой Лапландии и кончая южным берегом Крыма и «пламенной Колхидой», почти везде, где только есть деревья, можно слышать этого прекрасного певуна, можно любоваться этой красивой птичкой. Ее в особенности можно хорошо разглядеть ранней весной в первое время после прилета. Тогда деревья не одеты еще листвой, и ничто не препятствует любоваться зябликом, сидящим подолгу на низком, еще голом суку дерева и несчетное число раз кряду повторяющим свою веселую коротенькую песенку. Ржаво-бурая головка с голубовато-пепельной шапочкой и черным лобиком; красновато-бурая спинка; желтовато-зеленое надхвостье; ржаво-бурое горлышко; лиловатые грудка и брюшко, задняя же часть брюшка, к хвосту, совсем белая; на зеленоватых с черным крыльях две белые широкие поперечные полоски – вот красивая пернатая одежда зяблика-самца. Госпожа «зяблица», хотя имеет сходную же окраску, но далеко не так красива, потому что все цвета ее оперения как бы полинялые и с сильной примесью серого цвета, в особенности на грудке и головке.
Спустя дней пять после того, как показались единичные передовые зяблики, эти птицы появляются уже массами – большими стаями, по несколько сот штук вместе. Вначале эти стаи состоят исключительно только из одних самцов; стаи самок прилетают днями пятью – семью позже.
Зная места, на которых обыкновенно любят останавливаться пролетные стаи зябликов-самцов, нередко можно наслаждаться таким грандиозным и единственным в своем роде концертом, подобного которому нельзя услышать ни в какое другое время года, кроме только этих немногих весенних дней, в течение которых длится пролет стай зябликов-самцов. Такими местами обыкновенно служат пригорки с обработанной землей (пашня, огород), обращенные скатом на юг и прилегающие к лесу, парку, аллее – вообще к какой-нибудь группе деревьев. На таких пригорках снег пропадает обыкновенно гораздо раньше, чем на ровном поле, и здесь, на оттаявшей уже земле, птицы находят себе хотя и не особенно обильный, но все-таки кое-какой корм – из прошлогодних семян различных сорных растений; соседние же деревья служат удобным местом для отдыха после далекого перелета. Вот на таких-то местах, служащих как бы станциями на перелетном пути наших птиц, иногда можно наблюдать в дни прилета по утрам (часов до 11–12 дня) громадные стаи зябликов и слышать единственный в своем роде концерт.
Приближаясь в тихое утро к такой «станции», почти уже за версту можно различить необычайный шум, который трудно с чем-нибудь сравнить и который приводит в совершеннейшее недоумение неопытного человека. Приблизившись еще на некоторое расстояние, можно различить среди сплошного трескучего шума более громкие звуки, позволяющие догадаться, что имеешь дело с огромным количеством каких-то птиц, а вскоре, еще приблизившись, явственно уже слышать, что весь этот неимоверный шум слагается из множества зябличьих голосов, «пинькающих» и распевающих свою звонкую песню. Когда подойдешь еще ближе, глазам представляется следующая картина: деревья лесной опушки, еще безлиственные, буквально осыпаны множеством зябликов, из которых каждый или «пинькает», или выкрикивает свою песенку, перелетая время от времени с одного дерева на другое либо гоняясь, играючи, друг за дружкой, при беспрестанном громком «пиньканье». На земле – на проталине – кишит такое же множество этих птиц, утоляющих свой голод; а между деревьями лесной опушки и проталиной в воздухе происходит необычайное движение – слетание и перелетание многих десятков птиц, из которых одни, подкрепив свои силы на проталине, перелетают попеть и отдохнуть на деревья к своим распевающим сотоварищам, другие же, наоборот, натешившись вволю песнями и играми, спускаются снова на ту же гостеприимную проталину покормиться. И это продолжается до тех пор, пока вся шумная пернатая ватага, отдохнув достаточно, перекусив чем бог послал и натешившись песнями, не спохватится, что пора, однако, и честь знать, да и трогаться в дальнейший путь. Тогда вдруг, точно по команде, смолкают «пиньки» и песни, прекращаются игры, и, словно вихрем, снимается вся стая с деревьев и с земли кверху, на воздух и, взяв направление на северо-восток, скрывается в несколько секунд из глаз наблюдателя.
Когда мне впервые привелось быть свидетелем такого явления (до того времени никогда не слыхав и не читав ни о чем подобном) – я был как очарованный! Кто знает громкую и звонкую песню зяблика и любовался ею вблизи летом у себя в саду, тот согласится со мной, что несколько сотен таких песен, одновременно звучащих на небольшом пространстве, ввиду покрытых еще местами снегом полей, должны составить действительно восхитительный и единственный в своем роде концерт!
